— Боюсь, не слыхал, — сказал репортер. — Это не по моей части.

Они вернулись во двор, и мистер Пауэлл, заложив руки в карманы, прислонился к стене сортира.

— Поясню, — сказал он. — Рихтер помещал диких и домашних крыс в сосуды с водой, где те плавали, пока не утонут. При этом он обнаружил, что некоторые из них погибают очень быстро и безо всяких видимых причин. Один малый по фамилии Кэннон еще раньше предположил, что такое происходит в силу психогенных причин. То есть страх вызывает гиперстимуляцию симпатической нервной системы, ведет к выбросу адреналина в кровь, учащению сердцебиения, сокращению сердца и так далее. Так вот, Рихтер установил, что причина заключается не в страхе, а в чувстве обреченности, из-за чего происходит гиперстимуляция не симпатической, а парасимпатической системы. Соответственно, нашего семь-три-второго начиняли всякими препаратами вроде атропина и нейролептиков, проводили резекцию надпочечников и щитовидной железы — ну, ты понимаешь. И при этом много раз погружали в воду, топили, вытаскивали и откачивали — и в результате у него развилась совершенно чудовищная резистентность, основанная на условно-рефлекторном ожидании, что его опять вытащат. На него уже не действовали обычные психогенные факторы; напротив, он демонстрировал чудеса выносливости… очень, очень интересная серия опытов. Вообще занятная это штука — надежда, уверенность, — заметил мистер Пауэлл несколько нравоучительно. — Кстати, у бездомных собак они выражены намного слабее. Дикие животные… и, если уж на то пошло, представители примитивных цивилизаций… существа, ведущие по определению рискованную жизнь… в общем, они менее устойчивы к страху и стрессам, чем одомашненные животные. Странно, правда?

— А что представляет собой второй беглец? — спросил Дигби Драйвер.

— Ну, с ним я не работал. К хирургии я не имею касательства… и, наверно, не буду, пока не кончится испытательный срок. Но я ни за что не поверил бы, что этот пес до сих пор еще жив, не убедись я своими глазами в обратном нынче утром. Что уж говорить об убийстве овец! Этот пес подвергся очень серьезной операции на мозге…

— На какой предмет? — спросил репортер, пока они шли через «Мэнор» к площади, где стоял автомобиль.

— Там, насколько мне известно, тоже речь шла о воздействии на психику, — ответил мистер Пауэлл. — Поэтому им и понадобилась взрослая, совершенно домашняя особь. За этого пса заплатили кругленькую сумму какой-то бабе из Далтона.

— С чего это она вдруг решила расстаться с питомцем?

— Да он, по сути, и не ее был. Кажется, изначально он принадлежал ее брату, жившему в Барроу, и каким-то образом стал причиной его… гибели, по-моему, под колесами грузовика. Вот сестра и не захотела держать пса у себя. Исключительная ситуация, согласись. Обычно-то люди, ясное дело, не слишком охотно отдают своих домашних любимцев для опытов… Зато и операцию ему сделали, без преувеличения, новаторскую. Можно сказать, что-то вроде лейкотомии[54]… хотя нет, сравнение некорректное. Не буду врать, там все очень сложно, а я в этой области не специалист. Суть в том, что в мозгу у собаки должна была стереться грань между объективным и субъективным. Жаль, теперь мы вряд ли узнаем, получилось у них или нет.

— А что это могло дать на практике? — спросил Дигби Драйвер. Нажав на газ, он вырулил с площади, и машина устремилась вверх по склону холма в сторону Конистонской дороги.

— Насколько мне известно… Ы-ы! — Мистер Пауэлл рыгнул бродившим в нем пивом, наклонился вперед и сосредоточенно нахмурился, подбирая наглядный пример. — Скажем… Ты читал такую книжку — «Хапуга Мартин» Голдинга? Того, который «Повелителя мух» написал?

— «Повелителя мух» читал, а вот про другую даже не слышал.

