Он обвел строй глазами. Взводные командиры роты «В», в том числе офицер, замещавший ушедшего в отпуск подчиненного, кивнули в ответ.

— Отлично, — сказал майор Одри. — В это же время рота «С» рассредоточится по четырем уже согласованным точкам: это Гилл-Бэнк на ручье Уиллан-Бек, озеро Стоуни-Тарн, строение То-Хаус и подножие перевала Хард-Нотт-Пасс. Здесь взводы разойдутся в стороны так широко, как это будет возможно, и в восемь тридцать двинутся навстречу роте «В» вдоль берегов Эска, пока не доберутся сюда, где разместится временный штаб операции. Мы будем поддерживать радиотелефонную связь с ротными штабами, а также с вертолетами. Два из них должны прибыть через пятнадцать минут. Их задача — инспектировать холмы южнее и севернее долины Эска, держась на высоте тысячи футов над уровнем моря. Если собаки будут замечены где-нибудь у вершин, пилоты немедленно оповестят штаб операции, и я отдам соответствующий приказ… Последнее, джентльмены, и самое главное. Никто, повторяю, никто рангом ниже взводного командира не имеет права открывать огонь! Это всем ясно?

— Простите, сэр, — подал голос капитан Рейди, — но почему в таком случае ребятам выдали боевые патроны?

— Сейчас поясню, — сказал майор Одри. — Только прошу учесть, эта информация не для посторонних ушей. Дело в том, что министр, или госсекретарь, или как там правильно называется его должность, короче, эта кабинетная крыса хочет, чтобы дело непременно завершилось успехом. Если только я не совсем выжил из ума, для него это в первую голову политический трюк для каких-то там целей. Вот нам приказ и пришел — всем выдать боевые патроны. Ну сами прикиньте! Бесстрашные десантники, которым явно больше нечего делать, прочесывают холмы в поисках чумных псов, и все вооружены до зубов! Весьма вероятно, с минуты на минуту он сам появится здесь, да еще с телекамерами и с корреспондентами Би-би-си, и примется разговаривать с рядовыми и скалиться в объектив… Это при том, что в нашей службе он разбирается примерно как я в эскимосах, а пожалуй, и меньше!.. И еще, вчера на холме Серый Монах какой-то олух из наших заметил совершенно безобидную овчарку, стоявшую на утесе, и шмальнул по ней по собственной инициативе. Слава богу, промахнулся! Та собака перегоняла овец, она принадлежит местному фермеру, который, ясное дело, за свою овчарку кому угодно морду начистит. Еще один подобный инцидент — и мы в дерьме по уши! Тем более что округа так и кишит газетными борзописцами! А кроме того, не забывайте, что пули улетают на три мили, рикошетируют от камней… да бог знает что еще может произойти! Если наши бравые парни вроде рядового Лоyca или капрала Мэтьюза начнут действовать своим умом… — Он оставил фразу незавершенной.

— Майор, как нужно действовать, если кто-нибудь заметит собак? — спросил Крэнмер-Бинг.

— Не упускать из виду, сообщить непосредственному командиру, а тот — взводному, — ответил Одри. — Взводные имеют право стрелять, если будут стопроцентно уверены, что люди при этом не пострадают и что собаки — совершенно именно те, которых мы ищем. Еще вопросы есть?

— Сэр, а ребят покормят, когда они вернутся сюда? — подал голос один из взводных.

— Это да. Администрация уже распорядилась, чтобы к двенадцати часам нам привезли горячей еды. Но учтите, человек предполагает… Может случиться так, что некоторым из нас или всем нам придется гнаться за этими псами до Рэйвенгласса или еще куда подальше!

— Ясно, сэр.

— Вопросов больше нет?.. О’кей, тогда приступаем.

Десантники погрузились в машины и разъехались по долине. Майор Джон Одри сел на скамейку под белым кленом, что стоял посреди гравийной площадки, и взял сигарету, поданную полковым старшиной.

— Что ж, сэр, похоже, скоро все кончится, — сказал тот. — Если только псы не удрали из долины в ночи, а на это, по-моему, не слишком похоже. Теперь мимо ребят даже и мышь не проскочит! Чего доброго, к вечеру уже будем дома, в Кеттерике.

— Хорошо бы вы оказались правы, — ответил майор. — Дело-то поганое. Осточертело уже.

