— Я не знаю, что именно с ней случилось, и не могу обещать, что получится. Но я постараюсь.

— Странно было бы требовать большего, верно? Сможешь — сможешь, не сможешь — будем искать другие пути. Я это говорю для чего. Тамошние ребята будут хотеть от тебя всякого. Но ты им ничего не должна, помни об этом. Хочешь помочь — помоги, не хочешь — как хочешь. Это будет отдельная сделка между тобой и ими.

— А что вы мне посоветуете? — спросила Геманта.

Кажется, побывав в гостях у Андрея, она стала относиться к Аннушке с большим пиететом. Отметила, с каким уважением к ней обращался Андрей.

— Чёрт его знает, — откровенно сказала та. — Я сама не уверена, что лучше. С одной стороны, ребятам сочувствую и в стремлении послать Конгрегацию полностью солидарна. С другой, вижу в происходящем какой-то подвох. Мутная водичка течёт. Не верю, что они вот так взяли и переиграли Мелеха. Не тот у них уровень. Давай будем решать по ситуации, ладно? Я тебя обещала вернуть в целости, так что за тобой пригляжу, но и ты не нарывайся… Так, готовьтесь, почти приехали!

— Тревожно мне что-то, — сказал Сеня. — Говно какое-то грядёт.

Я прислушался к своей чуйке — молчит. Но она у меня в основном короткого действия. Тактическая. Сеня тут, на мой взгляд, самый адекватный, и не только потому, что глаза не синие. Он взрослее остальных не только годами. Нормальный мужик, который беспокоится о своей синеглазой и слегка шибанутой, но любимой жене. Разговорились с ним, пока Геманта уединилась с Кори и Лиарной. Оказалось — коллеги, он тоже проводник и сталкер. Бывший. Влюбился в юную корректоршу, ещё когда она была «фокусом коллапса», ушёл вместе с ней, с тех пор не расстаются.

— Прикрываю её, ходим вместе, — признался Сеня, — без меня ей бы давно кто-нибудь худую жопу откусил. Но я чуть что — в рыло, и бежать!

Он показал здоровенный для его щуплой комплекции кулак. На кулаке набитые костяшки и куча мелких шрамов. Не простаивает.

— Поддерживаешь бунт? — поинтересовался я.

— Честно говоря, меня не спросили, — вздохнул он. — Глазами не вышел. У них, между нами говоря, у всех детство в жопе играет. Иногда мне кажется, что они так и остались в том возрасте, в котором глаза посинели. Даже если кто до седых мудей дожил, как Кван. Яичницу Ирка и посейчас готовить не научилась, а вот спасать Мультиверсум — первая. И всё у них так. Но, в целом, я, пожалуй, за.

— Почему?

— Конгрегация атас какая мутная. Я Ирке это с самого начала говорил, но кто меня будет слушать? Шило же в тощей попе такое, что боже ж мой. «Ах, мы спасаем миры. Ах, остальное неважно!» Ну, неважно так неважно. Хотя, как по мне, то, что за кулисами этого театра, куда как интереснее того, что на сцене.

— И что там?

— Да без понятия. Кто ж мне-то покажет? Такие, как мы с тобой, приятель, там низковато котируются. А уж те, кто просто живёт, про Мультиверсум не зная, для них вообще статистика. Срез туда, срез сюда, одним больше, одним меньше… А сколько там народу загнулось — дело десятое. Так что я для себя решил: я за Ирку и больше ни за кого. А ты?

— Примерно так же, — кивнул я в сторону болтающей о чём-то с белобрысой Джен Аннушкой. — Я за неё. Решать, кто тут прав, кто нет, не могу. Мало знаю. Буду прикрывать, пока не прогонит.

— Ну, удачи тогда всем нам…

С лысой корректоршей возни оказалось много. Геманта сидела с ней часами, разговаривала. Мелкая Кори при этом обнимала за плечи, заглядывала в глаза — участвовала, в общем. Сеня провёл экскурсию, показав тот самый «оркестратор», и мне он совсем не понравился. Худые бледные люди с мёртвыми лицами лежат в капсулах и почти не дышат, только глазные яблоки под веками туда-сюда дёргаются. Бр-р-р.

