Я поднял глаза и с величайшим облегчением увидел, что все три русские эскадры, к этому времени уже развернувшиеся, быстро и без какого-либо противодействия со стороны противника уходили в направлении планеты Адана-3, пока еще находящейся под нашим контролем. Похоже, мой план сработал и султан действительно, как и обещал, отпускал: Хромцову, Козицына и Хиляева восвояси целыми и невредимыми.
— Ну, теперь и умирать не страшно, — выдохнул я, мило улыбаясь султану и переглядываясь со своим друзьями.
— Это пока, тебе не страшно, адмирал, — лицо султана изменилось с добродушного на зловещее и не предвещающее стоящим напротив него ничего хорошего. — Совсем скоро ты познаешь такой страх, который никогда до этого не испытывал.
— Звучит интригующе, можно поподробней узнать, как вы планируете меня умертвить? — я решил до конца играть роль позитивного парня. А что плакать-то, помирать, так с улыбкой на устах. Тем более, что Поля, стоявшая рядом, меня в этом полностью поддерживала, от Кузьмы Кузьмича конечно улыбки не дождешься, но это в отношении полковника от критичности ситуации никогда и не зависело.
— Узнаешь позже, — продолжал говорить загадками султан. — Твое время, адмирал, пока не пришло… В отличие от нее…
Селим указал кривым пальцем на все еще по инерции продолжающую улыбаться Полину, и сразу же двое стоящих у нас за спинами силахдаров схватили казачку, поставив ее на колени перед своим господином. Дорохов попытался было этому воспрепятствовать, и даже лишенный боевого скзфандра, сумел отбросить своей металлической рукой одного из гвардейцев в сторону, но тут же Бахадир Али и еще двое силахдаров, набросились на него, скрутили и, положили на пол. Бахадир прижал голову Дорохова ногой, достал эфес плазменного ятагана и вопросительно посмотрел на султана.
Странно это выглядело со стороны, но я вместо того, чтобы помочь своим, начал бить себя кулаком в грудь, причем со всей силы. Если бы не заварушка, то можно было подумать, что этот русский сошел с ума. Но обратили внимание на мое неадекватное поведение только единицы из присутствующих, включая, я это четко увидел, ту самую сестренку Алексы. Длилось мое самобичевание несколько секунд, я после расскажу, почему так странно себя вел.
А когда перестал «ерундой заниматься», то, повернувшись направо, резким ударом ноги, благо она у меня уже функционировала, выбил оружие из руки османского офицера, подскочил к упавшему на пол ятагану и активировал его, приставив светящееся ультрамариновым цветом лезвие к горлу опешившего Бахадира Али.
— Прикажи своим псам отпустить моих людей, султан, — обратился я к Селиму, по-прежнему находясь к нему спиной. — Если хочешь нас убить, и признаёшь в каждом из нас воина, то убей как воинов, а не как баранов, тупо связав и перерезав нам глотки.
При этом я продолжал зорко следить за каждым движением османского полковника, который замер, стараясь не шевелиться, чтобы самому ненароком не напороться на лезвие своего же плазменного ятагана.
— Ну-ка убрали руки от него, — я напрямую обратился к двум силахдарами, своими доспехами навалившимися в этом момент на Дорохова, — иначе через секунду подберете голову своего командира с пола!
Гвардейцы переглянулись между собой и отпустили Кузьму Кузьмича, который как только почувствовал, что на нем остался сидеть лишь один Бахадир Али, пусть и в доспехах, резким рывком сбросил турка с себя, будто пушинку, после вскочил на ноги и эти два великана вцепились друг другу в глотки.
Я в это время сделал шаг назад, и лишь мельком взглянув направо, где еще двое силахдаров заломив руки Полине, держали ее стоящую на коленях, резким взмахом ятагана отрубил одному из них руку. Отчего тот отпустил Полю, свалился на пол и начал орать от боли. Странно, ведь портативная аптечка должна была моментально впрыснуть в его кровь обезболивающее! Но это я так, отвлекся… Следующим выпадом я нанес удар клинком ятагана прямо в лицо второго гвардейца, замертво его уложив, благо бронированное забрало на шлеме силахдара в этот момент отсутствовало.
