На площади перед театром уже не было ни одного человека, но по морю экипажей было видно, что на праздник приглашено пол-Парижа. Подобрав юбки, Каролина поднялась по ступенькам театра, ярко освещенным трепещущими на ветру смоляными факелами. По обе стороны стояли мужчины в алых плащах, черных сапогах до бедер, блестящих нагрудных панцирях и черных масках.

Двери перед ней распахнулись. Под звон колокольчиков средневековых шутовских колпаков она прошла в отгороженное от зала красным занавесом фойе. Фигура в черном домино и узконосой венецианской маске подошла к ней.

– Мадам? – Каролина протянула ему свой пригласительный билет. Он склонился над списком, лежавшим рядом на столе. – Ложа номер один, графиня, – из корзины была извлечена черная полумаска, которую, как лорнет, можно держать за ручку перед глазами. – На этом празднике все должны быть в масках, – он говорил вполголоса и, как показалось Каролине, изменив его. Потом потянул за шнур, и словно подхваченный невидимыми руками, занавес открылся и снова сомкнулся за ней.

Каролина вошла в зал и оказалась в пестрой шумной толпе, заполнившей партер, из которого убрали стулья. Она окунулась в какофонию красок и звуков. Каролина поднесла к лицу маску и принялась рассматривать публику. Как и она, все бесцельно слонялись по залу: блещущие пышным великолепием и жалкие в своем убожестве, красивые и уродливые; казалось, здесь собрались все сословия, чуждые друг другу, и тем не менее всех их связывал человек, вмешавшийся в их судьбу. К Каролине подошла женщина в светлом воздушном одеянии, похожем на нежный весенний цветок. Каролина попыталась проникнуть сквозь серебряную маску, скрывавшую ее лицо, но рассмотрела лишь пару смеющихся глаз.

– Терпение, графиня, – шепнула незнакомка.

Прежде чем Каролина успела что-то спросить, та исчезла.

Каролине вдруг стали невыносимы люди, окружавшие ее. Она вышла из партера и отыскала свою ложу, оказавшуюся пустой. Каролина села в одно из кресел. Ее взгляд скользнул по ярусам и на секунду задержался на тяжелой, ярко-синей парче занавеса с вытканным золотом фениксом. Феникс! Но не успела она это осмыслить, как услышала приближающиеся к ложе шаги. Бархатная портьера раздвинулась. Ее рука с полумаской упала на колени.

– Я так и подумал, что найду вас здесь…

Все вокруг нее поплыло. Ее страх был чересчур велик, чтобы она могла скрыть его. Глаза Фуше, не опушенные ресницами, горели лихорадочным огнем.

– Только не говорите, что эта встреча неожиданна для вас! Разве мы оба не надеемся выйти к одной и той же цели? Вы ведь позволите присесть к вам? Вы же понимаете, его триумф был бы неполным, не будь при этом меня… А, начинается.

За сценой раздался звонкий удар гонга. В театре стало тихо. Занавес раздвинулся. Мутный зеленоватый свет раннего утра разлился по сцене. На заднике была изображена базарная площадь в Лионе. В центре возвышалась гильотина. Рядом неподвижно замер палач. Вся площадь была заполнена двуликими фигурами – жуткий, застывший балет. Каролина не сразу поняла, что это были всего лишь марионетки на невидимых проволочках. Из глубины сцены вышел мужчина.

Каролина невольно посмотрела в лицо Фуше. Его тяжелые веки были опущены. Когда он заговорил, в голосе проскальзывали легкие иронические нотки.

– Как видите, я должен быть польщен – этот праздник не в последнюю очередь инсценирован в мою честь, – он наклонился к ней. – Кстати, вы не находите, что Вийон написал бы стихи получше?

Нет, это был не тот Фуше, напротив которого она стояла две недели назад в его кабинете на набережной Вольтера. Тогда вся власть была сосредоточена в его руках, а теперь в нем было что-то от раненого зверя. Она не осмеливалась задуматься, который из двух опаснее.

Голос певца прервал ее мысли:

Каролина слишком поздно заметила фигуры, проникшие в ложу, и услышала чей-то шепот.

Кто-то схватил ее за запястья и заломил руки за спину. Кляп задушил ее крик.

– Взяли его? – услышала она голос Фуше.

Ему ответил хриплый мужской голос:

– Да, попался в ловушку.

Потом ее оглушил удар, от адской боли она провалилась в бездну…

Когда к Каролине вернулось сознание, она оказалась со связанными за спиной руками в маленьком экипаже без окон, быстро катившем по ночным улицам. Кляпа во рту больше не было, хотя разъедающий привкус горел на губах.

Она была не одна, рядом кто-то прерывисто дышал, словно загнанный зверь. Он внушал ей безграничный страх. Интуиция подсказала, что ее охранял сам Фуше, и тут же послышался его голос.

– О, вы вернулись к нам! Это меня весьма радует. Было бы прискорбно, если бы вы не смогли с тем же вниманием следить за вторым актом, с каким следили за первым. Ибо теперь начинается трагедия – в порядке исключения после комедии.