Кровь замутила разум толпы. Стрельцы казнили Матвеева и ворвались во дворец. Афанасия Кирилловича Нарышкина нашли под престолом дворцовой церкви и убили прямо на паперти. Ивана Фомича Нарышкина убили в своем доме. Другие Нарышкины спрятались во дворце. Но на следующий день явились стрельцы, требуя выдать Ивана Кирилловича Нарышкина, которого ненавидели больше других.

Царице пришлось выдать Ивана. Горестным было их расставание, но бояре не дали Наталье долго прощаться с братом. «Сколько вам, государыня, не жалеть, отдавать вам его нужно будет, а тебе, Ивану, отсюда скорее идти надобно, иначе нам всем за одного тебя погубленными быть», – поторопил царицу и Нарышкина боярин князь Яков Одоевский, сам едва ли не стуча зубами от страха. Иван Нарышкин исповедался, причастился и соборовался. Взяв икону Божией Матери, он вышел к стрельцам, которые повели его на пытку. Не добившись от Нарышкина самооговора в злых умыслах против царевича Ивана, стрельцы изрубили его бердышами. Остальные Нарышкины были сосланы в Сибирь и отдаленные города, а отец царицы насильственно пострижен в монахи с именем Киприана и отправлен в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь.

Властвование царевны Софьи, правившей от имени царей Ивана и Петра, длилось семь лет. Петр, достигнув совершеннолетия, отстранил сестру от власти и заточил ее в монастырь. Нарышкины вернулись из ссылки, и один из братьев царицы, Лев Кириллович (1664–1705), получил боярство и стал главой Посольского приказа. В это время Петр гораздо более интересовался воинскими потехами, передав бразды правления матери и ее родственникам. Лев Кириллович на столь ответственном посту оказался не на высоте. Заносчивый и самолюбивый, приверженный к пьянству, он проводил много времени в интригах. Врагами Льва Нарышкина были дядька Петра – князь Б. А. Голицын, потом родня первой жены царя – Лопухины. В 1694 г. умерла царица Наталья Кирилловна, и влияние Льва Кирилловича пошатнулось. В конце концов Петр отстранил дядю от управления, передав посольские дела известному дипломату, боярину и адмиралу Федору Алексеевичу Головину.

С именем Л. К. Нарышкина связаны важнейшие перемены в русском искусстве. В своей подмосковной вотчине – селе Фили – он возвел в 1690–1693 гг. церковь Покрова – великолепный памятник московского барокко, называемого также нарышкинским барокко. Другие подобные ей постройки возводились и в других нарышкинских вотчинах, а также в родовой усыпальнице Нарышкиных – московском Высоко-Петровском монастыре. Нарышкинское барокко отличается многоярусностью храмовых построек, пышным белокаменным декором, затейливым и стройным орнаментом во внешнем и внутреннем оформлении. Сочетая западноевропейские и русские художественные элементы, нарышкинское барокко типично для конца XVII в. – времени раздумий и выбора пути, по которому пойдет европеизация и модернизация России.

Несмотря на удаление от дел Л. К. Нарышкина, его потомки и родственники продолжали занимать видное положение при дворе. Сыновья Льва Кирилловича, Александр (1694–1746) и Иван (1701– 1734), по указу Петра I обучались морскому делу за границей. По возвращении Александр Львович был назначен директором Морской академии (1721), был президентом Штабс-конторы (1725) и Камер-коллегии (1726). Петр I любил и уважал кузена, дружески называя его Львовичем.

С Петром II Александр Львович не ужился – на правах родственника он не раз делал молодому императору внушения за праздность и приверженность к развлечениям и охоте. Результат не заставил себя ожидать: Нарышкина сослали в его имение, где он пробыл до воцарения Анны Иоанновны. При Анне Иоанновне Нарышкин возглавлял Коммерц-коллегию и Дворцовую строительную канцелярию и дослужился до чина тайного советника. Елизавета Петровна также отличала Александра Нарышкина, пожаловав ему высшую награду России – орден святого Андрея Первозванного.