— Верно, сэр, но, с другой стороны, ребята хоть в чем-то настоящем участвуют. И так стараются, несмотря на эти дожди!

— А еще собак жалко, — вставил Трэверс, младший штабной офицер. — Мне вот, например, жалко. И вам, майор, тоже, по-моему!

— Если честно, то да, — кивнул Одри. — Меня вообще тошнит от всех этих опытов над животными. То есть они, наверно, нужны, но только в исключительных случаях, строго по делу! А больше всего меня достает, что животные ведь не понимают, за что им приходится страдать! Им-то от всего этого выгоды никакой… да и вообще никому, по большому счету! У них нет выбора, а у нас — какого-нибудь верховного авторитета, который решал бы, оправдан ли морально каждый конкретный эксперимент. Эти подопытные животные считаются всего-навсего «чувствующими объектами», ценность которых заключена в их способности реагировать, причем чаще всего — на боль или страх. Вот их и используют… как расходный материал вроде электрических лампочек или, скажем, сапог. Когда-то невольники бывали двуногими и четвероногими, теперь остались только четвероногие. По закону у них нет никаких прав, никто не спрашивает их мнения.

— Ну, это, конечно, такие серьезные вопросы, сэр, — заметил полковой старшина. — Но эти-то псы — они погибшего человека сожрали. И еще бог знает как набедокурили!

— Они всего лишь животные, — ответил майор. — И они погибали с голоду. — Он отбросил окурок и поднялся на ноги. — Может, они и теперь страдают…

— Этого мы никак не можем знать, сэр, — желая утешить командира, произнес старшина.

— Верно. Но я просто думаю, что существа, которые живут инстинктами, страдают в некотором смысле острее, чем мы… И все-таки, старшина, вероятно, вы правы и собак следует застрелить. Общественное спокойствие и все такое прочее. Что мне не нравится в нынешней забаве на открытом воздухе, так это, с позволения сказать, спартаковские декорации…

— «Спартак», сэр? Вы фильм имеете в виду? Про Древний Рим?

— Ну, фильм был дерьмовый, — сказал Джон Одри. — Реальный Спартак был крутым малым, который замутил восстание рабов и некоторое время творил что хотел, просто потому, что на тот момент в Риме не было достаточно сильного войска. Пришлось отзывать армию из Испании… Но суть не в том. У этих рабов, которых притащили в Италию против их воли и использовали единственно ради блага их господ, — у них изначально не было шанса. Это были невежественные, неорганизованные люди. Они сбились в кучу и скитались туда-сюда по стране, пока в итоге их не прихлопнули… Примерно то же проделывают сейчас эти псы. Насколько я понял, одного из них ежедневно топили в большом баке с водой. Псу это, понятно, очень не нравилось, и при малейшей возможности он взбунтовался. А начальство призвало нас и тратит из бюджета тысячи фунтов, чтобы мы этого пса застрелили… Как-то не очень духоподъемно, вы не находите?.. И все же кое в чем вы правы, мистер Гиббз. Все очень скоро закончится. Кстати, где там связисты? Все штаны просиживают?

— Сэр, они в главном зале паба, туда их пригласила хозяйка. Потчует их чаем с булочками…

— Спасибо ей, право слово. Что ж, надо проверить, не вышли ли еще на связь роты «В» и «С»… О! Смотрите, вертушки показались! Вот теперь делу точно наступает конец. Будем надеяться, что за час ребята управятся.

— Они нас точно убьют, Рауф. Как только достаточно рассветет, чтобы они могли нас увидеть, тут нам и конец…

— С чего ты взял?

— Трудно сказать… Но я просто знаю, что на сей раз они твердо намерены нас убить. Они и сейчас нас высматривают.

— Высматривают? Очнись! Еще совсем темно!

— Да я не про людей, я про мух. Мух, вылетевших из моей головы. Знаешь, Рауф, они успели вырасти и стать большими-большими, прямо огромными, и теперь летают по кругу, рассматривая холмы. Они умеют переговариваться с белыми халатами. Я видел это во сне.

— Ты просто устал и голоден. Ложись, поспи еще.

— Я и так почти полкурицы съел, старина Рауф, жаль только, она была потрошеная… Те, которых мы сами добывали, все же были вкусней, правда? Рауф, я точно знаю: эта курица — последняя, которую мы украли. Самая последняя.