— Я оставил их на мысу, — ответил майор Одри. — Мы с мистером Гиббзом поднялись сюда, чтобы не терять собак из виду. Чтобы вы знали, стрелять разрешено только офицерам, а мы этого делать теперь, конечно, не будем. Так что на этот счет можете не беспокоиться.

Крепкие руки осторожно помогли мистеру Вуду сесть на песок, и он стал молча осматривать в бинокль водный простор. Там, правда, больше ничего не было видно. Только пенные гребни и серое ноябрьское небо.

— Я… больше… не могу… Рауф… прости…

— Держись за меня зубами, Надоеда! За хвост! Кусай, говорю!

— Хо… холодно…

— Остров, Надоеда! Собачий остров! Мы обязаны добраться туда! Мы доплывем!

— Холодно, Рауф… Я так устал…

Надоеда уже почти не чувствовал собственных лап. Холод, холод со всех сторон. Он смертельно устал, ему так хотелось перестать двигаться, перестать захватывать на один глоток воздуха два глотка ледяной пены. Вода качала его вверх-вниз, хлестала по морде, заливала ноздри. И это был не дурной сон, от которого можно проснуться, это была явь. Самая настоящая. И в ней им предстояло погибнуть…

— Надоеда… Слышишь, Надоеда? Мне очень жаль, что с лисом так получилось. Это все я виноват.

— A-а, вот оно! Лис… велел передать тебе… сущая бритва…

— Что?

— С овцами… сущая бритва…

Холод. Вода горькая. Она захлестывает, и уже не выбраться на поверхность. А внизу так темно…

Сэр Питер Скотт, всем известный как отличный моряк, до зимних плаваний вообще-то был не слишком охоч. У него в Слимбридже и без того было дел невпроворот, не говоря уже о его страсти к живописи и об обширной — по всему миру — переписке с активистами охраны дикой природы. Однако в эти дни так совпало, что сэра Питера посетил добрый друг, прилетевший аж из Новой Зеландии. Это был Рональд Локли, его давний единомышленник-натуралист. И в то же время почта доставила сразу два письма, авторы которых испрашивали у сэра Питера орнитологической помощи. Одно было от Боба Хейкока, смотрителя природного заповедника на Каф-оф-Мэне, а второе письмо написал не кто иной, как майор Джим Роуз из заповедника Дригг близ Рэйвенгласса. Погода показалась сэру Питеру по зимнему времени достаточно мягкой, да и его гость отнюдь не возражал против небольшой прогулки по морю, тем более что на Каф-оф-Мэне новозеландец дотоле никогда не бывал. Так что эти два в высшей степени заслуженных джентльмена снарядили «Ориельтон»[104] — переоборудованную спасательную шлюпку, которую сэр Питер считал очень удобной для плаваний вдоль побережья и на острова, — и отправились на ней в море.

Для начала, воспользовавшись необычайно тихой погодой, они отправились за триста миль к северу, в сторону Англси, попутно заглянув на несколько островов у валлийского побережья, где у сэра Питера были свои излюбленные места. Путешественники заночевали сперва на Скокхольме, потом на Бардси, где их тепло принимали сотрудники станций наблюдения за птицами, затем с попутным ветром одолели последние шестьдесят миль и наконец, в среду вечером, бросили якорь в тихом Порт-Эрине, где их уже ждал Алан Пикард, лучший из книготорговцев. На другой день им предстояло посетить Каф.

