— Конечно, сэр. Спасибо вам большое.

Несколькими минутами позже мистер Пауэлл и полисмен уже мчались по дороге в Даннердейл. А в лаборатории все так же тикали часы, отмеряя мгновения бессонной вахты запертых кроликов.

Надоеда неподвижно лежал внутри сарая, прижавшись брюхом к земле и полузакрыв глаза. Нос, опущенный на передние лапы, так долго оставался в этом положении, что от дыхания пса на полу образовалась лужица, поблескивавшая в полумраке. Все его существо полнилось ощущением покоя и довольства. Великая тайна, разобраться в которой он уже и не чаял, прояснилась столь внезапным и потрясающим образом, что ему оставалось только размышлять о случившемся, не обращая внимания на разного рода мелочи вроде голода, по-прежнему неясного будущего или собственной безопасности.

Когда женщина в толстых кожаных перчатках только сделала движение в его сторону, Надоеда в страхе шарахнулся прочь. Правду сказать, боялся он не только за себя. Что, если, прикоснувшись к нему, эта женщина тотчас упадет замертво? Вдруг опять вокруг него с чудовищным грохотом взорвется воздух, и острые осколки полетят ей в лицо? Хлынет кровь, и тетенька молча, с жуткой медлительностью, повалится наземь… Примерно так, как завалился тот пес в соседней клетке, убитый отравой. Этот мягкий, шуршащий звук безжизненно падающего тела… Мысль о том, чтобы стать причиной еще одной подобной смерти, была для терьера невыносима.

Когда пальцы в перчатках ухватили его за ошейник, Надоеда немного посопротивлялся, но потом, повинуясь своей природе, внял звукам ласкового голоса — и уже не возражал, когда женщина открыла дверь сарая и втолкнула его в полутьму, пахнувшую яблоками, пылью и древесными щепками. Терьер по-прежнему не понимал, что эта женщина собирается с ним делать, но она просто потрепала его по спине, что-то сказала, вернула свиную кость — и оставила Надоеду в покое.

Первое потрясение вскоре схлынуло, и пес понял, где оказался. Он всю свою жизнь знал этот сарай — до последней трещинки в доске. Когда-то это помещение было куда более светлым, опрятным, а запахи в нем — свежими и живыми. Он попал туда, где всегда и был, пусть и сам не сознавал этого. Надоеда очутился внутри собственной головы. Вон там, впереди и наверху, виднелись его глаза — два прозрачных квадратных проема, расположенные друг подле друга. Сквозь них щедро вливался утренний свет. Правду сказать, глаза были грязноватые, а местами даже подернутые паутиной, но чего еще ждать после стольких несчастий! Он обязательно протрет их лапкой, только не сейчас, попозже. Немного удивляло то, что он оказался где-то в самом низу собственной головы: сквозь глазницы виднелось только небо и ничего больше. А между ними гораздо ниже, то есть прямо перед Надоедой, располагался конец его морды — пасть и нос. Это было странно. Довольно большое отверстие, начинавшееся у самого пола и пропускавшее запахи дождя, грязи, палых дубовых листьев, где-то вдалеке — кота… и еще дальше — овцы.

Вообще внутренность головы производила, как и следовало ожидать в данных обстоятельствах, довольно грустное впечатление. Запущенность, беспорядок, повсюду хлам… Какие-то полки, на них — нищенское скопище пустых коробочек… И последний штрих, придававший этой картине полную достоверность, — длинная глубокая вогнутая трещина как раз посредине пола. Она тянулась от того места, где лежал Надоеда, к кончику его морды в дальней стене. Терьеру всегда казалось, что рубец на его голове должен быть уже и глубже, — по крайней мере, именно так он его ощущал, — но все же в одном он оказался совершенно прав: конец этой трещины перекрывал округлый кусок металлической сетки, в котором застряло несколько листьев, древесных щепок, клочки мокрой бумаги. Сразу стало ясно, каким образом влиял на терьера его рубец и почему Надоеда так часто путался, не понимая, на котором свете находится. По одну сторону от трещины виднелись груда поленьев, колун и колода, по другую — два ряда чистых, аккуратно связанных пучков щепы, пахнувших смолой. Еще бы им не появиться после того, как белые халаты разрубили ему голову!..