Сестра А. Л. и И. Л. Нарышкиных, Аграфена Львовна (ум. 1709), была первой женой князя Алексея Михайловича Черкасского (см. очерк о князьях Черкасских).

Сын Александра Львовича, Лев Александрович (1733–1799), прославился своим остроумием и светским блеском. В 1751 г. его назначили камер-юнкером ко двору наследника престола, великого князя Петра III, и его супруги Екатерины Алексеевны. К этому времени относится его сближение с Екатериной II. «Это был человек самый странный, какого когда либо я знала, – пишет императрица в своих записках. – Никто не заставлял меня так смеяться, как он. Это был шут до мозга костей, и если бы он не родился богатым, то мог бы жить и наживать деньги своим необыкновенным комическим талантом. Он был вовсе не глуп, многому наслышался, но все слышанное чрезвычайно оригинально располагалось в голове его. Он мог распространяться в рассуждении обо всякой науке и обо всяком искусстве как ему вздумается, употреблял технические термины, говорил непрерывно четверть часа и более, но ни он сам, ни его слушатели не понимали ни слова из его речи, хотя она текла как по маслу, и обыкновенно оканчивалась тем, что все общество разражалось смехом».

Между Екатериной II и Львом Нарышкиным, ставшим после ее воцарения обер-шталмейтером, существовали тесные дружеские отношения, продолжавшиеся вплоть до самой кончины императрицы. Нарышкин постоянно сопровождал Екатерину II во время поездок, составлял ей компанию во время вечерней игры в карты, принимал государыню в своем доме. Беседы с остроумным вельможей доставляли императрице большое удовольствие, хотя она не упускала случая подшутить над слабым образованием Нарышкина. В одном из писем к французскому философу Ф. М. Гримму Екатерина II сообщала: «Вы непременно должны знать, что я до страсти люблю заставлять обер-шталмейстера говорить о политике, и нет для меня большего удовольствия, как давать ему устраивать по-своему Европу».

Редкие размолвки между императрицей и Нарышкиным, благодаря комическому таланту Льва Александровича, завершались для него благополучно. Мемуаристы описывают следующий случай. Однажды Екатерина ехала из Петербурга в Царское Село, и в дороге у кареты отвалилось колесо. Императрица выглянула из кареты и сказала: «Уж я Левушке вымою голову». Нарышкин по своей должности был обязан следить за исправностью императорского экипажа. Нарышкин выпрыгнул из экипажа, добрался до въезда в Царское Село, вылил себе на голову ведро воды и стал ждать императрицу. Подъехав к Царскому Селу и увидев Нарышкина в таком виде, Екатерина II спросила: «Что ты это, Левушка?» – «А что, матушка! Ведь ты хотела мне вымыть голову. Зная, что у тебя и без моей головы много забот, я сам вымыл ее!»

Как и другие представители рода, Лев Нарышкин был большим знатоком прекрасного. Он разыскивал литераторов, художников и музыкантов, чтобы украсить ими светское общество, был щедрым меценатом и ценителем талантов. Как истинный русский барин, Нарышкин жил открыто и хлебосольно. Дверь его дома, по образному выражению Грибоедова, всегда была «отперта для званых и незваных». Ежедневно стол накрывался на пятьдесят и более персон, а многих из гостей хозяин не знал даже и по фамилии. Гостеприимный петербургский дом Льва Нарышкина на Мойке воспел Г. Р. Державин:

Старший сын Л. А. Нарышкина, Александр Львович (1760–1826), унаследовал отцовское остроумие, живость характера и приветливость. Его шутки и каламбуры долго ходили в обществе. Как-то раз на параде в Пажеском корпусе инспектор корпуса споткнулся и упал на барабан. «Вот в первый раз наделал столько шуму в свете», – заметил Нарышкин. Когда прусский принц гостил в Петербурге, во все время его пребывания шел дождь. Александр I высказал по этому поводу сожаление. «По крайней мере, – отвечал Нарышкин, – принц не скажет, что Ваше Величество его сухо приняли».