Это все для меня не новость, поэтому одобрительно кивнув, спрашиваю о том, что меня интересует.

— А что Александр?

На миг запнувшись, Ванька тут же понял о ком я.

— Александр Ярославич с ордой к верховьям Дона не пошел. Вскорости свернул на запад, и с ним Даниил Московский тож туда двинул. Их, как ты и приказал, мы не трогали, только издали следили. Они с остатками своих дружин пошли на Киев, и мой разъезд их почти до самого Подола проводил.

«Это хорошо! — Подвел я мысленную черту. — Хорошо, что он не рискнул сразу в Сарай ехать! Сейчас он там совсем ни к чему!»

Дело в том, что тот памятный разговор с Великим князем не прошел зря. Мои доводы и здравый смысл взяли-таки верх. Правда, и излишне рисковать своей шкурой князь Андрей тоже не захотел. Оно и понятно, ехать в Сарай сразу после разгрома ханского войска, да еще самому — это как в клетку к разъяренному тигру войти.

Я к этой его осторожности отнесся с пониманием, тем более что все равно ни Батыя, ни Сартака в Золотом Сарае летом не найти, они оба в степи кочуют и вернутся в столицу только ближе к зиме. Поэтому решили тогда так. В августе отправить малое посольство с дарами, разъяснениями и клятвами в верности. Оно должно было прояснить ситуацию и по возможности получить гарантии безопасности для Великого князя и брата его Ярослава Тверского, коих по понятным причинам в Орде могли считать главными виновниками неповиновения. В случае получения гарантий, Андрей согласился ехать к Батыю просить мира, но уже в декабре после становления санного пути.

Малое посольство возглавили два человека, Великокняжеский боярин Стоян Жидиславич и ближний советник Ярослава, боярин Малой Фрол Игнатич. На кандидатуре Малого настоял лично я, поскольку это единственный боярин, которому, по моему мнению, можно было доверить такую миссию. Ему же я настоятельно посоветовал по прибытии в Сарай первым делом нанести визит вежливости темнику Турслану Хаши и передать от меня подарки. В одном из них было спрятано тайное письмо, где я вкратце изложил ему два своих предложения. Оба они в будущем сулили, как Турслану лично, так и хану огромные дивиденды, и я очень надеялся, что природная человеческая жадность все-таки возьмет верх над гневом и желанием поквитаться.

В общем, задача малого посольства сводилась к тому, чтобы подготовить почву для приезда князей. Требовалось задарить всех, кто хоть сколько-нибудь мог повлиять на решение хана по его возвращении в Сарай, и присутствие там в этот момент Александра на пользу делу точно бы не пошло. Тем более, что всегда надо учитывать — Сартак постарается побратима своего не обидеть.

Эти воспоминания стремительно пронеслись в моей голове, и я вновь сосредоточился на том, что говорит Соболь.

— Как в степь вышли, так я своих остановил. Разбили лагерь у речки Воронеж, и уже оттуда я стал разъезды пускать. Ордынцы ушли дальше к Волге, и стало тихо совсем. Так вот мы в тишине и простояли до сентября, а потом я там Митроху за старшего оставил, а сам к тебе с докладом вот приехал.

Рассказ Ваньки меня успокоил, и я мог бы сказать, что пока все складывается неплохо, если бы не это дурацкое столкновение с дозором Брянского князя. Неожиданных сюрпризов не хотелось, и без них проблем хватало, и еще сильно огорчал тот факт, что об этом Романе Михайловиче я почти ничего не знаю.

Декабрь 1252 года

Сижу за столом своего дома в Твери и щелкаю костяшками счетов. Каждый щелчок приводит меня во все большее уныние. В этом году расходы огромны. Мобилизация ополчения, война, строительство крепостей! Два посольства в Орду чего только стоят. В общем, говоря языком будущего, в бюджете образовалась устрашающая дыра, и этот дефицит не покроет даже весь доход с зимней ярмарки.

С удовлетворением отмечаю, что введение бумажных денег было очень своевременным и прямо-таки спасает меня сейчас, давая время на финансовый маневр.

