Граф пристально смотрел в его лицо и в лица других крестьян, окруживших их. Потом молча кивнул и пошел по двору. В это время за воротами возник какой-то шум. Приклады ружей забарабанили по толстым деревянным брусьям ворот, одинокий выстрел разорвал тишину. Крестьяне схватились за оружие и заняли свои посты.

– Не стрелять! – скомандовал Филипп. – Никто не стреляет! – Он подбежал к воротам, открыл круглое отверстие в боковой калитке и увидел четырех спешившихся всадников.

– Мы ищем некоего Филиппа Ромм-Аллери, – сказал один из них, в форме капитана.

– Да, это я.

– Откройте!

Филипп дал знак двум крестьянам. Те открыли калитку. Четверо военных ворвались во двор и тут же опешили, когда их со всех сторон окружили крестьяне, вооруженные ружьями, мотыгами и тяжелыми цепами. Капитан вытащил из отворота на рукаве свернутый лист бумаги и обратился к Филиппу:

– У меня есть приказ арестовать вас.

На губах Филиппа заиграла насмешливая улыбка. Он бросил взгляд на крестьян. В их лицах читалась спокойная, бесстрастная решимость простых людей.

– А причина? – спросил он. – Можно ее узнать?

– Государственная измена! И будет лучше, если вы последуете за нами добровольно.

Яростный порыв ветра закружил пыль во дворе, сверкнула яркая молния в низко нависших тучах. Крестьяне сплотились вокруг теснее. Неожиданно они расступились, пропустив подошедшего графа.

– В чем дело? – спросил граф без тени волнения. – Кто должен быть арестован? И кем?

Капитан отдал ему честь. Вид у него был смущенный. Со времени ранения шесть лет тому назад он был в подчинении у исполнительной власти и уже не в первый раз проклинал про себя свою новую работу.

– У нас есть приказ, – запинаясь, начал он, – арестовать вашего сына и препроводить его в Винсенн. На него поступил донос, по которому его обвиняют в том, что он шпионит в пользу Англии.

Среди крестьян поднялось грозное роптание. Филипп взглянул на графа.

– Это смешно! Я думаю, вы понимаете, что это всего лишь предлог. – Он обернулся к капитану: – Могу я видеть приказ об аресте?

Капитан протянул листок. Филипп пробежал его глазами.

– Я так и знал! – тихо проговорил он. Его рука бессильно опустилась. – Хорошо, я поеду с вами.

– Минутку! – Граф протянул руку. – Покажи мне приказ!

В эту минуту Каролину так и подмывало взять отца за руку и увести. Она догадывалась об истинном положении вещей, и ей было страшно. Граф взял у Филиппа приказ с твердостью, не терпящей возражений.

Две стены облаков сомкнулись. День окунулся в те темно-синие грозовые сумерки, когда привычное окружение неожиданно становится чужим и нереальным. Засверкали молнии, казалось, раздвигающие небосвод. Каролина не сводила глаз с документа в руках отца. Теперь и она разглядела знакомую подпись Фуше.

Граф де ля Ромм Аллери стоял с высоко поднятой головой. Лишь дрожание листа бумаги в руке выдавало его состояние. Ни один человек не подозревал, что граф только что получил удар, от которого ему уже не суждено будет оправиться. Все только чувствовали несокрушимую силу этого человека и видели жгучую ненависть в его глазах.

– Передайте господину Фуше, герцогу Отрантскому, – произнес он внешне абсолютно спокойно, – скажите ему, что на этой земле, в этих стенах его слово не имеет силы. – Он разорвал приказ пополам и швырнул клочки капитану под ноги. – Не имеет никакой силы!

Капитан хотел что-то возразить, но тут, подняв оружие, вперед выступили крестьяне. Четверо военных отступили перед этой молчаливой, грозной человеческой стеной.

Пока цокот копыт не удалился, граф стоял не двигаясь и смотрел на ворота. Неожиданно он встрепенулся, как бывает, когда буря налетает на крону высокого дерева. Правой рукой схватился за грудь, черты его лица мучительно исказились, а на висках выступили темные набухшие вены. Он повернулся и направился к дому деревянными, нетвердыми шагами. Каролина и Филипп подхватили его под руки. Но на ступеньках лестницы силы покинули графа, и он без сознания повис на их руках. Подскочил Симон, и они вдвоем с Филиппом внесли графа в дом. Каролина побежала вперед и откинула одеяло на кровати.

– Симон, скорее губку, спирт, полотенца – и врача!

В этот момент граф открыл глаза.

– У меня уже нет времени… на врача.

– Не говори так, отец, – Каролина попыталась вымученно улыбнуться.

Симон нерешительно остановился в двери. Граф отрицательно махнул рукой.

– Ничего не надо, Симон. Оставь меня с детьми одного, – он закрыл глаза, борясь за каждый вздох. – Подсуньте мне пару подушек под голову, – прошептал он. – И перестаньте волноваться из-за меня.

Филипп поддержал отца, Каролина подложила ему под спину подушки. Граф взял обоих за руки.

– Мне приятно, что вы держитесь вместе. Обещайте, что так и останется, тогда я могу умирать спокойно, – его пальцы утешительно погладили руку Каролины. – Смерть не таит ничего плохого. Мы умираем каждый день. С каждым днем уходит часть нашей жизни, от самого рождения… Почему последний час должен быть ужасен?..

Каролина чувствовала покой и мудрость, которыми веяло от его слов. Но эта мудрость была не в состоянии утешить ее. Ее слезы были слезами отчаяния – и бессильной ярости. Если ее отец умирал, то убил его не кто иной, как Фуше.

По лицу графа скользнула слабая улыбка, так же мало понятная Каролине, как и его слова:

– Похороните меня со знаменем битвы при Маренго; оно все еще в багаже, вопреки всему случившемуся. И не носи траурных платьев! Не ходите на цыпочках по дому, не шепчитесь. Не омрачайте мне смерть слезами. Пусть все идет, как обычно…

На следующий день граф попросил передвинуть его кровать к окну, откуда он мог смотреть в парк.

В нем не было ни горечи, ни грусти. Он лишь с каждым днем удалялся все дальше от этого мира. Очнувшись после очередного глубокого беспамятства, он был похож на чужака, прибывшего издалека…

Граф Фредерик Опост де ля Ромм-Аллери умер так же, как жил. Судьба сломала его мечты, но не смогла победить его сердце. Он умер, как умирали перед ним все мужчины из рода Ромм-Аллери. Все они пересекали порог в другой мир, словно переходили из одной комнаты в другую.