Дом и постройки были обособлены от окружающего мира, это было пространство, где господствовал хозяин; церковь и кладбище связывали владельцев и крепостных. Обычно церковь строилась в общем контексте усадебного ансамбля, но в отдалении от барского дома, впрочем, есть и исключения. Проекты усадебных церквей поручались чаще всего тем же архитекторам, которые строили и усадьбы. В результате возникали храмы в стиле барокко, классицизма, псевдоготики, византийском стиле или в стиле модерна. При этом владельцам редко удавалось поручить внутреннюю роспись столичным мастерам, и чаще всего усадебный храм – это продукт творчества городского архитектора и сельского иконописца, с его трогательно-наивной манерой.

Многие из владельцев усадеб были весьма далеки от православия, идеи Просвещения и влияние аристократической среды отводили церковной службе и духовенству чисто внешнее, декоративное значение. Церковное влияние ограничивалось порою традицией бывать у обедни в воскресенье и праздничные дни и приглашать священника и дьякона на семейные торжества, в душе посмеиваясь над малообразованным сельским духовенством.

Однако при довольно небрежном отношении к православию и пренебрежительном отношении к духовенству дворяне видели большую привлекательность в том, чтобы быть похороненными в своих имениях, на лоне природы и в ограде церковной.

Дом, церковь и погост объединялись усадебным садом. Сад – важнейший элемент в символике новоотстроенного в усадьбе мира, он напоминал об Эдеме, соединял плоды рук человеческих с природой, был наполнен воспоминаниями о событиях мировой истории, христианской и античной мифологии. В глазах сведущего человека каждое растение в усадебном саду или оранжерее имело свое глубокое значение: яблоня содержала намек на грехопадение, кедр – олицетворение красоты и благородства, плющ – знак бессмертия, жасмин – невинности и чистоты, дуб – силы и добродетели, анютины глазки – воспоминание и созерцание, розы – любовь… В усадебном парке вы бы не увидели осину – мрачное дерево, с которым связано воспоминание об Иуде-предателе и его страшной смерти; трепетание ее листвы воспринималось как трепет ужаса при воспоминании самого растения об этом событии. Воспетые Буниным липовые аллеи в дни цветения наводили на мысли о райском эфире. Беседки, водоемы, пруды, мостики, гроты, пещеры, ручьи, «диковины» – в изобилии были разбросаны умелой рукой декоратора-садовника по парку.

Поветрия моды определили два основных типа усадебных парков – регулярный и пейзажный. Первый, родиной которого была Франция, господствовал в России в XVIII столетии. Регулярный парк отличала стройность и симметрия как отдельных элементов, так и всей композиции в целом. Аллеи парка веером расходились от партера, разбитого перед фасадом главного дома. Центральная аллея замыкалась на берегу пруда террасой и лестницей с гротом, а боковые аллеи завершались круглыми беседками. За парком мог быть выкопан пруд – далее простирался лес. С конца века на смену регулярному приходит английский тип пейзажного парка, создатели которого стремились подражать природе. Пейзажный парк давал больше простора для наполнения его пещерами и гротами, статуями нимф у источников, беседками в различных стилях. Умело поправляя природу, создатели парка имитировали «первобытную дикость», давая возможность глазу отдохнуть от прямых и точных линий, и посетитель чувствовал себя «естественным человеком» эпохи Просвещения.

Статуи в парке также несли особый смысл. В большинстве, они изображали античных богов и героев, иногда – владельцев и посетителей усадьбы, широко распространена была практика возведения обелисков – в память о предках или в знак посещения усадьбы высочайшими особами. Глубокий аллегорический смысл, пронизывающий все существо усадьбы, диктовал и набор персонажей, в честь которых возводились статуи. Античные боги теряли свои личностные черты и становились символами: Афина – мудрости, Сатурн – времени. Просвещение добавило и своих героев – аллегорические скульптуры изображали Науку, Добродетель, Искусства, Чувства…

Мы привыкли к мысли о том, что усадьба населена – в ней жил помещик с семьей, челядью, слугами и дворовыми. На деле множество усадеб Центральной России большую часть времени года стояли пустыми – хозяева жили в столицах, губернских городах или за границей. Переселение начиналось летом, а осенью караван с помещичьим добром и припасами отправлялся обратно в город. Постоянно жили в деревне отставные (как отец Лариных), помещики-заводчики или малоимущие (однодворцы). Впрочем, далеко не каждая дворянская семья ежегодно проводила лето в усадьбе: «Отец мой всякий раз говорил, что в этом году он уедет рано, что ему хочется видеть, как распускается лист, и никогда не мог собраться прежде июля. Иной год он так опаздывал, что мы совсем не ездили» (А. И. Герцен. «Былое и думы»). Однако большинство дворян начинали приготовления весной и в мае отправлялись в дорогу.

Путешествие в деревню представляло собой нелегкую задачу. Даже в первой четверти XIX в., когда дороги были более менее обустроены, а разбойники в центральной части России обузданы, путешествие в усадьбу или наоборот, из усадьбы в столицу, было делом нелегким:

Обоз помещика был громоздким. Согласно известию бытописателя М. И. Пыляева, обоз богатого барина не отличался по длине от железнодорожного состава. «Нам недоставало лишь нескольких слонов, чтобы изобразить индийскую армию», – замечает англичанка К. Вильмонт, спутница знаменитой Екатерины Дашковой во время ее путешествия на 8 экипажах из Москвы в калужское имение Троицкое.

Что же везли в деревню? Вот описание выезда богатого помещика из книги М. И. Пыляева: «Первая фура была нагружена „Московскими ведомостями“ и грудой сочинений в прозе и стихах, поднесенных помещику его почитателями. За библиотекой следовала кухня на трех повозках; за кухней ехали пять поваров: француз, итальянец, немец, русский и поляк; далее следовало десять поваренков, еще далее ехали доктор и цирюльник. В остальных экипажах находились актеры, актрисы, стихотворец, плясуны, музыканты, живописец, чтец, письмоводитель, горничная, камердинеры, парикмахеры, два шута; потом следовал гардероб барина и барыни…» Право же, теперь вполне понятна ирония Вильмонт – богатый русский барин со своей свитой действительно напоминал какого-нибудь мелкого султана. Каждый из членов свиты имел свои обязанности, например, стихотворец ознаменовал путешествие сочинением оды «Аллегорическое шествие Аполлона и Дафны в село Талантов».