Пять минут, ровно столько потребовалось военному инженеру, чтобы нагнать порядком подуставшую группу выживших из последних сил с ослиным упрямством движущихся к одной им ведомой цели.

Покатистые крыши здания были чрезвычайно коварны, несколько раз, то один, то другой член небольшой группы оказывался в шаге от смерти, чудом успевая схватиться за щедро разбросанные по металлическому полотну шпили декоративных башенок.

— Эй-эй-эй, – тихий женский голос обратился к возглавлявшему их группу немолодому мужчине с висящим за спиной помповым ружьем, — ты точно уверен, что здесь есть вертолетная площадка?

— Да, я в этом уверен – раздраженно рявкнул мужчина, отвечая на один и тот же вопрос, бесчисленное количество раз.

— И если ты, наконец, заткнешься и перестанешь нас всех отвлекать, то мы до нее всенепременно доберемся, осталось чуть-чуть. Она вон за той хреновой постройкой, – показал мужчина пальцем вперёд, — и нам нужно поторопиться, слышите меня? – Обратился он к членам своей группы.

— Среди нас никто не умеет управлять вертолётом, – устало пробубнил один из студентов, — как мы взлетим?

— В этом нет ничего сложного, — ответил главарь, — почти то же самое, что и управлять машиной, вот увидите, мы в два счёта свалим из этого поганого города и отсудим у ублюдочных властей нехилую компенсацию.

Его слова приободрили потерянных и отчаявшихся людей, заставив совершить последний спасительный рывок к указанному человеком месту.

— Марко, гребанный ты ублюдок, — прошептал себе под нос Ломагин, пытаясь переварить услышанную информацию. Военный инженер был на сто процентов уверен в том, что мужчина был хорошо осведомлён о находившемся на крыше воздушном судне. Почему он ему об этом не сказал? Побоялся того, что Ломагин попытается сбежать, нарушив их договоренность или же просто забыл поделиться этой информацией?

Ломагин встал перед выбором, поверить малознакомому мужчине или же попробовать присоединиться к группе выживших людей.

Услышав радостные крики людей наконец-то добравшихся до небольшого вертолёта, Ломагин со всей силы сжал руку в кулак. Ему очень хотелось свалить отсюда, но предупреждение Марко о последствиях, к которым приведёт использование не идентифицируемого военными воздушного судна, охладили пыл военного инженера. Да и чего уж там говорить, ему было что терять. Если на оставленную за спиной фанатичную азиатку с непонятными целями военному инженеру в целом было наплевать, то к ребенку, с которым он столько всего пережил — nope. Он потратил уйму сил, спасая их с девочкой жизни, что дать ей погибнуть было бы сущим кощунством, прежде всего по отношению к затраченным им усилиям.

За всеми душещипательными размышлениям он не заметил никак не желающего его отпускать противника. Хлесткий удар отростком от незаметно подобравшегося поближе чудовища отправил дезориентированного Ломагина в долгий полёт, закончившийся на одном из стеклянных сегментов купола, возведенного над ботаническим садом.

Хоть толстое стекло выдержало страшный удар, тем не менее от тела пытавшегося перемогаться военного инженера, во все стороны зазмеились трещины, грозящие низвергнуть Ломагина в зелёные заросли недружелюбно настроенных растений.

— Сучий ты потрох, это ведь не я сбросил на тебя ту люстру! – Выругался пытающийся подняться Ломагин. Недалеко от него приземлился чем-то обиженный на него монстр. С их недавней встречи он стал ещё больше и противнее… и самое главное — определённо сильнее.

Набравший необходимые обороты винт машины поднял металлическую тушу с сидящими внутри пассажирами в воздух. Мужчина не соврал, умудрившись разобраться с тяжелым механизмом, пусть машину и кидало из стороны в сторону, она упрямо набирала высоту, давая людям шанс на спасение.

Слегка неуверенно, словно ребенок, делающий первые шаги, винтокрылая птица медленно полетела вперёд, ненадолго зависнув над головой Ломагина. Он успел заметить радостные улыбки людей, как произошло это.

Военный инженер в очередной раз убедился в том, что жизнь имеет скверное чувство юмора, дав призрачный шанс на спасение, она тут же его отбирает не испытывая к своим игрушкам никакого трепета.

Инверсионный след ракеты разрезал воздух, превращая вертолёт в большой огненный шар, стремительно падающий на головы вновь стоящих друг напротив друга противников. Спасаясь от огня, Ломагин со всей силы ударил треснувшее под ним стекло, выигрывая для себя драгоценные секунды. Раздался звон разбитого стекла и военный инженер камнем рухнул вниз на раскрывший огромную пасть цветок, прямиком в которую влетел матерящийся Ломагин.

Словно глист он проскользнул по пищеводу растения, крича во всё горло от боли. Его кожа плавилась прямо на глазах, разъедаемая соком растения по своим свойствам неотличимым от сильнейшей кислоты.

Страдания военного инженера можно было считать приемлемой ценой, ведь следом на не успевший сомкнуть свои лепестки цветок упал раскаленный до невероятных температур остов вертолёта.

Сила удара была страшна, вертолёт пробил в зелёном ковре бритвенно-острой травы яму на дне которой оказался верещащий от боли Ломагин. Помимо кислоты, его многострадальную тушку обожгло горячим паром идущих под полом ботанического сада труб. Изнывая от боли, оставляя позади себя след из крови и мяса, Ломагин полз вперед, продираясь сквозь скрученные воедино десятки кабелей, протискиваясь под широкими трубами, лишь бы убраться как можно дальше от источника угрозы. Последнее, что услышал измученный разум военного инженера, перед тем как погаснуть, был крик полный ярости, донесшийся до него через вентиляционное окно.

— Будь ты проклят, слящявый пэдик, – следом за вполне узнаваемыми словами последовала неразборчивая речь на японском языке.

— Опять узкоглазые, – прошептали покрывшиеся коркой губы Ломагина.

(!) Второе и последнее по счету сюжетное ответвление от основной истории (арка с Буббу и эта). Является одной большой отсылкой на хоррор-игру, но, несмотря на вышесказанное, здешний главный герой ещё сыграют свою роль в следующих книгах серии, но не скоро. Приятного чтения... дорогая.

За неизвестное количество дней до крушения вертолета инженера…

Я подопытный.

Как описать словами мою боль, мое страдание? Да и разве есть в человеческом языке слова, способные передать это невыносимое мучение, эту безысходность и обреченность? Я больше не принадлежу себе. Моя жизнь перестала называться жизнью: теперь это существование, состоящее исключительно из страха перед моими мучителями и ожидания новых истязаний. Таков итог моего пути.

Я, Дэвид Аннапурна, в прошлом врач мужского отделения клиники, теперь всего лишь один из сотен ее пациентов, забытых и обреченных до конца своих недолгих дней выносить побои и унижения, оскорбления и насмешки. Был ли психически больным? Нет. Меня поместили сюда в назидание остальным, чтобы никто более не осмелился проявлять человечность в этом бесчеловечном мире. Моим единственным преступлением явилось сострадание и желание помочь тем несчастным, кого жестокая судьба обрекла на существование в этом аду. Делал ли это осознанно? Да. Но безжалостность руководства компании оказалась куда хуже, чем мог предположить. Слишком поздно раскрыл глаза.