– Сама дура!

Так… Понятно, разговор ни к чему не приведет. Надо конструктивно. Надо думать.

– И где она?

– Вот… – он достает из кармана самую обычную флешку, довольно дорогую, это видно, но ничего особенного. О том, что на ней, остается только догадываться, конечно… Но понятно, что ищут в первую очередь ее. И просто отдать – не вариант… Раз так серьезно ищут, то свидетели им не нужны.

Я забираю флешку, верчу ее в пальцах. Надо понять, что на ней, и потом уже танцевать…

У Иваныча мы находим скудный запас еды, воду и старенький мобильный, валяющийся на кухонном столе. Немного подумав, я выбегаю к ближайшему магазину у дома и покупаю на завалявшиеся в кармане двести рублей симку, причем, даже паспорт не требуют, просто так продают. Кресты же, чего удивляться…

Вернувшись и реанимировав телефон, звоню в больницу:

– Добрый день, мне бы Иваныча, сантехника.

– А кто его спрашивает? – голос незнакомый, странно немного, но вполне возможно, что на вахте новый охранник сидит.

– Дочь.

– Он в реанимации…

Я глупо таращу глаза, ощущая, как сердце дает сбои. В реанимации… Черт! Черт-черт-черт!!!

Ванька стоит напротив, прекрасно слыша наш разговор, и медленно бледнеет, сжимает губы и изо всех сил сдерживает слезы. Мне хочется его одновременно прижать к себе, успокоить, и в то же время надо узнать, что с Иванычем.

– Что с ним? – голос рвется, глухой и безэмоциональный, в горле сухо. Из-за меня пострадал… Из-за моей дурости…

– Не знаю, говорят, ударили чем-то тяжелым. Туда звоните. Номер дать?

– Нет, спасибо…

Я кладу трубку и тут же притягиваю к себе бледного Ваньку, держу его, обнимаю, глажу по волосам.

Он сопит мне в шею, весь напряженный, каменный.

– Из-за меня, да? – глухо спрашивает меня.

– Нет, Вань, нет, – торопливо отвечаю я, меньше всего желая, чтоб парня терзало чувство вины, но Ванька внезапно отталкивает меня, рвется к двери:

– Из-за меня! Я виноват! Не полез бы… Дурак! И к нему не надо было!.. Дурак, дурак! Он мне нож… А я ему… Пусти!

Он вырывается из моих рук, жесткий и неожиданно сильный, но я держу, уже не пытаясь остановить слезы, держу, и, в итоге, побеждаю, опять притягиваю его к себе, прижимаю, что-то бормоча успокаивающее. Понятно, что отпускать его в таком состоянии куда-либо нельзя.

– Вань… – тихо, стараясь быть убедительной, говорю я, – надо чуть-чуть подождать… Я сейчас позвоню в реанимацию, но не напрямую, а Вовчику… Он должен знать, он скажет… В конце концов, раз в реанимации, значит, живой…

– Ань, – Ванька, наконец, успокаивается, присаживается на хлипкий табурет, – нельзя звонить… Если они там были, могли бабки за тебя предложить…

– Да ладно, – не верю я, – мы не в триллере же шпионском…

– Ага, – кивает Ванька, – а Иваныч просто споткнулся…

– В любом случае, просто так сидеть нельзя, у меня работа, в конце концов, у тебя учеба и мама… Она волнуется, наверно…

Судя по кривой ухмылке, в последнее Ванька вообще не верит, но молчит. И я замолкаю, ловя себя на том, что жду с надеждой, когда он предложит варианты выхода из ситуации. И, едва понимаю, чего хочу от десятилетнего ребенка, сама от себя офигеваю. Блин, кто тут у нас взрослый, а?

Надо по-взрослому поступать… В полицию все же надо. Не в то отделение, куда я ходила, а в центральное, значит. Или сразу в прокуратуру… Ну не может такого быть, чтоб все везде было куплено! Отдам эту флешку следователю и все. Все тут же прекратится!

Если она такая ценная, пусть за нее органы правопорядка отвечают!

Чего я, в самом деле, с ума-то сошла, бегать принялась? Это все Ванька со своей паникой… И Иваныч… Старый и малый… Если бы их не послушалась, а сразу пригрозила тем страшным мужикам полицией, раскричалась бы, подняла шум… Не в лесу же мы, в общественном месте…

– Надо посмотреть, что на флешке, Ань, – прерывает мои размышления Ванька, – а потом решать, куда ее сдать. И кому.

