И вот в семь часов вечера 25 декабря Вашингтон с отрядом из 2400 человек переправился через опасную, забитую льдом реку Делавэр в пятнадцати километрах к северу от Трентона[49]. Еще два небольших отряда должны были переправиться через реку южнее, но им это сделать не удалось.

На восточном берегу в 3 часа ночи 26 декабря армия Вашингтона разделилась на две колонны: одной командовал Грин, второй — Салливан. Обе быстро пошли к Трентону по разным дорогам.

Пока это происходило, командир гессенцев в Трентоне, не ожидавший ничего подобного, проводил ночь за игрой в карты и выпивкой. Есть легенда, будто шпион лоялистов принес известие о намеченной атаке американцев, но его не впустили. Он послал записку, которую командующий сунул себе в карман, моментально о ней позабыв. (Поскольку почти такие же истории рассказывают и о других неожиданных атаках, имевших место в истории, это может не соответствовать истине.)

В 8 утра американские колонны соединились у Трентона и атаковали, поддержанные огнем артиллерии Нокса. Гессенцы, поспешно вскакивавшие с кроватей, не имели ни малейшего шанса отразить атаку. Их командующий и еще тридцать офицеров были убиты, а более 900 наемников были взяты в плен. В американской армии потери составили всего пять человек. Затем Вашингтон увел свою армию обратно на западный берег реки, но так как британцы не отреагировали на случившееся сразу же, Вашингтон снова переправился через Делавэр и 30 декабря 1776 года занял Трентон.

Само по себе это сражение не было особо впечатляющим, однако оно показало, что Вашингтон и его армия продолжают существовать. Всех американских патриотов эта новость крайне воодушевила, и в армию Вашингтона хлынули новобранцы.

Хау оценил ущерб, нанесенный престижу британцев, и понял, что его можно будет нейтрализовать в том случае, если армию Вашингтона удастся захватить в Трентоне. В результате 1 января 1777 года он проявил несвойственную ему энергичность и отправил на юг 7000 человек во главе с Корнуоллисом, чтобы осуществить этот захват. 2 января Корнуоллис добрался до армии Вашингтона, стоявшей лагерем к востоку от Трентона. Однако день уже близился к концу, и Корнуоллис решил, что успеет сделать дело на следующий день — «поймать старого лиса», как он выразился.

Но старого лиса поймать было не так просто. Он оставил в лагере небольшое количество людей, которые должны были производить такой шум, какой ожидают слышать от военного лагеря, а остальная армия еще до рассвета ускользнула. Когда Корнуоллис проснулся, Вашингтон был уже около Принстона.

У Принстона Вашингтон не без труда одержал победу над британским отрядом, а затем направился на север, к Морристауну в Нью-Джерси — где и оказался 7 января. Там он наконец расположил армию на зимовку. Он считал, что сделал достаточно. Британцы тоже так посчитали. Корнуоллис устроился на зимних квартирах в Нью-Брунсвике, в 32 километрах к югу от Морристауна.

Одним из результатов успеха Вашингтона стало то, что к 4 марта 1777 года конгресс вернулся из Балтимора в Филадельфию. Больше всего членов конгресса занимало получение иностранной помощи. Хотя для крупномасштабной помощи необходимы были более значительные успехи, нежели те, которых Вашингтон добился при Трентоне, в Америку начали приезжать отдельные добровольцы.

Самым значительным из них был Мари-Жозеф де Мотье, маркиз де Лафайет. Родившийся 6 сентября 1757 года, он был еще девятнадцатилетним, когда в декабре 1776 года решил ехать в Америку и сражаться в ее армии. Он был богат, счастливо женат и имел все возможности вести спокойную жизнь французского придворного. Однако этого он не желал делать. Он был юным идеалистом, переполненным мечтами о военной славе и теоретическими идеями свободы, свойственными французским интеллектуалам.

