Но я улыбаюсь. Подхожу и легко ерошу непослушные длинные волосы на макушке.

– Привет.

– Привет, Аня.

Сопит, ежится от моих прикосновений. Не привык? Неужели, его мама так не гладит?

Смотреть на осунувшееся, серьезное лицо почему-то больно, я торопливо отвожу взгляд и, кивнув на прощание участковому, иду к выходу.

Ванька топает за мной.

На улице щурюсь на солнце, вздыхаю… И достаю пачку сигарет.

– Вредно, – сурово говорит Ванька, – убери.

– Тоже мне, командир, – хмыкаю я, верчу в пальцах уже добытую из пачки сигарету… И засовываю обратно. Выкинуть надо, наконец… Бросила же, зачем таскаю?

Да и не дело это, ребенку плохой пример показывать. У него и без того много чего перед глазами не особенно хорошего…

Спускаюсь вниз по ступенькам, иду в сторону остановки.

Ванька догоняет, пристраивается рядом, стараясь шагать в ногу со мной. Молчит. Сопит.

Прямо ощущается, как его разрывает от желания оправдаться, только повод нужен, толчок.

А мне оно нужно?

Наверно, да.

Зачем-то же я подписалась сейчас на это все…

– Ну рассказывай, – смягчаюсь я, немного сбавляя шаг.

– Я не виноват! – тут же выдает Ванька.

Ожидаемо. Конечно, не виноват.

– Я хотел купить телефон, – продолжает он рассказывать, волнуясь, забегая передо мной, чтоб в лицо смотреть, и размахивая руками, – подошел… Попросил посмотреть, а продавец не дал! Сказал: «Вали отсюда, шваль»! Прикинь?

Киваю.

Да, такое вполне могло быть, Ванька не выглядит платежеспособным покупателем. Но все равно, как-то… Перебор. Рычать на ребенка только за то, что телефон попросил посмотреть…

– Ну, я начал возмущаться, – Ванька подпрыгивает от волнения на месте, вынуждая меня затормозить, – а он как заорет: «Это ты у меня на прошлой неделе спер мобилу! Я тебя узнал!» Ну и, не успел я чухнуть, как охрана приперлась, меня повязали…

– Так мобильного у тебя не нашли ворованного? – уточняю я основной момент.

– Нет, конечно, – фыркает Ванька, – я что, совсем конченный утырок?

– Не надо такие слова говорить, – наставительно говорю я, – маленький еще.

– Какие? – безмерно удивляется Ванька, я смотрю на него пару секунд, прикидывая, стоит продолжать воспитательную работу, или не пытаться даже…

Затем вздыхаю:

– Ладно… Пойдем. Есть хочешь?

– Да, – кивает Ванька, опять подстраиваясь под мой шаг.

Мы идем в сторону моего дома, болтая по пути про все на свете: школу, уроки, успехи Ваньки в школьной футбольной команде и новой компьютерной игре.

Я пару раз ловлю себя на том, что разговариваю с ним на равных, то есть, вообще без напряжения.

Обычно, общение с детьми меня всегда порядком утомляло, словно натужное что-то делала… Но, может, все дело в том, что дети, с которыми мне доводилось общаться раньше, были меньше Ваньки?

У моих немногочисленных приятельниц детишки примерно от грудничков до пяти-шести лет. И я, если вдруг раз в полтора года умудрялась в гости заглянуть, всегда старалась не обращать внимания на ползающего под ногами человечка, считая его кем-то вроде любимого домашнего животного. Типа, надо уделить обязательное время для умиления и усюсюскания, но не более. А то обнаглеет, на шею заберется. И сиди потом, терпи…

Ванька же ведет себя, разговаривает и, по-моему, думает, уже как вполне сформировавшаяся личность. Взрослая.

Болтать с ним весело и интересно.

Мы доходим до моего дома, поднимаемся на этаж.

Ванька с любопытством осматривает квартиру, кивает солидно:

– Ниче так хата.

– Спасибо, – сдержанно улыбаюсь я.

– Твоя?

– Моя. От бабушки с дедушкой досталась.

– Ага…

Больше Ванька никак мою жилплощадь не комментирует, просто ходит, изучает мебель, корешки книг в дедовой библиотеке, вид из окон.

– А чего одна живешь? Без мужика? – поворачивается он ко мне с неожиданным вопросом.

