Оказавшись на пороге старого деревянного двухэтажного домика, каких в Нери-Делл были сотни, я ключом отперла тяжелую дверь, которая протяжно скрипнула, запуская меня внутрь. Дома в это время никого не оказалось.

Быстро стянув обувь, я проскользнула в комнату, выделенную мне специально под алхимическую деятельность – это была моя личная гордость и победа. Здесь было тепло, темно и почти всегда странно пахло. Едва видимый огонь медной горелки мерцал ровно, подогревая дно изогнутой реторты. Содержимое крутилось в безумном танце, приобретая кроваво-красные оттенки.

Я знала, что, как и сказано в рецепте, это были «красные драконы», которые затем обратятся в «зеленых», чтобы «их совершенные души навсегда стали связанными с душою камня». Была ли у камней душа и могла ли она быть в принципе, я при этом никогда не задумывалась, но в алхимических трактатах было написано именно так, и я не желала спорить.

Кристально прозрачные блеклые камни действительно приобретали постепенно зеленоватый оттенок – это означало, что процесс почти завершен – и я довольно потерла ладони. Я потратила, может быть, большую часть своей сознательной жизни на это – еще с двенадцати лет начала собирать свою собственную алхимическую установку и разбирать зашифрованные трактаты, чтобы теперь, в свои почти восемнадцать, быть лучшей в своем ремесле.

Когда камни приобрели насыщенный сине-зеленый цвет, уже привычным движением я выкрутила вентиль и затушила горелку. Пора было заняться и другими вещами…

Я потянулась к сумке и достала из нее сложенный во много раз бумажный пакет и развернула его. Болотный багульник моментально наполнил комнату едким дурманящим запахом, перебивая все остальные. Но мне он нравился, даже несмотря на то, что от него быстро начинала болеть голова, и что если дышать его парами слишком долго, то можно умереть… Для меня он был бесценен.

Мне пришлось встать очень рано, чтобы успеть к моменту открытия маленького магазинчика, где чудаковатый добрый травник в очках продал свежесрезанные побеги. У всех, лишившихся колдовского дара возникали странные ощущения, которые сами они часто описывали как «боль пустоты» и, чтобы ее заглушить, нужно было почти каждый день принимать особый отвар, что и делала уже на протяжении многих лет моя мать. Это же перспектива ждала и Асдара, если он не начнет принимать эссенцию, и мне было странно, что он сам этого как будто не понимал.

Оставив пучок на кухне, там, где мать сможет его легко найти, я высыпала из реторты готовую порцию изумрудных кристаллов в холщовый мешочек и убрала в сумку. Уже собираясь уйти, я вдруг замерла, заметив в прихожей оставленные черные ножны. На какую-то долю секунды мое сердце замерло – отец всегда вот так же их оставлял, когда возвращался. Может, он… вернулся? Может, он просто вышел из дома, но сейчас дверь откроется, и он с задорной улыбкой появится на пороге, подзовет меня к себе и медленно раскроет руки, сложенные домиком. И тогда ослепительной красоты бабочка несколько раз взмахнет крыльями, а затем улетит, и они ещë долго будут смотреть ей вслед.

Я сделала глубокий вдох, но это не помогло, и глаза снова наполнились слезами – ничего не изменилось. И я плачу всякий раз, когда вспоминаю о том, что он больше не вернется. Зачем только мать снова достала этот меч?

И я вспоминала, как первое время было самое тяжелое. После исчезновения отца, мать пыталась забыться в магическом искусстве, и выгорание не заставило себя долго ждать. Она умирала, а денег на эссенцию не было, и одна сердобольная неравнодушная дама посоветовала обратиться к одному знающему человеку из Нистара, приезжему колдуну, чтобы помог, чтобы, дескать, «вылечил»… Лишить магической силы – все равно, что отрезать ноги или руки. Да, не смертельно, но и жить, как раньше, уже не сможешь. Не владеющим искусством трудно это понять, и мать, прекрасная волшебница, сломленная горем, сломалась окончательно.

Положив меч на место, я покинула дом. Я старалась ни о чем не думать, только шла вперед, пока, обогнув причудливые заросли роз и сирени, не вышла на улочку, от которой до торговой площади было недалеко.

