В Долоссы самолет прибыл поздно ночью. Проскользнув над Ялтинским аэродромом, аэроплан поплыл в сторону висевших высоко в небе огней.

Аллея прожекторов из долины бежала по склонам вверх, где заревом горела ночная площадка Долосского аэродрома. Под ногами качнулся освещенный овал. Самолет, описывая круги, ринулся вниз и вскоре покатился по твердой, покрытой гудроном площадке.

Вместе с другими пассажирами Павел покинул самолет, но не успел он выйти из полосы света, отбрасываемого боковыми прожекторами самолета, как знакомый голос крикнул за спиною:

– Алло! Павел! Алло!

От кабины управления отделился человек в кожах. Протягивая руки, он кричал громко, как обычно кричат оглохшие люди.

– Ты, дружище, куда?

– Шторм, здорово! - обрадовался Павел. - Ты что? Дежуришь? - спросил он, оглядывая пилотскую прозодежду Шторма.

– А ты что забыл в Долоссах?

Павел нахмурился.

– Семейные дела, Шторм.

– И неприятные?

Павел промолчал. Поняв это молчание, Шторм тряхнул руку Павла и сконфуженно пробормотал:

– Ну, ну, прости! Я ору, как идиот, а у тебя быть может…

Он поперхнулся и деланно закашлял.

– Ты остаешься в Долоссах? - поспешил переменить разговор Павел.

–Увы! - вздохнул Шторм, - с меня причитается еще два часа. Спать хочется смертельно. Хорошо еще, что мотор не дает дремать, а то бы я тебя вывалил давно…

Шторм комически вздохнул:

– Не везет мне последнее время. Удивительно не везет. На прошлой неделе пришлось работать пять часов в столовых, сегодня самолет всучили. И вот всегда так: стоит опоздать на несколько минут, как все лучшие работы расхватают другие.

– Сам виноват, надо приходить раньше в распределитель.

– Так, видно, и придется делать! - засмеялся Шторм. - Однако, меня уже наверное заждались.

Пожимая руку Павла, Шторм спросил:

– Обещание помнишь, не забыл?

– Нет, нет, Шторм! Но только ничего пока еще неизвестно. Совет ста как будто намерен возражать.

– Знаю, знаю!

– Што-о-рм! - крикнул чей-то голос.

– Ну, всего, - заторопился Шторм, - механик без меня жить не может!

И вприпрыжку побежал к самолету.

Павел подходил к аэровокзалу, когда самолет, гудя моторами, подпрыгнул над аэродромом и, оставляя за собой огненный след, кинулся в туманную мглу южной ночи.

Аэровокзал был пуст.

Неоновые лампы заливали ровным светом пустынные залы с оставленными на столах журналами и газетами. Тускло поблескивали стекла буфета. В углу горели зеленые огни бюро отелей и сквозь матовые, молочные стекла механических гидов светились золотистые электролампы.

Павел подошел к бюро.

Усталым взором он скользнул по указателю, механически читая слова:

– Отель «Солнечная долина». Свободны №№ 272-360. Юго-Запад - 15 мин.

– Отель «Счастливый рыбак». Свободны №№ 53, 54, 55. Восток - 30 мин.

– Отель «Калабрия». Свободны №№ 289, 290, 291, и 67. Юго-Зап. - 15 мин.

– Отель «Веселый пилот». Свободны №№ 1, 683, 700. Юго-Зап - 40 мин.

– Отель «Страна советов». Свободны №№ 6-400 Юго-Запад - 1 ч. 30 мин.

– Отель «Ночные звезды». Свободны №№ 87-400. Юго-Запад - 1 ч. 05 мин.

– Отель «Грядущее». Свободны все номера. Юго-Запад - 2 часа.

– Отель «Бронзовые кони». Свободен № 6. Юго-Запад 5 мин.

Отель «Бронзовые кони» показался Стельмаху наиболее подходящим местом остановки, предоставляя то неоспоримое удобство, что был расположен в пяти минутах ходьбы от аэровокзала. Для прибывающих в ночные часы это уже являлось большим преимуществом.

Протянув руку к механическому гиду, он перевел эмалированый валик и, когда против слов «Бронзовые кони» встала надпись: «Все номера заняты», Павел вышел из аэровокзала, направляясь на юго-запад.