– А где смотреть? И надо к Иванычу, узнать, что с ним, если уж звонить не хочешь…

– В клуб надо, там глянем, – отвечает Ванька, – а к Иванычу лучше не ходить. Могут сидеть там. Просто звякни Вовчику, но не говори, где мы. И долго не говори, чтоб не отследили.

– Откуда ты этого набрался? – удивляюсь я, а Ванька только снисходительно и очень по-взрослому усмехается, сразу делаясь года на три старше.

– Я ж не в лесу живу…

Мне ужасно хочется спросить, где у нас «не в лесу» десятилетние дети получают такие знания, но вовремя торможу. И без того дура дурой же, совсем от жизни отстала. У нас с Ванькой разница больше десяти лет, понятно, что это громадная пропасть между поколениями. Я в его годы вообще была девочка-одуванчик, домашняя, воспитанная бабушкой и дедушкой… А он, словно молодой хищный зверек, прекрасно знающий законы джунглей, в любой момент готов окрыситься. И в то же время это ребенок, маленький и одинокий… Вот как определить свое к нему отношение? Сейчас у нас явно не тандем взрослый-ребенок. Мы скорее друзья по несчастью, партнеры.

Докатилась, Анька, молодец…

– Ладно, двинули в твой клуб, посмотрим, из-за чего такой кипиш.

Через час, разглядывая фото, записанные на флешке, я понимаю, что вообще ничего не понимаю.

Честно говоря, когда шли еще в компьютерный клуб, в голове всякие мысли крутились, что там может быть. Вплоть до расчлененки и детского порно. Я даже прикидывала, как убрать от экрана Ваньку, если хоть намек на подобное засеку.

Но вот сейчас, оторопело просматривая фото мужиков, спокойно выпивающих за столом, жарящих шашлыки, удящих рыбу, лапающих, но довольно невинно, женщин с вполне определенными лицами и одеждой, я понимаю, что причина нашего преследования никак не может быть в этой флешке. Ну просто тут не за что зацепиться, вот реально!

Примерно половину всех фото занимают непонятные фотки документов. Я честно пытаюсь вчитываться, но ничего не могу разобрать. Наверно, какой-то умелец сможет все почистить, увеличить резкость и так далее, но для меня все сливается. Да и сама суть документов теряется за дикими канцеляритами, которыми перенасыщен тот текст, что еще возможно разобрать.

– И че там? – Ванька, благоразумно удаленный мною в самом начале просмотра, естественно, теряет терпение и лезет под локоть, – о! Тот дядька, которого я ткнул…

И тут же ойкает, замолкая.

А я разворачиваюсь к нему, медленно-медленно, искренне надеясь, что ослышалась. Ну, или что сейчас будет какое-то лайтовое объяснение. Не то, что сходу в голову залетает.

Смотрю на Ваньку, молча, тяжело.

Вокруг нас матерятся школьники, играя в стрелялки и взрывалки, все в наушниках, все заняты собой, а потому нас никто не слышит.

Я смотрю на Ваньку. И понимаю, что надежда моя на то, что ослышалась, тает. Умирает просто.

Он опускает взгляд, пыхтит, кусает губы, а затем, не выдержав зловещей паузы, взрывается:

– Ну а че? Он сам! Встал! И полез! Хватать стал! Я и ткнул!

– Ткнул? – вычленяю я основное.

– Ага… – сопит он расстроенно, – ножом…

– Который Иваныч дал?

– Ага…

У меня нет слов. Верней, слов много, но вот литературных и вменяемых – нет. Конечно, тянет высказаться, да и можно было бы это сделать, тут и не такое заворачивают засранцы, младше Ваньки даже, но я держусь. Проявляю силу воли, иначе чем буду отличаться от всех остальных взрослых, которых этот мелкий пакостник встречал на своем пути?

– Пошли.

Мы выходим из компьютерного клуба, находящегося в полуподвальном помещении ближайшей к дому Иваныча школы, добираемся до замусоренного скверика со следами жизнедеятельности местных выпивох и собаководов, отыскиваем более-менее чистую лавочку.

Я устанавливаю Ваньку перед собой, сама сажусь, предчувствуя, что мне стоит это сделать. И приказываю:

– А теперь с самого начала, подробно. И без утаек, Вань.