Полемизируя со словами поэта, вложившего в уста царя Бориса выражение «род Пушкиных мятежный», Веселовский показывает род, который действительно можно назвать мятежным, – Ильины-Грязные, из которых вышел любимец Грозного опричник Василий Грязной. Сын Василия Тимофей был одним из тушинских «перелетов» и получил от Лжедмитрия II чин окольничего. А затем служил Сигизмунду III. По стопам Тимофея пошел и его сын Борис, который во время Смоленской войны 1632–1634 гг. бежал в Польшу. Близкий родич Грязных – Михаил (Михалко) Андреевич Молчанов, был авантюристом еще похлеще. В 1605 г. он участвовал в убийстве Федора Годунова, после свержения самозванца бежал в Польшу, где выдавал себя за чудесно спасшегося «царя Димитрия». В Тушине он получил чин окольничего, затем служил полякам, своей дерзостью и заносчивостью заслужил всеобщую ненависть и был убит во время восстания москвичей против поляков в 1611 г.

На протяжении почти всего XVII в. Пушкины предстают сплоченным родом, который особенно не рвется вперед, но движется к упрочению своего положения постепенно и уверенно. Упадок Пушкиных в конце XVII в. совпадает с ломкой Петром I старомосковского уклада, системы государственного управления и семейного быта. Волею судеб Пушкины оказались в лагере противников Петра и его преобразовательных начинаний. Внуки Гаврилы Пушкина, бояре Матвей и Яков Степановичи, были близки к боярской партии Милославских, активных сторонников царевны Софьи, близких к староверам и другим слоям, недовольным нововведениями Петра I. Стольник Федор Матвеевич Пушкин, сын М. С. Пушкина, принял участие в заговоре А. П. Соковнина против Петра I и был казнен, а его родственники отправлены в ссылку.

По этому очерку Веселовского можно судить о том, что огромной заслугой ученого является расширение пространства генеалогических исследований, введение в историческую науку методов генеалогических исследований и самой тематики.

Очерк о Пушкиных является наиболее завершенным и подробным. Но другие не менее интересны. В книге «Очерки истории класса служилых землевладельцев» собраны монографические очерки о крупнейших боярских родах: Кобылиных, Кошкиных, Захарьиных, Романовых, Шереметевых, Колычевых, Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых, Плещеевых, Квашниных, Волынских, Добрынских, Фоминских, Кутузовых, князьях Оболенских, Головиных и многих других. Перед читателем проходит вереница лиц, деятелей, чьими трудами и кровью созидалось Российское государство в XIV–XV вв.; тех, кто страдал от опричнины и умирал в муках, и тех, кто сам непосредственно участвовал или руководил казнями; героев Смутного времени – борцов за державу и разрушителей Московского царства.

Исследования по истории московского боярства и дворянства XIV–XVII вв. стали первым образцом изучения значительной социальной группы генеалогическими методами. Они продемонстрировали не только высочайший уровень анализа источников и исчерпывающую полноту исследования, но и новую постановку задач, которые ныне принято называть комплексной генеалогией. В трудах Веселовского удачно сочетается обобщающий подход к боярству в целом с интересом к судьбе каждого рода и личности, разнообразным деталям и подробностям – всему тому, что ныне принято именовать термином «микроистория».

Ученик Соловьева и Ключевского Веселовский никак не мог согласиться с марксистским принципом «писать историю человеческого общества без живых людей». Более того, он был единственным из ученых старой школы, кто позволил себе открыто заявлять в трудах и выступлениях, что не поддерживает марксистское учение, избегать ссылок на классиков марксизма, а также Ленина и Сталина.

