Его пальцы, как орлиные когти, вцепились в пушистый мех, и он с облегчением плюхнулся обратно на подушки. На его лице расплылась почти счастливая улыбка.

Еще бы, бакшиш в одночасье вырос в десятки раз, в тот момент когда он уже и ждать не ждал. От такого у кого хошь голова пойдет кругом.

Наливаю ему еще, и мы пьем за щедрую русскую душу, потом за непобедимую монгольскую армию, потом…

Монгол что-то малопонятно лопочет, а я мысленно поздравляю себя с удачно разыгранной партией.

«Если бы я сразу отдал ему соболей, то он скорее всего посчитал бы меня полным лохом, и уж коли пошла такая пруха, то решил бы еще стрясти с иноземца-простофили. В этом алчном азарте напоить его было бы куда труднее, а теперь когда перед ним щедрый друг, что понимает его и ценит, все уже видится по-другому. Теперь он может по-настоящему расслабиться, и поскольку ему в общем-то нечем отплатить мне за добро, то волей-неволей он почувствует себя обязанным».

Мы пьем еще с полчаса, а потом я вспоминаю, что моему дорогому гостю, наверное, пора домой, да и меня ждут неотложные дела. Плохо соображающий, но довольный и счастливый Байрак Сун, конечно же, соглашается со мной, и мы, поддерживая друг друга, выползаем из шатра.

Таща на себе нелегкую тушу главного таможенника ордынской столицы, нахожу взглядом стоящего на страже стрелка.

— Быстро отыщи Прошку и скажи ему, пусть завязывает с досмотром и ведет ордынцев к лошадям. Хозяин их уезжает!

Пока мы тащимся к коновязи, Прошка уже приводит туда писцов. Те пытаются внушить своему боссу, что они еще не закончили работу и не весь товар переписан. Эта сложная задача ставит опьяненный монгольский разум в тупик, но его добрый друг — иноземный купец, то бишь я — тут же приходит ему на помощь и говорит, что у него есть весь список товара.

— Ну вот! — Радостно восклицает Байрак Сун и трясет у моего носа указательным пальцем. — Ты друг…! Ты настоящий…!

Полный список товара неожиданно находится у меня прямо здесь под рукой, и Байрак сходу ставит на нем свою подпись. Один из писцов артачится и не хочет ставить печать, но мое сомнение «а слушаются ли тебя твои слуги» приводит к грозному рыку их начальника, что мгновенно решает дело. Ханский оттиск отпечатывается на бумаге, и я убираю подписанный документ. На всякий случай все тоже самое проделываем еще раз, и я отдаю копию тому самому заартачившемуся писцу.

— Держи, и не вздумай потерять!

После этого мы все дружно запихиваем тушу даругачи' в седло, и незваные гости отбывают восвояси.

— Уф! — Проводив взглядом удаляющихся всадников, я утираю пот со лба и с довольной улыбкой подмигиваю Прохору. — Ну что Прошка, первый день он всегда самый трудный, дальше легче пойдет!

Середина августа 1253 года

Несмотря на то, что лошади идут мелкой рысью, я не могу расслабиться. Все время приходится быть начеку, потому что кобыла подо мной просто не лошадь, а какое-то бесовское отродье. То она норовит куснуть скачущего рядом мерина, то пытается лягнуть идущего позади жеребца, посчитав, что тот слишком приблизился и посягает на ее целомудрие, то еще невесть что выкинет. В общем это не путешествие, а сплошное испытание.

Я привык к своей Луне, которая всегда отличалась своим потрясающим спокойствием и почти человеческой понятливостью, а эта… Думаю, Турслан дал мне ее специально и сейчас по-тихому наслаждается своим извращенным чувством юмора.

Прошло уже три недели с того дня, как мы поставили лагерь на северной окраине Золотого Сарая, и это время я провел не без пользы. Лето, как я уже говорил, в Ордынской столице мертвый сезон, потому как все высокородное монгольское население отправляется кочевать по степи, но в этом мне виделись и свои плюсы. Во-первых, можно было не тропиться с реализацией товара, а сначала провести глубокую маркетинговую разведку. Кто и что продает? Интересы каких купцов мы затронем своим товаром? Имеют ли они связи при дворе, и так далее. Потому как выгода выгодой, а я все ж надеюсь закрепиться тут надолго, и сориться с местными с самого начала было бы нежелательно. Во-вторых, мне хотелось бы до встречи с Ордынскими шишками поговорить с Великим князем Андреем и Ярославом Тверским. И в-третьих, хорошо было бы до аудиенции у хана увидеться с Турсланом Хаши.

