— А я и не рассчитываю, старина, что ты мне поверишь.

— Можешь ты хоть раз выразиться ясно и прямо? — рассердился Рауф. Вынужденная зависимость от лиса уже была ему поперек горла, особенно в этом тумане, где без рыжего проходимца он ни за что не нашел бы обратной дороги. Из глотки огромного пса донесся опасный рык, и тон лиса тотчас сделался подобострастным:

— Да ладно тебе, дружище, проехали… Ясно и прямо, говоришь? Ну хорошо, хорошо… Сам-то ты нипочем дружка не бросишь, так ведь? А кто у нас барашков да ярочек ловко заваливает? Ты! Э-э, а вот и наш хворый уже нас почуял, слышишь, разлаялся? Еще немного — и сможешь его курочкой угостить…

— Pasteurella pestis, — весело проговорил Дигби Драйвер и запел: — «Ах-ха-ха-ха-ха-ХА! Блоха! Ха-ха-ха-ХА! Блоха!..» — По ходу работы над «Поиметь графа» он успел нахвататься кое-чего из популярной классики. — Вот это да, кто бы мог подумать! Ну-ка, ну-ка… «Переносчиками этой болезни в основном являются крысы и другие грызуны, но в тех местах, где они живут в непосредственной близости от человека, сохраняется вероятность вспышки заболевания и среди людей, на которых с грызунов могут перейти блохи». Просто великолепно! Не пропустите специальный выпуск на следующей неделе!.. «Перенос может быть механическим, посредством загрязненных ротовых органов насекомых, либо включать впрыскивание зараженной крови путем отрыжки в место укуса. У большинства зараженных блох из-за обилия бактерий развивается непроходимость пищеварительного тракта, так что при попытке кормления кровь поступает обратно в кровоток укушенного и с нею — болезнетворные микроорганизмы. Кроме того, из-за невозможности полноценно питаться блохи постоянно чувствуют голод и кусают чаще, чем делали бы это, будучи здоровыми. Результатом становится быстрое распространение болезни…» Здорово! То, что надо! Так, а тут что? Эндемический блошиный тиф, он же эндемический крысиный сыпной тиф, он крысиный риккетсиоз, «менее тяжкая форма обычного сыпного тифа, переносимая блохами грызунов»… Ну, это уже не так интересно. Пора уже разузнать, где наш добрый доктор живет, да и отловить… Волка прессы ноги кормят!

Пятница, 12 ноября

Заместитель министра по-совиному уставился через стол, всем своим видом показывая, что одной из самых неприятных сторон ситуации является то, что ему самому приходится затевать дознание, которое в ином случае, вероятно, и не началось бы.

— Ну и что, — спросил он, — сказал ваш господин Бойкотт?

— Ну, — ответил помощник министра, — на самом деле он запирался, как только мог. Я ему: так пропадали у вас собаки? А он в ответ: а зачем вам это знать?

— «Он сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном, и скажите Мне»[59]. Ну и?..

— Ну, я, конечно, мог бы спросить у него, откуда было Крещение Иоанново, — ответил помощник министра, не без удовольствия демонстрируя, что он по крайней мере в состоянии опознавать цитаты замминистра, — но потом решил, что момент не совсем подходящий. Я не видел оснований призывать на помощь авторитет парламентского секретаря и просто сказал Бойкотту: дескать, мы видели статью в газете и хотели бы знать, что они могут сказать насчет собак. Он мне на это: никто, мол, покамест не доказал, что это были именно их собаки…

Замминистра цокнул языком и раздраженно нахмурился.

— А я ему: с какой стати тогда ваш сотрудник Пауэлл помчался в Даннердейл в обществе полисмена? — продолжал помощник. — А Бойкотт говорит, что Пауэлл, дескать, действовал исключительно по собственной инициативе, просто он оказался один в здании центра, когда появился полицейский. Потом он добавил, вернее, оговорился: мол, в любом случае нет доказательств, что собаки, замеченные в окрестностях того даннердейлского магазина, были те самые, что нападают на овец. Тон у него при этом был довольно агрессивный.