— Там главный герой вроде как умер, типа утонул в море, и попал на тот свет. Там он оказывается в чистилище и только тем и занимается, что путает объективное с субъективным. Он думает, что все еще жив и борется за выживание на скале в Атлантическом океане, хотя на самом деле все это — лишь иллюзия. Даже скала — просто ментальная проекция, повторяющая форму одного из коренных зубов у него во рту. Не удивлюсь, если у прооперированной собаки примерно такие же завихрения… Представь, что у нее пошли ассоциации — ну, скажем, кошек с запахом одеколона. Тогда она может начать обращаться с неодушевленным объектом, с какой-нибудь парфюмерной коробочкой, точно с живой кошкой. А предметы и явления реального мира, наоборот, может счесть порождениями своей мысли… Мне с ходу не придумать примера, но суть, я думаю, ты уловил?

— До чего захватывающая у вас, должно быть, работа, — сказал Драйвер. — Так, здесь прямо? И теперь пока не упремся?

— Точно. До самого Конистона. Слушай, ты так меня выручил…

— Да ни в коем случае. Я же говорю, я и сам туда собирался. А работа у вас и правда жутко интересная. Опыты разные… исследования, открытия…

— На самом деле большей частью сплошная рутина. Скажут тебе — давай полу-элдэ, и вперед…

— Полу-элдэ?..

— Полулетальная доза. К примеру, захотел ты — или кто-то другой — выбросить на рынок новую губную помаду, или пищевую добавку, или что-нибудь еще. Обращаются к нам, мы берем группу животных и впихиваем им, насильно, конечно, энное количество этого вещества, пока не выясним дозу, от которой половина из них умирает в течение двух недель.

— А зачем? Разве не бывает, что новый продукт совсем не токсичен?

— Без разницы. Все равно впихиваем и впихиваем, пока не достигнем полу-элдэ. Животные могут умереть от патологии внутренних органов или изменения уровня кислотности… причин масса. На самом деле заниматься этим — скука смертная, но наш центр создавали в том числе и для этих целей. Все во благо человека, как говорится… Косметика должна быть безопасной, иначе какой дурак станет ее покупать?

— Полагаю, — сказал Дигби Драйвер, — есть же какая-то компенсация — я имею в виду, не для зверюшек, а для сотрудников? Что-нибудь реально интересное? Ну, там, разработки для вояк, всякие сверхсекретные проекты… То, про что потом статьи с крупными заголовками пишут? Ладно, о’кей, не отвечай, это я так. — И репортер широко улыбнулся. — Можете хранить молчание, как говорят в суде… Не стоит разглашать нечто такое, что я могу пересказать суровым ребятам в дождевиках, которые с мрачными физиономиями ожидают меня на Хэмпстед-Хит…

— С этим к Гуднеру, пожалуйста. Тот еще тип! Не удивлюсь, если он в свое время был одним из этих… в дождевиках. Он по рождению немец. И работал в Германии в конце войны… на немцев, я имею в виду. Он и сейчас занимается чем-то секретным, это я точно знаю. Что-то связанное со смертельными болезнями, а платят ему военные. Они практически держат его под замком — по крайней мере, его лабораторию. И уж с ним-то о работе не поболтаешь… Зато и платят ему три мои зарплаты, я так думаю, — добавил он несколько непоследовательно.

— Отпуск-то хоть большой у тебя? — спросил Дигби Драйвер, очень хорошо знавший, когда на жертву следует поднажать, а когда надо умерить свое любопытство. — Так, куда это мы заехали? Это Торвер?.. Чем ближе к Конистону, тем безлюдней становится, или я не прав? Ну и отлично, можно лишний раз остановиться отлить…

— «Смерть в результате несчастного случая», — процитировал Роберт Линдсей. — Вот и все, что ему удалось нарыть. Верно, Деннис? Что скажешь?

— Мог бы нарыть и самоубийство, если бы мозгов хватило, — отозвался Деннис.

— По уликам — ни в коем случае. Там ничто не свидетельствовало о самоубийстве. Если этот, как его, Эфраим умирает один-одинешенек от ружейного выстрела, стоя возле своего автомобиля, все сомнения следует трактовать в его пользу! А было ли хоть что-то, что свидетельствовало бы о его склонности к самоубийству? Нет, не думаю, чтобы коронер ошибся! Как ни крути — несчастный случай выходит, Деннис! Ясно как божий день!

— А говорил твой коронер что-нибудь про собаку? — спросил Деннис.