— Щепки, — вслух проговорил Надоеда и, поднявшись наконец на ноги, подошел обнюхать пучки. — Ну конечно. Должно быть, это они полетели в лицо тому смуглому человеку, и у него пошла кровь. Но откуда такой грохот?.. Ладно, если эта женщина позволит мне побыть здесь еще, я, наверное, пойму и это, и многое другое… Но какой тут все-таки кавардак! И мухи… Насколько без них было бы лучше! Мухи, личинки… Ну кому понравится, если мухи начинают жужжать прямо в голове? Но, раз я уже здесь, займусь-ка я, пожалуй, глазами… Во дела — протирать их изнутри! Надеюсь, хотя бы больно не будет.

Надоеда запрыгнул на полку, тянувшуюся вдоль дальней стены непосредственно под его обросшими паутиной квадратными глазами. Из-под лап на пол свалилось что-то маленькое и легкое — он толком даже не заметил, что именно, — и разлетелось вдребезги. Голова немедленно отозвалась болью, и Надоеда задумался, какую часть себя самого он только что сокрушил. Однако ничего непоправимого с ним как будто не произошло. Он выждал несколько мгновений, прислушиваясь к себе, потом положил передние лапы на узкий, пыльный выступ оконной рамы и выглянул наружу сквозь стекло своего правого глаза.

Там все оказалось в точности таким, как он ожидал. Впереди, за дворовой стеной, к которой их с Рауфом, помнится, привел запах съестного, расстилались трава и вереск. Прямо внизу на участке непотревоженной грязи были отчетливо видны следы Рауфа. Надоеда поднял лапу и содрал со стекла большой клок липкой, пыльной паутины. Его слегка удивило, сколь нечувствительна оказалась внутренняя поверхность его глаза. Расчихавшись от пыли, терьер заплясал на полке, отряхивая лапу от паутины и одновременно ловя пастью муху. Та увернулась, ударилась на лету о стекло, но быстро пришла в себя и с жужжанием унеслась прочь.

— Плохо то, что до верха этого глаза я, похоже, не дотянусь, — сказал сам себе Надоеда. — Интересно знать, почему так? Должно быть, белые халаты вытащили что-то важное из моей головы. Иначе, наверное, тут не было бы так пусто! Вот почему я не могу взобраться на самый верх. То ли дело было, когда мой хозяин… когда мой хозяин… был…

Не договорив, Надоеда вздрогнул, вгляделся и перебежал вдоль полки, ища лучшую точку обзора. Он увидел — он был почти уверен, что увидел! — Рауфа и лиса, вместе кравшихся сквозь высокую густую траву слева от него! Да, да, точно! Он не ошибся — вот же они! Рауф, с его ростом, был хорошо заметен, лис же, когда он не двигался, оставался практически невидим.

— Но почему я их не слышу? — удивился Надоеда. — Так, ну-ка, где мои уши? Должны быть где-то по бокам… Знать бы еще, как они выглядят? Впрочем, не важно, по-моему, я чую лиса… Да, его не пропустишь!

Он спрыгнул наземь и пробежал к своему холодному, заткнутому металлической сеткой носу. Все сомнения тотчас отпали! Снаружи действительно находились Рауф и лис! Еще минута, и в дыре показалась морда черного пса, заслонившая собой свет.

— Надоеда! Ты как там? Выбраться можешь? Нет? А ты пробовал?

Вопрос застал терьера врасплох. Что имел в виду Рауф — что его заперли тут? Какая чушь, разве можно кого-то запереть внутри его собственной головы, да еще против воли? Да, но как тогда объяснить, что, сидя здесь, он не мог пользоваться глазами и носом одновременно?

— Ну… Я, собственно… Видишь ли, Рауф…

— Короче, вылазь давай! Да побыстрей, пока белые халаты не нагрянули!

— Нет, Рауф, выйти я никак не могу. Я к тому, что, если я выйду, я снова свихнусь. Сейчас я все тебе объясню. Понимаешь, я…

— Надоеда, прекращай! Нашел время для умствований! Я тут лиса привел, чтобы он тебе показал, как выбраться. Что бы он тебе ни сказал — просто делай это, и все! Если он тебя оттуда не выковырнет, значит, никому это уже не под силу. Давай, слышишь? И побыстрей, ради небесного пса!

Нос Рауфа пропал из виду, и в следующее мгновение на терьера сквозь мятую сетку уставился лис.