— Пердунов, ты чегохщь… гхр… — захрипело конвульсивно дёргающееся тело с воткнутым в горло куском деревяшки.

Охотники и жертва поменялись местами.

«…»

— Херович, гребаный урод, – отплёвываясь от пыли заорал капитан отряда. — Ещё раз выкинешь подобный трюк без моего ведома, засуну тебе взрывчатку туда, где не светит солнышко и запущу на Луну, ты меня понял? – лицо мужчины, сокрытое непроглядной темнотой, ещё больше потемнело от ярости. Не услышав ответа, он нажал на край раны, вызвав у мужчины болезненный стон. — Ты меня п-о-н-я-л? — Растянув последнее слово по буквам, капитан вновь обратился к своему бойцу. — Эй, ты что отключился? – так и не дождавшись ответа от подчинённого, мужчина успокоился, с ним он разберётся потом, если они смогут отбить атаку нападающих. — Все живы? — обратился капитан к остальным. Услышав утвердительные голоса подчинённых, порой не стесняющихся в подборе выражений, капитан Залупа, стёр выступивший пот со лба. Покопавшись за пазухой, темнокожий мужчина, следуя примеру своих подчинённых достал небольшой фонарик, не глядя на свои размеры дающий достаточное количество света.

Направив луч света в то место, где прятался их противник умудрившийся уничтожить четверых опытных бойцов, капитан Залупа захотел воскресить того недоумка, что обнаружил нож своего друга на поясе незнакомца и убить своими руками.

Достав табельное оружие, мужчина стараясь не сильно шуметь, начал движение в сторону укрытия их противника. Над ним до сих пор висела никак не желающая спадать пыль. Капитан Залупа прекрасно знал, выжить рядом с разорвавшейся гранатой не реально, и всё же, он не хотел спешить, ощущение опасности, поселившееся в глубинах его души, никак не желало растворятся, сигнализируя своему хозяину о том, что здесь что-то не так.

Под ногами тихо хрустело стекло и шелестела бумага, шаг и ещё один шаг. Складываясь в цепочку каждый шаг всё ближе приближал его к укрытию, заглянув в которое он должен увидеть два обезображенных тела.

Прорезав пылевую завесу лучом фонаря, капитан Залупа увидел разорванное на части тело, потом ещё одно разорванное на кусочки тушу, а второго не было на месте.

— Парни, он где-то поблизости, будьте внимательны, – тихим голосом прошептал Залупа в гарнитуру. — Парни? – оторвал взгляд от пола капитан. Только сейчас он обратил внимание на то, что вокруг было подозрительно тихо, а метавшиеся до этого по стенам лучи фонарей его подчинённых неподвижно застыли. — Парни? – Еще раз обратился мужчина к своим людям по гарнитуре, выглядывая из-за резервуара, прекрасно понимая, что произошло. Холодная капля пота сбежала по виску капитана. — Кто ты, блять, такой? – заорал мужчина, водя фонарём из стороны в сторону, холодный луч света натыкался на безмолвно лежащие тела его людей, не подающие признаков жизни.

Почувствовав легкое дуновение ветерка своей промокшей от пота спиной, мужчина резко обернулся, нажимая на курок пистолета. Пусто, его пули прошили пустоту. Липкие лапы ужаса вцепились в быстро бьющееся сердце мужчины. Он видел мертвецов, всевозможных мутантов в обилие, выращиваемых в этой лаборатории, но он впервые в жизни сталкивался со столь быстрым и бесшумным убийством большого количества людей. Руки держащие пистолет тряслись от испытываемого мужчиной страха. Резко обернувшись на сто восемьдесят градусов, мужчина вновь увидел пустоту.

— Я – Batman… Вам нужно было просто пройти мимо меня, – раздался спокойный голос за спиной, нелепо имитирующий манеру речи черного рыцаря.

Капитан Залупа, в очередной раз развернувшись, не успел направить своё оружие в сторону противника; тяжёлая рука, перехватившая его руку, направила ствол оружия вверх. Пули одна за одной вылетающие одна за другой бесцельно отскакивали от бетонной плиты не в силах причинить вред стоящему напротив него существу с мерцающими красными глазами.

А дальше… дальше сознание мужчины растворилось в темноте…

Бедный Эндрю.

До чего же горестно мне было видеть, что с ним сотворили бездушные мерзавцы из лечебницы: здоровый, морально стойкий человек сломается от всего того бесчеловечного отношения, которым окружали они попавших в их руки жертв, а что говорить про психически больного, слабого и уязвимого? Эндрю ничуть не уступал мне ни в ширине плеч, ни в физической силе, разве что чуть пониже меня был, но теперь он отчаянно рыдал в голос, держась за мою руку, как ребенок… Да что уж там, и сам совсем недавно рыдал, как ребенок… Со своих рук можно смыть практически все, но только не кровь — она все равно навечно останется на них, потому что если у человека и нет на что-либо права — так это на лишение жизни себе подобного. Все наши загубленные души были на их совести.

Несчастный пациент что-то кричал сквозь истерику, совершенно не справляясь со своими надрывными рыданиями и цепляясь за меня обеими руками.

— Все хорошо. Все хорошо, — повторял, также обнимая его и смотря в одну точку перед собой.

Справившись кое-как со своими слезами, Эндрю поднял широко раскрытые глаза на меня. Для него, должно быть, выглядел восставшим из мертвых, не иначе.

— Слишком жив… Ты слишком жив… — с щемящей душу смесью трепета и неверия в собственные слова проговорил он, рассматривая меня и все еще всхлипывая.

Как же долго мне этого не хватало! В этом пациенте был уверен, практически как в самом себе: мне было известно, что за этим депрессивным, отрицающим всякую надежду больным скрывается очень добрый и отзывчивый человек, который просто не умеет контролировать свои порывы и страхи. Только теперь начинал понимать, что в таких условиях вынужденным и без того ежечасно бороться со своим собственным сознанием психически больным было попросту нереально управлять собой.

— Невозможно быть слишком живым, Эндрю, — измученно улыбнулся, — человек может быть либо живым, либо мертвым, это — взаимоисключающие понятия.

Оглядел его: да, это безусловно был тот самый человек, с которым у меня тогда сложились самые теплые отношения из всего отделения. Вот только теперь он выглядел в разы хуже, чем неделю назад: тяжелые испытания и отсутствие хоть какой-то моральной поддержки окончательно уничтожили его. Теперь его изуродованное обширными ожогами лицо выглядело совсем поникшим и осунувшимся, он совсем потерял волю к жизни. Вернее, не потерял. Ее у него отобрали. Также не мог не обратить внимания на ужасные кривые порезы у него на обеих руках: их определенно не было раньше, потому что не заметить такое во время своих смен не мог.

— Как ты чувствуешь себя? — поинтересовался, стараясь попутно прислушиваться к тому, что делается в коридоре.

— Ничего… — странным, словно отстраненным тоном отозвался Эндрю. — Что случилось?

— Я тебе сейчас обязательно все объясню, но не здесь. Мы должны уходить отсюда, давай выберемся в другое место и поговорим, — сказал ему и выглянул с опаской в коридор.

Убедившись, что пока все спокойно, и никакой угрозы поблизости не наблюдается, вывел Эндрю в коридор. Он лишь с готовностью следовал за мной, кидая в стороны перепуганный взгляд, который невольно задерживался на мертвых телах и кровавых следах, и постоянно повторял себе под нос едва различимое: