— Нельзя, — рыкнул он, возвращая член на прежние позиции, в обволакивающее, иногда судорожно обжимающее у основания тепло. — Будь хорошей девочкой.
Девушка обиженно всхлипнула и замерла, придавленная его волей и телом к толстой дубовой лакированной доске. Оставалось довольствоваться тем, что он делал. Приподнял ее немного и избавил от юбки, протянув через голову. Осмотрел голую белокожую девушку под собой, одобрительно щурясь. Картина казалась неполной, и он распустил ей волосы, хлынувшие на стол темно-русой волной.
Красота.
Мужчина глубоко вздохнул, словно готовясь и… начал разоблачаться сам, вызвав протестующий возглас. Впрочем, на нем Ника остановилась, больше никаким способом не выражая непокорность. Пиджак слетел первым, только плечами повести. На сорочке Ника окончательно отвлеклась от своего невыносимого положения.
С каждым днем весна подступала ближе, дневного света еще не хватало, вернулись они поздно, так что окно ей помогало мало, но остался свет, оставленный в прихожей. Образовавшиеся светотени словно облизывали рельеф на его грудине и животе. Кубики на животе, как в голливудском фильме или на кажущихся ненастоящими, слишком глянцевых, картинках в интернете. Святые угодники! Нике внезапно припомнилась присказка ее прабабушки, используемая в самых исключительных случаях. Она считала их очень старательно, как первоклашка первые в жизни счетные палочки, увлеченно следя за расходящимися полами рубашки, два, четыре, шесть, и да, восемь.
Ценила ли она в мужчинах внешность? Ну, до сегодняшнего вечера, пожалуй, нет. Главное — сила, воля, желание приказывать, жестокость, способность причинить боль. Не самые очевидные качества для выбора пары. Характера Льва во всей красе, так сказать, она еще не могла оценить. Потихоньку, про себя, удивлялась его умению одновременно сохранять ведущую роль и не унижать, не подавлять полностью, не окуная поминутно в осознание полного ничтожества.
Терновский окончательно избавился от одежды. У Ники очень светлый оттенок кожи, соски ее сжались, подобрались, выдавая возбуждение, вместе со слишком частым и неглубоким ритмом дыхания. Ее обнаженная, гладкая кожа производила ошеломительный эффект на контрасте с темным деревом. Она вызывала особые ассоциации и впечатления. Ее тело и стол почти натюрморт в стиле старых великих художников, где спелые, переполненные соком фрукты соседствуют с битой дичью. Лань, пронзенная копьем, настолько трогательно прекрасная, что ее положение вызывает смутное сожаление и куда более яркое желание сожрать целиком. Не хватает лишь огромного серебряного блюда с замысловатым выпуклым узором по краю в виде виноградных листьев и гроздей, чтобы уложить ее на него, подать в достойном обрамлении.
Лев чувствовал себя хищником, удачно словившим девочку и теперь она полностью ему принадлежит, никуда не денется. Лев наклонился вперед, завел ее руки ей же за голову, прижимая к столешнице и двинул бедрами, наконец. Ника отзывчиво приподняла ноги, согнув в коленях и обхватила его по бокам, встречая толчки открыто и с радостью.
Терновский почти улегся на нее, удерживая собственный вес на руках, которыми прижимал ее к столу. Один наслаждался лебяжьей нежностью красивой женской груди, другая сходила с ума от его твердого тела и бескомпромиссных вторжений. Долгая пауза в самом начале, подвела их обоих достаточно близко к пику. Лев уверенно продержался, позволив ей скользнуть в глубокие воды оргазма первой. Ника закричала и начала обжимать его внутри, часто, почти в такт бешенному биению пульса. Терновский нырнул следом, на миг погрузившись с головой в теплые воды нирваны.
— Ты чудо, моя девочка, — наговаривал ей на ушко после Терновский.
Освободил ее от своей тяжести, заботливо помог усесться, долго и ласково целовал, заканчивая тем, чем другие начинали. Он стоял так, между ее раздвинутых ног, не меньше десяти минут, обнимая и поглаживая. Губы их то и дело встречались снова и снова, в бережных прикосновениях. Терновский не соврал, он позволял себя трогать, изучать, сам положил ее ладони себе на грудь. Ника сначала стеснялась и просто держала руки на одном месте, потом медленно начала водить пальцами по плечам и ключицам, спускалась ниже, задевала плоские мужские соски.