Замминистра уже понял, что разговор получился крайне непродуктивный, и изобразил на лице неприязнь и раздражение крайне занятого человека, вынужденного попусту тратить драгоценное время.

— Майкл, но что он в результате сказал-то? — спросил он тоном ментора, призывающего рассеянный ум вернуться к единственному имеющему значение вопросу. — Он сказал, что у них пропадали собаки, или нет?

— Нет, ничего определенного на сей счет он так и не сказал. И я не смог его заставить.

Брови замминистра сдвинулись, как бы говоря: «Да ты, должно быть, с самого начала расположил его против себя!»

— Вы сказали ему, что проблемой может заинтересоваться парламентский секретарь?

— Нет, — сказал помощник, а про себя подумал: «Мой подход не сработал, значит, нужно выставить его заведомо неправильным». — Морис, но разве нужно подкреплять любой вопрос упоминанием высшего начальства вплоть до министров? Если министерство желает знать, следовательно, желает знать и министр. По крайней мере, меня так учили…

— Но в данном конкретном случае у вас ведь не получилось, не так ли?

Тут зазвонил телефон, и замминистра снял трубку.

— Да, Джин, соединяй… Доброе утро, Эдвард. Нет, пока еще нет. А вы? В самом деле? Лок действительно так выразился?.. Нет, правда? Хорошо, я скоро подойду и присоединюсь к вам… До встречи!

Он положил трубку и обратился к помощнику:

— Ладно, Майкл, более важные дела меня призывают… Но и нашу с вами проблему нужно как-то решать.

«Что в переводе означает: давай, рой землю. А как, интересно?»

— Нужно найти кого-то, кто громко и четко заявил бы насчет этих хищных собак: да или нет! — продолжал заместитель министра. — Одним словом, попытайтесь еще раз. И хорошо бы подготовить резюме на полстраницы, которое я сегодня вечером мог показать парламентскому секретарю.

И замминистра вышел из комнаты, не дожидаясь ответа.

— Рауф, Рауф, погоди минутку! Я знаю, где мы находимся! Мы здесь уже были! В ту первую ночь… в самую первую ночь, когда сбежали от белых халатов! Стоял густой туман, точно как теперь, только еще и темно было… Мы еще ушли от овчарок, которые на нас рассердились, помнишь? А потом мы изменились, мы превратились в диких животных… Вот прямо тут все и случилось!

— Как тебе кажется, лис, мы похожи на диких зверей? — спросил Рауф.

Он сидел на продуваемой ветрами каменистой пустоши Леверс-Хауса, слушая, как внизу переговариваются невидимые ручьи. Высоко над головой в тумане закаркала ворона. Было сыро и холодно, на лужах между камнями виднелся тонкий ледок. У обоих псов вымокла шерсть, и хвост лиса отяжелел и стал темным.

— Диких зверей?.. По мне, вы точно две мокрые курицы, бегающие по двору. Когда вы наконец хоть что-то начнете понимать?.. Ладно, пошли, нам до Булл-Крэга еще топать и топать!

Лис нетерпеливо смотрел на Рауфа. Пар от дыхания в неподвижном воздухе облачком стоял вокруг его головы.

— А что, разве время поджимает? — спросил большой пес. — Дай ему передохнуть!

— Нет, старина, задерживаться нельзя! Чего доброго, нас заметят, и тогда шуму будет… Я же объяснял — вся штука в том, чтобы уйти в Хелвеллин совсем незаметно. Чтобы никто не увидел и не узнал, что мы ушли!

Рауф поднялся на ноги и грозно ощетинился, нависнув над лисом. Тот припал к земле, но не отступил и не бросился наутек.

— Умник ты наш!.. — сказал Рауф. — Пока я делаю всю черную работу и дырки в шкуре зарабатываю, добывая тебе жратву…

— Ладно, ладно, дружище, утихомирься. Остынь. Ты не задумывался о том, почему мы трое все еще живы, хотя кругом сотни, если не тысячи людей с ружьями хотят нашей смерти?