Поля, как только освободилась, тут же кинулась к катавшемуся по полу безрукому гвардейцу, выхватила из его набедренной кобуры автоматический пистолет и выпустила по бедолаге всю очередь, навсегда облегчив его страдания. Я не теряя ни секунды снова обернулся к Дорохову, который железной хваткой вцепился в Али, пытаясь своей металлической рукой на равных бороться со своим противником, полностью закованным в броню скафандра…
На то чтобы обезвредить двух силахдаров, которые находились рядом и уже схватились за свои винтовки, у меня было столько же секунд, сколько и врагов, стоящих сейчас напротив меня. Но, как только я уже было собрался броситься на них, голос позади в мгновение остановил эту бойню. Вернее остановились силахдары, которые не моги ослушаться своего господина, приказывавшего им бросить оружие. Замерли на полпути к нами и еще десятка два телохранителей Селима, спешащие на помощь своим товарищам и готовые нас с Дороховым и Полиной разорвать на части в буквальном смысле этого слова…
— Остановитесь! — громогласным голосом, такой силы, что я от столетнего старика услышать не ожидал, крикнул султан Селим, поднимаясь со своего трона.
Гвардейцы и телохранителя замерли, бросив оружие на пол, моментально встав на одно колено и покорно опустив головы. Сделал это даже Бахадир Али, который уже было сжал Дорохова в своих стальных объятиях руками эндоскелета, но как только услышал приказ повелителя, отпустил русского великана и первым упал на колено, внимая словам Селима Седьмого.
— Гяур прав, все они воины и не должны умирать как рабы, — в полнейшей тишине, нарушаемой лишь нашим с Полиной и Дороховым тяжелым дыханием и короткими между собой фразами, произнес великий султан, обращаясь к своим подданным. — Уберите от них руки!
— Вот, — удовлетворенно кивнул я, косясь на Али и его солдат, — ваш хозяин дело говорит, выполняйте, если не хотите лишиться жизни…
— Что стоим? Бросаем винтовки, чернобровые, и отползаем подальше, чтобы мы вас больше не видели, — вторила мне Поля, перезаряжая пистолет и направляя его в сторону ближайших гвардейцев.
В этот момент у меня возникла шальная мысль, а не завершить ли мне одним метким выстрелом этот веселый карнавал. Я имел в виду, не пристрелить ли мне великого султана…
— Дай-ка мне ствол, родная, только не делай резких движений в мою сторону, — тихо произнес я, подойдя к Полине на пару шагов ближе.
Но протянуть руку и схватить пистолет у нее я уже не успел. Сразу с десяток импульсных электрошоковых зарядов устремились в нашу сторону, за секунду обездвижив меня, Полину и Кузьму Кузьмича. Видимо, где-то в помещении или его нишах за нами следили снайперы из охраны Селима, среагировавшие на проявление агрессии в сторону своего господина, а я решив перехватить у Поли пистолет, именно этой самой агрессией и собирался в его сторону заняться, так что реакция охраны была очевидной и к сожалению, для меня моментальной…
— Приведите их в нормальное состояние, — лежа на полу в конвульсиях, продолжал я как в тумане слышать голос султана Селима, — завтра мы увидим три интересные дуэли…
Вот это удача, — пронеслось у меня в голове, — не все так плохо оказалось, как я поначалу думал. Вместо того, чтобы живыми содрать с нас кожу и оставить в таком виде умирать долгой и мучительной смертью, с помощью препаратов поддерживая в наших изуродованных телах жизнь, султан благородно предоставляет мне и моим друзьям возможность умереть в поединках! Я пока не знал, с кем будут эти дуэли, но тем не менее, еще больше зауважал старика, и даже немного сожалел, что хотел его только что прикончить…
Через минуту я отключился и больше ничего уже не помнил, очнувшись лишь в помещении местного медблока. Хотя нет, это оказался точно не основной медблок султанского флагмана, слишком уж тут было тускло и без стандартной позолоты. Похоже, капсула в которой я лежал, находилась на нижней палубе «Ла Султаны» где-то в районе гауптвахты, или как там у турок называются корабельные камеры. Да, точно, я огляделся по сторонам, во-первых, я лежал пристегнутым магнитными браслетами, во-вторых, у дверей отсека дежурил и не спускал с меня глаз угрюмый космопех, но, судя по доспехам, не гвардеец, а видимо из экипажа галеры. Ну и наконец, серость стен, совершенно контрастировавшая с блеском и роскошеством коридоров и аудиец-зала верхней палубы, говорила сама за себя — короче, я находился в тюремной больничке.