До душа они добрались, почти не разъединяясь и побросав одежду, как было в гостиной. Несмотря на объявленные правила новой игры, Терновский старался держать себя в руках и проигнорировал привставший в душе член. Одного раза достаточно. Ладно, может и нет. Но брать ее, не слезая тоже не дело. Еще решит, что он маньяк, повернутый на сексе. А ведь Терновский считал, что подрастерял юношеский пыл к тридцати пяти, оказалось смотря к кому.
Главной целью игры «всегда открыта» было приучить ее к себе, чтобы доверяла ему. Не стеснялась, не шарахалась, привыкла к нему, его рукам, губам и члену. Ника казалась опытной в некоторых вещах, и порой проявляла совершенно загадочную скромность, смущалась, явно не понимала, как себя вести. Терновский готов был побиться об заклад, что серьезную сессию она не выдержит. Мужчина продолжал много работать, но не на износ. Бояринов раньше ему не позволял, теперь же у него появилась законная и очень привлекательная причина не уходить из офиса за полночь.
У них много секса, плотское желание удовлетворено с лихвой. Постепенно между ними нарастает совершенно особое напряжение, возможное только между садистом и мазохисткой. Его зверь жадно принюхивается и грызет прутья преграды, выставленной Терновским. Ее жертва не принесена.
— Расскажи, что тебе нравится, Ника, — предлагает Терновский, держа ее влажную, задыхающуюся, со спутанными волосами в своих руках.
Ника молчит и смотрит ему в глаза. Какая разница? Она согласна на все, что он предложит. Ей так хорошо с ним. Он не сможет сделать неправильный выбор, пусть выбирает за двоих. Терновский молчаливым потворством любым своим затеям довольствоваться не желает.
— Что ты уже пробовала, сладкая? — спрашивает Лев, безнадежно запутавшись пальцами в ее волосах, без всякого намерения освободиться.
А что она пробовала? Ничего. Аркадий являлся в ее дом сорвавшимся с цепи, напоенным злобой псом и наблюдал исподлобья, выискивая малейший повод. Ника не нарушала правила, она считала, что должна их соблюдать и вовсе не потому, что иначе кинется. Аркадий на правилах не заморачивался, он их не запоминал, выставлял и убирал наобум, лишь бы быстрее добраться до расплаты. Вряд ли Лев спрашивал ее об обычном и страшном бытовом насилии, когда бьют бесконтрольно, не глядя, не выбирая куда пришлись удары, почти не сдерживая силу, чтобы отлетала в стены и падала на пол. Нет заранее определенного количества ударов, не установлено время сколько это будет продолжаться. Глаза Аркадия застилала красная пелена и он не останавливался, пока краснота полностью не рассеется. Он сам ей открывался, говорил быть умнее и не злить его, поступать правильно, слушаться. Тогда, в самом начале, они еще пытались обсуждать происходящее. Но никто из них не знал достоверно как надо. Было ли вообще это мифическое «правильно»? Она не смогла быть хорошей девочкой Аркадия. В промежутках между его редкими посещениями Ника пришла к выводу, что она была нужна ему виноватой. Не совсем то, к чему стремилась сама девушка, можно подумать у нее огромный выбор.
Ника никогда его не любила. Они встретились в очень тяжелое для нее время. Она ушла из семьи, снимала маленькую комнатушку в коммуналке, работала на двух работах, резала себя почти каждый вечер. Прямые, не слишком длинные линии на внутренней стороне бедра превратились из царапин в полноценные раны, воспаленные и многочисленные. Она не справлялась. Встретила его в пивном баре, где отбывала полноценные смены, в отличии от студенток, приходящих по вечерам. Бар ориентирован на рокеров и байкеров. Несмотря на суровый и брутальный вид, маскулинные самцы Нику совершенно не впечатляли, ничем не отличаясь для нее от большинства мужчин в мире. Аркадия она выделила сразу, хотя ни рокером, ни байкером он не являлся. Он был словно окутан темным облаком нездоровой агрессии. На ее глазах, незаметно подставил ногу одной из официанток, опрокинув ее на пол с шестью кружками, доверху налитыми пивом. Из толстых кружек на крупные осколки разбилась только одна, от остальных отлетели ручки. Бардака хватило: залитый пол, обдало двух посетителей, испорченная униформа. Из-за кружек девочка не смогла выставить вперед руки и сильно ссадила локти. Аркадий улыбался, не смог спрятать радость, несмотря на то что зал оказался сочувствующий, плачущей официантке кинулись на помощь и быстро увели.