Проходя мимо узких улиц и переулков, я видела, как город преображается. Только раз в году Нери-Делл становится полон восторженных глаз и улыбок. Люди готовились к празднику, украшая свои дома цветами и фонариками. Все уже были в предвкушении будущих ярмарок, песен, танцев, уличных представлений. Даже о чудовищах и гнете инквизиции забыли, хотя впрочем и для нее этот праздник был особенным, даже священным.

Но не все были в восторге от предстоящего. Некоторые смотрели на эту кутерьму свысока, презрительно фыркая. Они знали, что вскоре на улицах появятся не только обычные жители города, но и те, кто приходит в город только в такие дни, когда тьма обладает властью, в поисках новых жертв и новых приспешников – нерли…

Но подавляющее большинство людей не думает об этом, уповая на то, что на этот раз все пройдет без происшествий. Но кто знает, что может произойти в городе, когда тьма начнет бродить по улицам?

На ярмарочной площади, где все, казалось, только и делали, что кричали о своих товарах, народ толпился вокруг, разглядывая и выбирая то, что душе угодно. Но меня не интересовали ни украшения, ни диковинные ткани для платьев, ни даже жареные пирожки, которые здесь пользовались всеобщей популярностью. Я пришла сюда не за этим.

На сердце было неспокойно, мысли еще не отпустили воспоминания, и мне сейчас хотелось только одного – поскорее закончить здесь дела и уйти. Высматривая нужный шатер, я вдруг заметила группу смеющихся девушек в дорогих нарядах. Их яркие платья сильно выделялись на фоне темных плащей и серых платьев обычных жителей Нери-Делл. Кого они обсуждали? Нистарского мага-целителя? Очередных женихов? Модные прически? Я бросила внимательный взгляд на них, на их разрумянившиеся лица, на сверкающие озорством глаза, на длинные косы, с вплетенными в них шелковыми лентами… И направилась прямиком в противоположную сторону.

«Как же здорово, наверное, быть веселым и беспечным… И почему только мне нужно вечно думать… и страдать», – я вздохнула, пытаясь отвлечься.

Именно в этот момент душераздирающий вопль пронесся по площади, и все смолкли, ища глазами источник звука.

Я оказалась неподалеку и потому могла видеть всë.

Его поймали и посадили в клетку как животное. Он и вел себя как животное. На площади собралось много людей, но мало кто решался подойти слишком близко. Костлявые руки с длинными пальцами, сплошь покрытые странными символами тянулись к людям. Он кричал слова на неизвестном языке, высовывал язык, закатывал глаза. Его черная одежда превратилась в лохмотья, и он иногда разрывал ее на себе еще больше.

Наконец он набрал в легкие побольше воздуха, и снова огласил площадь.

– Трепещите! Ибо завтра все случится! Завтра вы узрите величие Бездны! Завтра разверзнется огненное озеро и очистит эту осквернëнную землю. Завтра! Завтра Тëмная Госпожа явит себя, и будут у нее глаза дракона! И поведет она Дракона за собой, и…

И тут терпение инквизиторов, несущих вахту у заключенного, лопнуло. По сектанту больно прошлись палкой, сопровождая крепкими выражениями, он упал навзничь, содрогаясь то ли от рыданий, то ли – смеха. Я подошла ближе, и он поднял на меня черные глаза.

– Ну что, Госпожа, довольна, как я тебя им представил? – улыбнулся он.

Я в ужасе отпрянула, а он, видя это, залился сатанинским смехом, и даже удары, сыпавшиеся от охранников, не смогли унять этого внезапного триумфа.

Постепенно все забыли о сектанте, и снова площадь наполнилась приятным гулом голосов.

«Они ведь всегда так делают, всегда… Лжецы и безумцы! Но со мной-то что? Зачем я вообще подошла?» – эти мысли не давали мне покоя, пока я пыталась сориентироваться в толпе и прийти в себя.

Люди… Они были везде. Я не любила людей, особенно, когда их так много. Я уже несколько раз опускала руку в сумку, проверяя на месте ли содержимое, опасаясь карманников.