Ему удалось добиться, чтобы американские представители в Париже дали ему звание генерал-майора, и он отправился в путь, хотя как его тесть, так и король Людовик XVI были против этого плана. Американцев его поездка тоже не слишком радовала: у них было опасение, что он окажется избалованным французом, который потребует особого обращения и будет презирать неотесанных колонистов, среди которых окажется.

Дела обстояли совершенно не так. Лафайет был намерен воспользоваться своими собственными денежными средствами. Корабль, на котором он приплыл в Америку, был его собственным. Он не просил жалованья и не требовал, чтобы ему поручили командование. Он просил только, чтобы ему позволили служить. Больше того, он встретился с Вашингтоном — и оба тут же поладили. Между ними установились дружеские отношения на всю жизнь, почти такие же близкие, как между отцом и сыном. (Вашингтон был на двадцать пять лет старше Лафайета.)

Само присутствие Лафайета чудесным образом подняло боевой дух нации. Оно было воспринято как выражение интереса Франции к новой стране, а скромные манеры Лафайета и его верная служба представляли Францию в лучшем свете. Ни один иностранец не был столь любим американцами и не стал героем стольких легенд, как это случилось в случае с Лафайетом.

Прибыли и другие заметные добровольцы-иностранцы. В их числе был Иоганн Кальб, потомок германских крестьян (родился 29 июня 1721 года), который требовал, чтобы его называли бароном де Кальбом. Он был воином с многолетним опытом — и ему предстояло погибнуть, сражаясь за Америку.

Среди добровольцев был также прусский военный Фридрих Вильгельм фон Стубен (Штойбен) (род. 17 сентября 1730 года), который с отличием сражался под командованием Фридриха И Прусского. Он приехал отчасти потому, что испытывал финансовые затруднения (что с ним происходило регулярно). Дорогу ему оплатили французы.

В числе первых приезжих оказался и Тадеуш Костюшко (род. 4 февраля 1746 года). Он помогал укреплять Филадельфию во время отступления армии Вашингтона через Нью-Джерси, когда казалось, что этот город вскоре будет атакован.

Еще одним польским добровольцем стал Казимир Пуласки (род. 4 марта 1747 года), который отважно и упорно воевал с Россией за независимость своей родины. Однако Польша потерпела поражение — и он поехал в Америку, чтобы вести новую борьбу за свободу. Ему, как и де Кальбу, суждено было погибнуть в бою.

В наступившем году были и другие показатели возрождения оптимизма: 14 июня 1777 года конгресс принял решение о создании национального флага с тринадцатью чередующимися красными и белыми полосами, как и на флаге Континентальной армии. Однако в союзном флаге в прямоугольнике в верхнем левом углу вместо «Юнион Джека» должны были находиться тринадцать звезд — по одной на каждый штат. Расположение звезд не оговаривалось, однако принято стало располагать их в виде круга.

Этот первый национальный флаг с тех пор таким и остался, с незначительными изменениями, в числе полос и звезд. С тех пор день 14 июня неофициально отмечается как День флага.

Существует легенда, любимая всеми школьниками и их учителями, согласно которой некая Бетси Росс (род. в Филадельфии в 1752 году) сшила первый флаг и даже установила форму звезд как пятиконечную, показав, как легко изготовить пятиконечную звезду, правильно сложив ткань и затем сделав всего один разрез. Однако эту историю впервые рассказали в 1870 году, через сто лет после этого события, и нет никаких исторических данных, которые бы подтверждали, что это произошло на самом деле.

В Великобритании генерал Джон Бергойн планировал британскую победу на 1777 год. Он находился в Бостоне под командованием Хау, а затем был с Карлтоном, когда тот произвел свою безрезультатную экспедицию по озеру Шамплейн.

Бергойну страшно не нравилось то, как велась эта кампания. Он считал, что она была решающей для подавления американского мятежа способом разделить два мятежных центра, Новую Англию и Виргинию. По его мнению, такое продвижение вверх и вниз по течению реки Гудзон следовало произвести любой ценой, и от него никак нельзя было отказываться с такой легкостью.