Поэтому в первый же день я запросил встречу у Турслана, отправил гонцов к князьям, а Горяту с командой на рынок. Наместник столицы ничего не ответил, Великий князь тоже, а вот Ярослав прислал своего человека со словом, что будет рад меня увидеть в любое время. Не заставляя себя ждать, я посетил Тверского князя буквально в тот же день и был огорчен, застав того в величайшей хандре. Жара, несметные полчища мух и полугодовое безделье на небольшом участке тверского двора превратили князя в раздраженного и сильно располневшего молодого человека, не интересующегося ничем кроме одного — когда же его выпустят из этой опостылевшей золотой клетки. Так я подумал в первый момент, но все оказалось не так однозначно. Буквально через пять минут беседы прояснилось и многое другое.

Вскочив и нервно заходив по шатру, Ярослав начал сумбурно изливать душу.

— Ты пойми, Фрязин! — Почти истерически кричал он. — Я не хотел! Я честный человек и не привык бить своих друзей в спину, но Андрей…! Он уговорил меня!

Еще пара минут этой эмоциональной речи, и все встало на свои места. Открылись ответы на терзающие меня вопросы: почему Великий князь отказал мне во встрече, почему Турслан до сих пор молчит⁈ Оказалось, все до безобразия буднично и прозаично, они попросту кинули меня!

Скорее всего, Андрей не выдержал давления и, вместо того чтобы твердо стоять на обговоренной позиции, дал слабину. Сдали нервы, и он решил свалить всю вину на меня. Со слов Ярослава, получалось, что Великий князь показал на допросе, что это я главный зачинщик бунта и неповиновения ханскому слову. Мол это я уговорил его восстать против Батыя и только мои войска стояли под Коломной. Он уговорил брата подтвердить свои слова, и теперь из их показаний явствовало, что это мятежная Тверь неожиданно напала на монгольскую рать и, воспользовавшись внезапностью, смогла нанести ей поражение.

«Лихо! — Аж подивился я тогда. — Не ожидал я от Андрея такой буйной фантазии!»

В первую минуту я был в шоке. Казалось, вся стройная конструкция моих планов рушится буквально на глазах, и прямо скажу, мне потребовалось приложить максимум усилий, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.

«А что ты хотел! — Мрачно выплеснул я поднявшуюся в душе горечь. — Союзники есть только у сильных, а со слабыми не церемонятся! Слабых лишь используют! Андрей расценил твою стратегию как слабость, а твои слова о необходимости поездки в Орду принял за желание сдать его Батыю. Вот и начал действовать самостоятельно. Недальновидно, неумно, но зато в полном соответствии с инстинктом самосохранения — сдай своего подельника раньше, чем он сдаст тебя!»

Ярослав еще что-то возбужденно рассказывал, кричал, доказывал, что он всего лишь жертва обстоятельств, а я думал только над одним вопросом.

«Если все так, то почему я до сих пор на свободе⁈ Коли решение уже принято и вердикт вынесен, то Турслан Хаши как наместник столицы должен был арестовать меня сразу же по прибытии. Или нет⁈ — Тут меня начало отпускать, и в голове зароились разумные мысли. — Или окончательного решение еще нет, и потому Турслан не торопится. Он не хочет официально встречаться, дабы его не заподозрили в потакании мне, но и мер никаких не предпринимает, словно бы говоря…»

На этом я тогда завис.

«А что собственно он хочет мне сказать⁈ Чего Турслан ждет от меня⁈»

Остро захотелось получить хоть какую-то подсказку, но я понимал, никто мне не поможет и руку помощи не протянет. Либо я все решу сам и выплыву, либо нет, но тонущему руки здесь не подадут. Каждый побоится, что утащу с собой на дно!

Выслушивать дальше жалобы и стенания Ярослава не было никакого смысла, и я не стал у него задерживаться. Единственно, что еще зацепило меня перед уходом — это его недовольство тем, что указом Батыя, ему, как и Андрею, запрещено покидать не только Золотой Сарай, но и пределы своего двора.