Я пару секунд раскрываю рот немо, пытаясь сформулировать верный ответ, а затем строго говорю:

– А тебе не кажется, что это не твое дело? Невежливо спрашивать у женщины о таком.

– Так ты не женщина, – огорошивает меня Ванька.

– А кто же я?

– Девушка еще, – и, пока я раздумываю, считать это за нахальство или за комплимент моему возрасту и внешности, наглый мальчишка продолжает, как ни в чем не бывало, – но вообще, правильно, что мужика не заводишь. Нафиг они не нужны, кровососы. Без них лучше.

– А не слишком ли ты мал, чтоб вообще о таком рассуждать? – теряюсь я окончательно, не понимая, как это разговор наш в такое русло забрел.

– Нет, – отрезает Ванька, а затем решительно топает в сторону кухни, – пойдем, ты жрать предлагала.

– Не жрать, а есть, – машинально поправляю я его, послушно идя следом и гадая, каким образом я вообще в такой ситуации оказалась.

Бывают же в жизни странности…

– Аня, к тебе там мальчик какой-то пришел, – зовет меня тетя Тома, санитарка.

Я отрываюсь от журнала, иду к выходу, в принципе, прекрасно зная, кого увижу.

И худая длинненькая фигурка на крыльце оправдывает ожидания.

– Ты чего тут забыл? – сурово говорю я вместо «здрасте».

Ванька весело щерится, показывая небольшую прореху между передними зубами, и смотрится это на редкость мило, озорно и забавно даже, так что я невольно перестаю хмурится и тяну губы в ответной улыбке.

– Да я просто в гости пошел к тебе, а потом вспомнил, что ты на работе… И решил забежать…

Он тараторит, улыбается, шмыгает носом. И прячет взгляд.

Я оглядываюсь на входную дверь, потом маню его зайти.

Сегодня у нас тут не особенно шумно, середина недели, и на смене Дима. Ругаться не будет, хотя и нельзя нам посторонних.

– Сядь, – киваю ему на лавку.

Ванька садится, смотрит на меня.

– Есть хочешь? – мне приходит в голову, что он голодный, наверно, после школы… Если домой не заходил. Или зашел и вышел.

– Немного… Ты не думай, у меня бабло есть…

– Не бабло, а деньги, – машинально поправляю я его, сама внутреннне впадая в ступор от менторского тона и попыток в правильность речи.

Обалдеть, давно ли меня так приложило? Вот что общение с детьми делает!

– Ой… Зануда, – закатывает глаза Ванька, демонстративно фыркая.

– Сиди тут, – командую я, выхожу в сестринскую, забираю нетронутый контейнер с жареной картошкой и котлетой, прихватываю вилку и хлеб.

Выношу это все в коридор.

– Вот, бери и иди на улицу. Здесь нельзя посторонним. У нас на территории есть беседка, там стол и лавки, перекуси, контейнер принесешь, понял?

– Угу, – Ванька, алчно сглотнув на пробивающийся из-под крышки запах еды, все без разговоров подхватывает и уметается на улицу.

А я спохватываюсь, что не спросила у него, что случилось.

Он же явно не просто так пришел…

Учитывая, что мы распрощались позавчера, когда я накормила его обедом, сделала уроки с ним и выпроводила домой до темноты, вряд ли успел соскучиться. Да и вообще… Чего ему скучать?

Я все сделала для того, чтоб Ванька не сильно старался ко мне приходить. Мало кому понравится вместо веселой болтовни, как он, наверно, рассчитывал, сидеть и уроки делать…

Но я ему в подружки не набивалась, да и не стремилась особо к общению, кожей ощущая, что не стоит приваживать чужого ребенка.

И без того чересчур сильно вписалась.

И это я еще в тот магазин с наглым продавцом не ходила!

А ведь планировала, как раз после смены заскочить хотела, сегодня вечером.

Я, скрепя сердце, прикидывала, как буду разговаривать, какие аргументы приводить, и старательно убирала из головы вполне логичные вопросы: на кой это мне все?

Жила же себе, жила… Не планировала ни детей, ни мужей, все устраивало так, как есть…

Нет же, вписалась за незнакомого, чужого…

И вот теперь, отдав Ваньке свой обед, я только вздыхаю.

Не хотела приваживать… А оно само как-то. Пришел, такой натужно веселый, упорно делающий вид, что ничего у него не происходит, что все хорошо…