Невысокий, худощавый, всегда элегантно одетый, типичный интеллигент, да еще и отягощенный «классово чуждым» происхождением и даже небольшой земельной собственностью до революции, Степан Борисович позволил себе бросить вызов воле самого «хозяина» – Сталина. И это при том, что ученому было за кого бояться – сыновья от первого брака и дочка от второго. Степан Борисович резко выступил против кампании по восхвалению «великого и мудрого вождя» Ивана Грозного, опиравшегося на «прогрессивное войско опричников». Грозного прославляли научно-популярные работы видных историков, уцелевших после репрессий 1920–1930-х гг., воспевали литературные произведения (подключился к этому и советский граф Алексей Толстой) и монументальная киноэпопея Сергея Эйзенштейна. Впрочем, во второй части кинофильма царь оказался недостаточно положительным, а опричники слишком страшными, за что Эйзенштейн получил выговор от Сталина и Жданова, а фильм лег на полку.

Вся суета вокруг Ивана Грозного вызывала у Веселовского горькую усмешку. «Реабилитация личности и государственной деятельности Ивана IV есть новость, последнее слово и большое достижение советской исторической науки», – писал он. И хотя попытки реабилитировать тиранию Грозного предпринимались и ранее, «новостью является только то, что наставлять историков на путь истины „сравнительно недавно“ взялись литераторы, драматурги, театральные критики и кинорежиссеры». От критики советской апологетики тирана Веселовский перешел к тщательному исследованию свидетельств об опричнине и установил, что представление о боярстве как о крамольной силе, сопротивлявшейся благу государства, – не более чем миф, раздутый в угоду новой, еще более страшной репрессивной кампании Сталина.

Как мы знаем, и за меньшие грехи при Сталине могли сгноить в лагерях. Почему уцелел Веселовский, остается загадкой. После кратковременных арестов в начале 1920-х гг., он ни разу не был арестован и уцелел даже во время «академического дела», по которому посадили С. Ф. Платонова, Н. П. Лихачева, Е. В. Тарле, С. В. Бахрушина и других выдающихся ученых старой школы. Возможно, Степана Борисовича спасла его удаленность от университетской ученой среды, а вероятно, и счастливая случайность. Но его жизнь была далека от благополучия, несмотря на звание академика, полученное в 1946 г., – бедственное существование, запрет на публикации, болезнь глаз, гибель двух сыновей на фронте, – несчастья постоянно преследовали Степана Борисовича, но не сломили его высокого гражданственного стремления к научной истине. Эпитафией на памятнике Веселовскому на Введенском кладбище избраны слова из пушкинского «Бориса Годунова»: «Закончен труд, завещанный от Бога».

Сборник трудов Веселовского, посвященный истории и генеалогии московского боярства и дворянства, был опубликован только в 1969 г. и оказал огромное влияние на перспективы дальнейших генеалогических исследований. Работая «в стол», Веселовский спас генеалогию от забвения. По предложенному им пути четкой исторической критики источников при генеалогических исследованиях и тесной связи генеалогии с социально-политической историей строились генеалогические исследования в 1970–1980-е гг. В это время многое сделали для развития отечественной генеалогии А. А. Зимин, С. О. Шмидт, А. А. Введенский, В. Б. Кобрин, В. Л. Янин, А. Л. Станиславский, М. Е. Бычкова, А. И. Аксенов, С. В. Думин и другие ученые.

В эти годы развивается исследование не только дворянского сословия, но и других сословий и социальных групп. А. А. Введенский создал капитальную монографию о роде промышленников и торговцев Строгановых. А. И. Аксенову принадлежат работы по генеалогии московского и провинциального купечества XVIII столетия. Изучаются родословные холопов XVI–XVII вв., крестьян и заводских рабочих XVIII–XX вв.

Большое значение имели генеалогические изыскания, проводившиеся в литературоведении. Блестящие очерки И. Л. Андронникова, посвященные литературным тайнам, поискам забытых современников Пушкина и Лермонтова, забытым реликвиям, – пример подобных исследований. Во многом Андронников перенял эстафету дореволюционных генеалогов (Н. П. Чулкова, Б. Л. Модзалевского, А. А. Сиверса, Н. Н. Кашкина и других), тщательно отслеживавших не только родственные, но и культурные связи в дворянской среде. Сам Андронников с благодарностью вспоминал о Чулкове, являвшемся одним из его неизменных консультантов, оставил о нем запоминающийся отзыв и даже изобразил Николая Петровича в своей телевизионной постановке.