Дома его ожидала неприятность. Девушка мыла полы в коридоре, без швабры, прямо на коленях старательно водила тряпкой по полу.

— Просил же тебя этого не делать, прямо сказал, — рассердился Лев, пригвождая обернувшуюся на него любовницу сверкающим взором к полу. — Я накажу тебя, Ника.

— Я просто мыла пол, — потерявшими цвет губами, почти неслышно прошелестела девушка, она поднялась на ноги, и прижимая влажную тряпку к груди, попятилась к ближайшей стене.

Ника много раз бывала в подобных ситуациях, возражать Аркадию, пусть одним словом, ей и в голову не приходило. Схожая реакция на проступок от Льва почему-то показалась катастрофой, будто она чудом сумела выбраться из пропасти с пологими, склизкими стенами, зависла на самой вершине. Вот балансирует, в любой момент рискуя свалиться обратно или упасть, наконец, на твердую почву.

— Ника, — позвал ее по имени Лев, ступая к ней ближе и отнимая тряпку, он видел, что его любовница совсем не в порядке. — Зачем тебе бояться меня?

— Ты зол на меня, — судорожно сглотнув, объяснила Ника.

— И что? — спокойно продолжал Терновский. — Тебе ничего не угрожает, я ничего не делаю в ярости.

— Накажешь… — напомнила о его пугающем обещании, данном с самого порога.

— Накажу, — подтвердил Лев. — У тебя есть телефон домработницы. Заставь ее перемыть полы трижды, пока не устроит результат, но не вздумай нарушать мои запреты.

Глаза девушки наполнились слезами, скорее от облегчения, чем от раскаяния. Домработнице она слова не скажет и пол был совершенно чистый, только с каждым днем ей становилось больше не по себе, что она ничего не делает для Терновского. Благодарность здесь имела второстепенное, даже третьестепенное значение. Главное выполнить с душой, полностью себя посвятить, пусть будет трудно. Ника не зря выбрала прежних хозяек, у которых убиралась. Они закрывали ее эмоциональную потребность в контроле и служении. Аркадий слишком редко появлялся. Удивительно, обе, несмотря на стервозный характер, чувствовали смутную вину перед ней, за то, что вымещали на ней свои жизненные неурядицы, пили ее энергию, как вампиры. Ника оставалась исполнительной и совершенно безответной. Каждая из двух возмещала деньгами, прикрывая немногочисленными радужными бумажками нанесенные раны, моральные страдания оценивались недорого по любому курсу. Всех устраивало. Трудно представить, как они смогут обходиться теперь.

— Иди ко мне, — раскрыл объятия Лев, она ступила ближе и прижалась к его груди. — Покормишь? Я голодный.

Расправа откладывалась, и Терновский не терял самообладания вообще. Видимо он не из тех, кто срывается и бьет без разбора. Никаких признаков состояния красной пелены. Ника спешно ушла накрывать на стол. Терновский пошел в душ. Некоторые вещи лучше делать на чистое тело. За столом вел себя, как всегда, не нагнетая искусственно напряжение. Девушка нервничала, но гораздо меньше, чем могла бы, Терновский не подогревал ее страхи. Еще не начавшееся наказание стало уже свершившимся фактом и становилось все менее тревожным, поделать ничего нельзя. Первые бурные эмоции схлынули, и Ника осознала, что в целом не против. К концу ужина ждала не без предвкушения. Они убирали со стола вместе. Лев не забыл похвалить маленькие вкусные котлетки явно не ресторанного производства.

Переместились в зал, дверь в дверь рядом с гостиной, там установлен огромный телевизор, им почти не пользовались. Терновский не завел отдельной комнаты для игр, у него были особые предметы мебели, вполне вписывающиеся в общую обстановку дома. Сложные вещи, требующие станков и устройств, например с подвесами, он практиковал не слишком часто, в отличии от Максима. Бояринов жил за городом и у него оборудован целый подвал. Есть еще клуб, они с Бояриновым являлись совладельцами, разделили на двоих каждое серьезное дело, которым занимались.