«Я могу напечатать необеспеченных серебром ассигнаций и хотя бы расплатиться с армией, — мрачно прикидываю варианты, — но подобный финт, как известно, приведет к инфляции и обесцениванию не только бумажных денег, но и доверия лично ко мне!»

В долгосрочной перспективе это опасно, но на коротком отрезке времени очень даже применимо. Иначе для чего я столько сил потратил на внедрение этих чертовых бумажных денег. Вопрос только в том, чем этот дефицит серебра компенсировать. До сего дня оно шло ко мне по большей части с Запада и с Новгорода, но ныне у Новгорода у самого проблемы. Ганза — единственный монополист в его торговле с Европой, и немцам сильно не понравилось усиление нашего торгового союза и попытка обойти их, и самим без посредников выйти на европейский рынок. По сути, они объявили нам полноценную блокаду, хоть и не заявляли об этом в открытую. Торговый дом Ганзы в Новгороде практически закрыт, и купцов ни с Любека, ни с Ростока в этом году не было. С Ливонским орденом, как и с Литвой, мы фактически на грани войны, и торговля тоже заглохла.

Уставившись в потолок, я произношу банальную истину.

— В таких условиях нужно либо менять правила на старом рынке сбыта, либо найти новый! А лучше и то, и другое!

Достаю из ящика стола свернутый трубочкой пергамент и перечитываю письмо от Турслана Хаши. В нем он пишет, что Батый, скорее всего, гарантирует неприкосновенность Великому князю и Ярославу Тверскому и скоро призовет их обоих к себе. Также он советует мне приложить все старания, дабы князья послушались, ибо это в их же интересах. Эти строки меня сейчас мало интересуют, потому как оба князя, и Андрей, и Ярослав, уже отбыли в Орду с посольствами и дарами.

С интересом я перечитываю только последний абзац, где Турслан сообщает, что мои предложения заинтересовали хана Батыя и особенно брата его Берке, но одних слов недостаточно, и для серьезного разговора нужны доказательства.

Отложив грамоту, задумываюсь. В том письме, что я передал Турслану Хаши через боярина Малого, я обрисовал проект Волжского торгового пути с Европы на Кавказ и Иран. Обрисовал так, что даже ребенку, прочитавшему письмо, стало бы понятно — Золотой Сарай, контролирующий устье Волги, будет одним из главных выгодополучателей такого транзита. Все, что для этого требуется, так это обеспечить безопасность идущих по Волге торговых караванов.

Пробежав еще раз глазами по строкам арабской вязи, вдруг ловлю себя на мысли, что как бы я не увиливал, но в Орду все-таки придется ехать самому. Эта мысль наполнила меня еще большим унынием. Рисковать жизнью и ползать на коленях перед ханом нет ни малейшего желания, но мне все больше и больше становится понятно, что это единственный путь в кратчайшие сроки выйти из финансового кризиса и наполнить казну полноценным серебром.

Обдумав все еще раз, кричу прямо в стену.

— Прохор!

Мгновенно, словно бы Прошка только и ждал моего зова, скрипнула дверь, и в приоткрытой щели показалась его голова.

— Звал, господин консул⁈

Вместо ответа на дурацкий вопрос, просто поднимаю на него жесткий взгляд, и Прохор все понимает без слов.

— Купец, что ты вызывал, уже в приемной дожидается.

Удовлетворенно киваю на это.

— Зови!

Прошка на миг исчезает и появляется вновь с крепким коренастым мужиком в простом долгополом армяке и бобровой шапке.

У самых дверей тот складывается в земном поклоне.

— Многие лета тебе, консул!

— И тебе не хворать, Сом Нилыч! — Чуть улыбнувшись, радушным жестом приглашаю его пройти.

Мой гость, не торопясь, делает шаг к столу, а я успеваю подумать, что по виду этого человека никогда не скажешь, что он один из богатейших купцов Твери и держит львиную долю Волжской торговли от Ржевы аж до самых Булгар.

Десять лет назад я дал в аренду тогда еще малоизвестному купцу Сомке Косой Рот построенный у меня на верфи катамаран. Через три года он полностью за него рассчитался, а ныне он уже и не Сомка Косой Рот, а уважаемый человек Сом Нилыч Косой и покупает каждый второй корабль, сошедший со стапелей моей верфи.