У южного турникета аэровокзала дороги расходились на запад, юго-запад и юго-восток. Длинная, светящаяся стрела показывала путь к юго-западным отелям и санаториям, и в этом направлении Павел зашагал, вдыхая полной грудью терпкий запах магнолий и теплый воздух лаванды.

По-ночному освещенная аллея стройных кипарисов тянулась в гору, над которой стояли отсветы близких огней. Ночная тишина нарушалась далеким шумом моря и шарканием ног по асфальту.

Был полночный час, когда Стельмах дошел до сияющего огнями отеля. Стараясь не шуметь, Павел открыл двери, отыскал по указателю шестой номер и опустив в автомат свою трудовую карточку, которая тотчас же встала под номер шесть, прошел безмолвным коридором в номер.

Утреннее солнце застало Стельмаха одетым. Приняв ванну, он вышел на балкон, с которого открывался вид на синюю ширь моря, дымящуюся туманами. Вдали, вырастая мачтами и трубами, плыли караваны кораблей. Гидропланы сновали в лазурном воздухе, наполняя утро уверенным гулом машин.

В памяти Павла всплыли старинные стихи поэта сурового века:

Выйдя в ночь задолго до рассвета,

Как мешок, утрясся в океан

С палевыми мачтами корвета,

С желтыми прожилками туман.

У мола поднимались в лазурь ажурные руки кранов. В рассветном серебре дымили сотни пароходных труб; с утренним уловом спешили неуклюжие тралеры, пробираясь сквозь строй теплоходов, рефрижераторов и, трансатлантических кораблей, стоящих на рейде; далекие песчаные отмели были усеяны ранними купальщиками.

За цепью мохнатых зеленых гор, с белыми санаториями и отелями, стояли, сливаясь с призрачно-голубым горизонтом, ослепительно яркие, точно отлитые из хрусталя, снеговые горы.

Снизу доносился молодой говор.

По шоссе, широко бегущему сквозь густые темно-зеленые сады и виноградники, уже сновали авто; уже гремели фуникулеры, и опаловые вагончики со свистом скользили по подвесным дорогам.

Густое смолистое дыханье теплой хвои, опутанное терпким запахом южных цветов, невидимо сочилось вокруг, проникая в легкие, заставляя сердце гнать горячую кровь сильными, ритмичными толчками.

Павел еще раз взглянул на снеговые горы, и оставив балкон вошел в светлую, залитую солнцем комнату.

По стенам висели прекрасные художественные репродукции эпического Губерт-ван-Эйка, веселого Давида Тенирса, могучего Курбэ, романтичного Руо, мужественного Леже, чувственного Тициана и буйного Рубенса. Книги чернея спали за поблескивавшими, как перламутр, стеклами книжных шкапов. В углах дремали в янтарно-желтых кадках гибриды айлантов - этих живых озонаторов комнатного воздуха⁷. Небольшой письменный стол и удобное кресло стояли перед окном. Из окна можно было видеть необъятно голубой простор раскинувшегося моря.

⁷Для товарищей не знакомых с условиями жизни описываемой эпохи, может быть, покажется странным пристрастие людей к комнатным растениям, которые в наши дни считаются прямыми показателями зловредного мещанства и всяческих обрастании.

К величайшему негодованию борцов с комнатной флорой мы должны все же сказать здесь, что Павел, как и все люди эпохи, любит и цветы и комнатные растения, любит, главным образом, за их прекрасные свойства очищать воздух.

Различные приборы для письма и фонограф в порядке были расположены на столе.

Около дверей поблескивал телетофор. В глубине под небольшой мраморной аркой белел экран для телекинорадиоприема.

Проще была обставлена спальня, куда прошел Павел.

Небольшая комната соединялась с кабинетом аркой мавританского стиля. В спальне стояли кровать и ночной столик. Зеркальные шкалы с бельем и платьем дремали в нишах, рядом с пневматическими автоматами. Полупрозрачные шелковые занавески, закрывающие широкие окна, делали утренний свет мягким и приятным. Узкая стеклянная дверь соединяла спальню с ванной комнатой, где, кроме эмалевой ванны и душа, можно было увидеть всевозможные приспособления и принадлежности для легкой атлетики.