— Тут раньше попроще подключение было, — пояснил Сеня. — Но потом, когда альтери прибрали срез себе, то усовершенствовали систему. Капсулы — это уже от них, раньше просто так лежали, башкой на интерфейсе. Жрали даже что-то, шевелились иногда. Теперь внутривенно питаются. Наверное, вычислительные мощности выросли, я не знаю, но смотрится, как по мне, жутковато.

— Да уж, — согласился я. — Выглядит не очень.

— Старые интерфейсы остались, можно подключиться спокойно. Наши подключались, но оркестратор их не слушает, не воспринимает, что ли. Такое впечатление, что слишком занят. Ребята очень рассчитывают уболтать кайлитку, чтобы та уболтала оркестратор. Нужно чтобы они сильнее отгородили срез, усилили, как Кван выражается, «степень коллапса». Иначе Конгрегация нас достанет.

— Мне кажется, если б хотела достать, то уже бы достала, — сказал я.

— Вот и мне так кажется, — вздохнул печально Сеня, — но меня один хрен никто не слушает.

Кайлитка позвала всех на третий день.

— Сложный случай? — спросила усталую девушку Аннушка.

— Не знаю, не с чем сравнивать, — призналась та. — У меня не много опыта. Но то, что она узнала, было закопано в ней так глубоко, что одними внешними травмами это не объяснить. Лиарна настолько не хотела, чтобы это было правдой, что воспользовалась повреждением мозга как поводом не вспоминать. Достучаться до неё было сложно, поэтому, прошу, не наседайте на неё сразу, она может снова уйти в себя…

— Лысая Башка, ты как, в целом? — кинулась к ней Джен.

— Не дождёшься… — ответила та тихо, но ясно.

— Ну, слава Хранителям, заговорила! Теперь я могу, наконец, перевалить на тебя пацана. Он глухонемой, так что переживёт твои унылые морализаторские лекции легче, чем я в его возрасте. Вы просто созданы друг для друга!

— Отстань от неё, Джен, — попросила Аннушка. — Успеешь ещё рассказать, как ты её терпеть не можешь. Настолько, что попёрлась вытаскивать из дохлого среза…

— Ой, я вас умоляю!

— Лиарна, ты хотела что-то объяснить нам.

— Да, — сказала тихо лысая женщина, — это касается корректоров. Всех. Мы не то, что вы думаете.

Лиарне лет тридцать пять, но она одна из самых старых действующих корректоров Школы, не считая таинственных исключений, работающих непосредственно с ареопагом. Кван ещё старше, но он давно не ходит в поле, работает с документами, а в документах видно далеко не всё…

— У меня самый большой список мёртвых друзей, — сказала лысая тихо. — Никто из тех, с кем я начинала, не дожил даже до двадцати. Я приводила новых, они подрастали и уходили в никуда. Я часто задумывалась, почему? Казалось бы, опытный корректор имеет гораздо больше шансов выжить, чем новичок. Нас плохо учат… Не спорьте, поверьте опытному полевому работнику, учат нас отвратительно. В Школе большая часть лекций — просто накачка лозунгами, остальное — жестокая дисциплинарная дрессировка. Теория оторвана от практики, преподают её люди, ни одного коллапса не видевшие. Да, нам рассказывают о том, как устроен Мультиверсум, но гораздо полезнее был бы курс полевой медицины! Новичкам не хватает элементарных умений выживания в коллапсирующем срезе. Повезло тем, у кого, как у Ирки, есть надёжный напарник…

Сеня отсалютовал сжатым кулаком.

— Те, кто выживают первые несколько заданий, постепенно набираются опыта, собирают снаряжение, становятся умнее и осторожнее, научаются разговаривать с «фокусами», уговаривать их покинуть срез — ведь мало кому этого хочется, вы знаете.

— Не то слово, Лысая Башка, — фыркнула Джен, — я тебя до сих пор не простила!

— В общем, через несколько лет корректор, если выжил, становится настоящим профи — опытным, острожным, наблюдательным, подготовленным и снаряженным, много знающим и умеющим. Да просто более взрослым и поумневшим! Казалось бы, его шансы на выживание должны кратно вырасти, верно?