Этот визит, надобно сказать, не вполне задался. Нет, конечно, всегда радостно полюбоваться воздушными играми клушиц, помочь поставить паутинную сеть, проследить за работой квалифицированного кольцевателя птиц и почитать его записи, касающиеся пуночек, морских песочников и пеночек-зарничек. Локли, чьи знания морских птиц не знали себе равных и чьим коньком было изучение буревестников по всему миру, очень надеялся, что в один прекрасный день на острове Мэн снова появятся обыкновенные буревестники, а если повезет, то и тупики. И начаться, по его мнению, восстановление популяции должно было именно с Кафа, где, собственно, этих птиц впервые открыли. Правда, для этого нужно было преодолеть множество очень серьезных препятствий, главным из которых, как ни странно, оказались крысы, делавшие существование обоих видов в здешних местах попросту невозможным: грызуны легко проникали в подземные норки, уничтожая и яйца, и молодняк. Защититься от них птицы были не в состоянии. Боб Хейкок, смотритель заповедника, был не слишком оптимистично настроен в отношении дальнейших перспектив начинания. Рональд Локли и Питер Скотт, конечно, напомнили ему об успешных проектах, осуществленных с их подачи и при их деятельном участии: взять хотя бы «Уайлдфаул-Траст» в Слимбридже или развернутую чуть позже Первую станцию наблюдений за птицами в Новой Зеландии на берегах Фирт-оф-Темз, возле Окленда. Однако, когда «Ориельтон», одолев все восемьдесят миль между Каф-оф-Мэном и Рэйвенглассом, приблизился к берегу, оба джентльмена пребывали в некотором унынии (или, может статься, просто проголодались).

В данный момент Рональд сидел у руля, свободной рукой срезая с косточки говядину для сандвичей, и вслух размышлял о положении дел.

— А знаешь, невежественные сантименты по поводу зверюшек и птичек могут сработать едва ли не хуже, чем намеренное уничтожение, — заметил он, вытирая брызги со стекол очков и слегка доворачивая румпель. — Разные там дилетанты-доброжелатели типа Ричарда Адамса… слышал небось про такого любителя сельской природы? Довольно наблюдательный автор, правда, в кроликах ни уха ни рыла не смыслит, его книжки — выставочный образец подобной сентиментальности. Благодаря ему кроликов у нас теперь считают чуть ли не ангелочками. Сплошные усеньки-пусеньки. А на самом деле? На самом деле их численность нужно обязательно регулировать, потому что иначе фермерам никакого житья не станет…

— Но ты сам в своей книге писал, что все люди немного кролики, — перебил сэр Питер. — А вот Адамса ругаешь, говоришь — слишком очеловечивает.

— У меня все по-другому, — твердо стоял на своем Рональд. — Если уж на то пошло, человечеству, кстати, тоже некоторое прореживание не помешало бы… Но я другое хочу сказать. По мне, ни в какие ворота не пролезает, например, то, что некоторые деятели ввозят греческих черепах, которым совершенно не подходит климат Британии, и продают их здесь в качестве домашних питомцев. А люди их покупают, понятия не имея, как с ними правильно обращаться. Они думают, что все делают как надо, только черепашки мрут почему-то… Хорошо хоть запретили продавать маленьких цыплят для домашнего содержания, но оставили в законе лазейку, и продажа маленьких утят почему-то уже не преследуется! А ведь они тоже все гибнут, причем почти сразу же… Вот я и говорю, что голый энтузиазм, не подкрепленный настоящими знаниями о птицах и зверьках, — сущая беда! А посему лучше нам не будить лихо, пока оно тихо. Возьми домой из природы любое животное, и оно обречено! Просто потому, что кто-то вмешался в естественный ход его жизни, ничего в нем не понимая!

Сэр Питер открыл жестяную баночку пива и отхлебнул.

— На самом деле, — сказал он, — эта история тянется уже много веков. Древние, к примеру, тем же занимались. Гай Валерий Катулл[105]…

— Кто же спорит, — отозвался Рональд. — Я лишь хочу сказать, что в современных условиях все достигло небывалых масштабов. Люди до того помешались на домашних любимцах, что под угрозой оказались целые виды!

— Вообще-то может иметь место и обратный эффект, — ответил Питер Скотт. Он был по жизни человеком сдержанным и внутренне справедливым; однажды, когда корреспондент телевидения спросил его, почему он проиграл парусную гонку, сэр Питер спокойно ответил: «Все просто, те ребята выступили лучше, чем мы»[106]. — Возьми, к примеру, волнистых попугайчиков. До начала тридцатых годов за пределами Австралии их не очень-то и знали. А теперь их мириады по всему свету! Просто потому, что почти каждый хочет себе клетку с такой вот птичкой. Разве нельзя сказать, что вид процветает?