Терновскому хотелось истерзать девочку, но обычно хватало подручных средств, перегибов он не любил. На данном этапе между ними стопроцентно условлена лишь одна практика, и начинать новое в наказание неправильно. Так что особого выбора у Льва нет. Шлепки ладонью. Они любовники, стали гораздо ближе друг другу, в рамках одной практики правила поменялись.

Терновский свободно прошел в комнату и расположился на диване, совсем не таком фактурном, как в том арендованном кабинете. Наоборот, предмет мебели домашний, широкий, покатый, удобный даже на вид. Лев сел на подушки и молча поманил Нику к себе пальцем. Девушка отличалась чуткостью к желаниям своего мужчины, учитывала их на каком-то нутряном, тонком уровне. Вместе с бельем она практически перестала надевать домашнюю одежду с штанами или шортами, на их место пришли домашние платья, обычно просторные и длинные, некоторые очень короткие, они обеспечивали доступ в любой момент. Сама возможность грела сердце Терновского, он заметил и одобрил.

Сегодня вечером доминант делал, как никогда не позволял себе на собеседованиях. Положил ее не на подлокотник, к себе на колени. Медленно, дразня не только ее, но и самого себя, ощупал попку, прикрытую тонким слоем ткани. Обследовав каждый миллиметр, стал собирать платье складками, сдвигая край подола ближе к талии. Нику пробрало дрожью, кожа покрылась колкими мурашками, в основном обнаженные ее участки, лицо медленно разгоралось, она наверняка покраснела. Однажды наученная Ника, вытянула руки на диване над головой и сцепила пальцы. Ее колени немного согнуты, естественным образом помогая устроить попку прямо под руками Льва в наилучшей точке.

— Ты можешь остановить меня, Ника. Достаточно сказать «стоп», — продолжал наглаживать голые ягодицы Терновский.

— Наказание же, — с трудом собрав силы заговорить пробормотала девушка. — Все равно могу остановить?

— Конечно, — абсолютно уверенно подтвердил мужчина. — Но тебе не понравятся последствия.

Ее замучает чувство вины, первым делом согласилась про себя Ника, потом подумала, вдруг он имеет ввиду другое. Угрожает, накажет иначе, не пощадит. Доверие между ними еще начинало формироваться, хрупкое и ранимое, тонкостенное, неосторожное движение, легкая небрежность и сомнется в комок и его уже не расправить, не взрастить снова.

Лев должен поступать не плохо и не хорошо, а ровно так, как обещал. Ничего, натура у него вполне подходящая. Он управлял многотысячным коллективом, люди ему охотно верили, и он их не подводил. Бывают такие, рожденные вести за собой, принимающие власть и ответственность, как нечто само собой разумеющееся. Терновский — царь зверей. Не в том смысле, который обычно вкладывают в это выражение. Он лев лишь среди львов, вожак в стае волков, главный сайгак, самый длиннорогий и сильный олень. Может изо дня в день неспешно пасти офисное стадо, мерно срезающее и пережёвывающее траву повседневных задач или по одному знаку поднять каждого до самой мелкой и глупой особи, заставить сорваться с места, нестись прочь от опасности сломя голову, затрачивая силы до последней капли. За это Бояринов впечатлился им и выкружил в итоге партнерство. Не каждый день встретишь. Чудо света — прирожденный управленец.

Мужчина занес руку и начал шлепать, совсем не останавливаясь, слабые удары сыпались сплошным потоком, повышая градус с каждой секундой. Шлепки ощущались нарастающим теплом, вовсе не болезненные. Сердце стучало чаще и сильнее, поток крови убыстрился, приливая к бедрам, кожа становилась чувствительнее, словно нежнее. На наказание совсем не походило. Ника согласна получать такое на постоянной основе в качестве профилактики. Повстанческие мысли быстро улетучились, удары становились другими.

У мужчин тяжелая рука. Ника начала вскрикивать, сдерживать себя становилось сложнее, руки она контролировала, но уследить за всем телом не способна. Зад оставался в ведении Терновского, точеные ножки начали приподниматься мелькать в воздухе, демонстрируя розовые пятки идеальной формы, на вкус Льва. Ника сучила ногами и всхлипывала, ей не велено, и она не считала. Слезы катились по щекам, между бедер выступила влага, реагируя на произвол естественным для нее образом.