Белый попугай семенил по травке в саду, на крыше и выкрикивал обрывки итальянских фраз. Его голос имел глуховатый, почти человеческий тембр. Но Каролина прислушивалась к другому – к жужжанию, наполнявшему это первое августа с самого раннего утра. Сначала это было лишь в самом доме: деловая беготня горничных, портних, парикмахеров, наряжавших Габриэлу к свадьбе. Потом это стало накатывать и извне, неслышно, неосязаемо и тем не менее гнетуще, как будто маленькие облачка с черными каемками, торопливо проносившиеся по небу, были роями шершней. Первый звон колоколов собора Нотр-Дам давно стих, последняя карета с гостями укатила. Дом был пуст, не осталось ни одного слуги, ни одной горничной. Ни одной лошади не стояло в конюшнях, ни одного экипажа в каретных сараях. Каролина задумчиво наблюдала, как попугай клевал из темной руки Бату изюм и маленькие кусочки дыни. Под широкополой шляпой лицо Бату было совсем черным. Он был одет в костюм кастеллановской челяди, в золотое с черным. Она бы с трудом узнала его, если бы встретила в таком виде.

Каролина сама себя не понимала. Что, собственно, останавливало ее? Осторожность? В день, когда весь Париж был на ногах? Разумеется, это был день триумфа Фуше; из всех его головокружительных трюков этот был самым отчаянным: пригласить Бурбона свидетелем на свою свадьбу! Но разве она не хотела этого сама? Не рассчитывала ли она, что это будет одновременно его первым шагом в пропасть? Каролина обратилась к Бату:

– Мы можем через десять минут быть в Нотр-Дам?

Бату выпрямился, его зубы блеснули в улыбке.

– Через семь, графиня, – казалось, он только и ждал этого момента.

Косяк мелкой рыбешки рассыпался в разные стороны, когда Бату вытолкнул из подземного подвала на воду барку с балдахином над сиденьем. Течение тут же подхватило их и понесло вдоль парапета набережной.

Вскоре впереди замаячил темный массив Нотр-Дам, справа – черный от людей мост Луи. Сильными ударами весел Бату подогнал барку в тень от моста. Появился узкий, закрытый вьющимися растениями причал.

– А ты неплохо ориентируешься! – Каролина натянула ниже плотную черную вуаль.

– У меня было достаточно времени разведать путь. – Бату привязал барку.

Они молча пошли по проходу, заканчивавшемуся мрачными сводами, это была крипта – склеп под монастырским алтарем. Каролина различила каменный алтарный стол, купель, ниши с саркофагами, чан со свежеразведенным строительным раствором, инструмент каменщиков, которые здесь работали, пару винных бутылок и остатки трапезы. Издалека донеслись звуки играющего вступление органа. Они пролезли через отверстие в стене, и невнятное бормотание вдруг усилилось. Бату с гордой улыбкой оглянулся:

– Сейчас будем на месте.

На нее дохнуло холодом камня, вокруг был сумрачный лес из стоек и опор. Каролина помедлила секунду. В нескольких шагах от нее стояли церковные скамьи аристократии, на богато украшенных резьбой боковых стенках красовались гербы. Ее сердце взволнованно забилось, когда она увидела герб Ромм-Аллери. Однако она осталась стоять в тени трехэтажной трибуны, построенной в боковом нефе для любопытных.

Со своего места ей был хорошо виден алтарь. Габриэла стояла на коленях на алтарных ступеньках, омываемая серебряной парчой своего шлейфа. Фуше – на другой стороне, весь в черном, закрыв лицо руками. Немного ниже стояло королевское семейство, герцоги и принцессы, герцоги Орлеанские, графы Артуа – высшая знать. Жесткие одеяния делали их на первый взгляд безжизненными, будто изваянными из того же камня, что и собор, вставшими из могильных плит королей.

Звуки фанфар грянули на весь храм. Лейб-гвардия, шпалерами выстроившаяся вдоль центрального прохода, всколыхнулась. Вступил орган. В собор вошел король. Процессия медленно продвигалась вперед, подстраиваясь под шаг этого короля, раньше слишком часто расточавшего улыбки, что не вязалось с таинственной аурой страха и милости, необходимой народу, чтобы он смог полюбить государя. Но в эту минуту его лицо оставалось серьезным и неприступным. Каролина с удовлетворением отметила это. Это не был человек, забывший смерть своего брата, и милость, которую он сейчас оказывал Фуше, была в действительности смертным приговором.

Каролина увидела достаточно для себя. Она уже хотела уходить, как вдруг рядом с ней возник какой-то шум. Любопытствующие неохотно пропустили человека в темной сутане, пробиравшегося к скамейкам аристократии. То, что она испытала, узнав Нери, не было страхом. Он почти коснулся се, однако не заметил. Он подошел к женщине, сидевшей с опущенной вуалью на крайнем месте одной из скамеек для знати. Нери тронул ее за плечо, и когда та повернула голову, Каролина узнала Мелани…

Мелани и Нери – мысли Каролины путались, но все же она и сейчас сохраняла хладнокровие и выдержку. Она села на пустое место позади неравной пары. Нери склонился к Мелани.

– Вы были правы, – зашептал Нери. – Теперь у меня есть доказательство. Поздравляю! Это будет лучшим свадебным подарком Фуше…

Следующие слова потонули в ликующем крещендо органа. Король дошел до алтаря. Вместе с ним все опустились на колени. Голова Мелани исчезла за спинкой скамьи. Нери преклонил колено и перекрестился.

Каролина закрыла глаза. Вокруг нее стояло бормотание – все подхватили молитву, начатую королем. Но она слышала только слова Нери, многократным эхом повторяющиеся внутри нее. Что они означали? Она должна узнать, что он выведал.

Молитва кончилась. Все опять поднялись. Каролина посмотрела на Нери, но он исчез. Она оглянулась. Бату тоже нигде не было видно. Страшное подозрение закралось ей в душу…

Она догнала его только в конце темного прохода, перед лестницей, которая вела в склеп под алтарем. С невозмутимостью охотника, который несет домой подстреленную дичь, он тащил безжизненное тело. Каролина с ужасом взглянула в искаженное лицо Нери, задушенного Бату. Одна рука волочилась по земле.

– Что ты наделал? – с трудом смогла выговорить она.

– То, в чем поклялся себе в Пьомбино… – Он говорил с наивной жестокостью ребенка. – Он хотел убить меня, и он хотел убить вас! Однажды должен был прийти и его час… Никто этого не заметил, даже он сам.