Теперь у меня не осталось ни электронного пропуска, ни способности ориентироваться в темноте. Понимая, что нужно срочно уходить, в последний раз задержал взгляд на матовых окулярах, вспомнив, как снял их с мертвого тела оперативника в подземной лаборатории. Если бы не эта маленькая вещь, давно уже был бы мертв…

Мы поднялись по лестнице наверх, оказавшись в узком темном коридоре, оканчивавшимся с одной стороны глухим тупиком. Это место было мне уже совершенно незнакомо: очевидно, здесь корпус не перестраивали, и планировка тут отличалась от знакомого мне мужского отделения. Эндрю никак не прокомментировал тот факт, что оставил прибор ночного видения, и тоже не стал ему ничего говорить. Про свои нехорошие подозрения о ловушке также умолчал. Ничего не говоря друг другу, мы двинулись вперед по коридору, пока перед нами не возник огромный темный зал, подобный актовому. В голову мне ударил неприятный запах, похожий на пары какого-то горючего.

Эндрю бездумно двинулся дальше, но задержал его: что-то подсказывало мне, что идти вперед наобум не стоило. Вместо этого, щуря глаза от почти непроглядной тьмы, осмотрел зал. Посреди него были разбросаны старые поломанные стулья и прочие обломки мебели; что же находилось по краям, было разобрать невозможно из-за кромешной тьмы — единственным источником света в этом пугающем месте были грязные замыленные окна, за которыми уже воцарилась тьма пасмурного вечера.

По периметру зала, уже на третьем этаже располагались своеобразные балкончики, огороженные деревянной оградкой. Мое внимание также привлекли две двери, расположенные в противоположном конце зала, возле которых были неаккуратно приколочены покосившиеся таблички с надписями. Тьма скрывала надпись на одной из них, но, пробежав взглядом по второй, с замиранием сердца прочитал:

«Мужское отделение».

Это был наш путь к спасению. Знал, что в мужском отделении нам уже точно ничего не будет угрожать, потому что оттуда выведу нас в административный блок. И мы спасемся! Мы спасемся! Спасемся! Спасемся!

Повернулся к Эндрю, чувствуя подъем внутренних сил.

— Сейчас мы пойдем туда, в мужское отделение. Оттуда можно будет попасть… — начал было с воодушевлением, но он резко перебил меня, закричав почти истерично.

— Не пойду туда!

— Тихо, тихо, — взял перепуганного пациента за плечи, — понимаю, с этим местом у тебя связано немало жутких воспоминаний, но сейчас это — наш единственный путь к спасению.

— Не пойду! Не пойду! Не пойду, Дэвид! Не пойду! И тебя не пущу! — хватаясь за грязные слипшиеся пряди волос, начал повторять Эндрю.

— Прошу тебя, успокойся, — стараясь говорить мягко, произнес, смотря ему в глаза, — почему ты так не хочешь туда идти?

— Там Коэн… — дрогнувшим голосом отозвался тот, и измученно выдохнул.

Как же сильно они все боялись этого старого выродка. Даже сейчас, когда клиника всецело принадлежала им, пациентам, подопытным компании, они все равно продолжали бояться его. И не смог бы переубедить никого из них.

— Коэна там уже давно нет, — попытался успокоить несчастного Эндрю, — уверен, он сбежал при первой возможности, потому что такие подонки способны издеваться только над теми, кто слабее их.

— Он не сбежал, Дэвид, не сбежал, — с пугающей уверенностью проговорил тот, вперив в меня ошалевший взгляд.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался.

— Знаю. Просто знаю, — упавшим голосом ответил Эндрю, — он долго ждал этот момент, Дэвид. Он ждет там, знаю.

Понял, убеждать его бесполезно: он настолько боялся жестокого мерзавца-администратора, покалечившего его ради своей прихоти, что никакие аргументы не смогли бы вытеснить жуткий образ из его больного сознания. Медленно закивал, глядя на бедного Эндрю.

— А знаешь… Тоже долго ждал этот момент, — протянул, — давно уже хочу… высказать пару ласковых слов своему бывшему администратору… Пусть только попадется мне на глаза! Пусть только попадется! — стиснул кулаки, невольно скривившись от мыслей о Коэне и даже повысив голос, словно желая докричаться до кого-то.

— Нет, не говори это! НЕ ГОВОРИ! Ты не справишься с ним, ты не знаешь, кто он такой и на что способен, Дэвид, — испуганно замотал головой Эндрю, — не знаешь, не знаешь…

— Уже знаю, — мрачно ответил и, посмотрев в сторону двери, добавил, — пойдем. Осталось немного.

И взял своего объятого ужасом спутника под руку, двинувшись в сторону нужной двери, пока мою стопу неожиданно не обожгла внезапная режущая боль. У меня невольно вырвался негромкий возглас, и, поморщившись, отдернул ногу, но резкая боль пронзила уже и вторую, не переставая жечь первую. Попятился, не понимая, что со мной происходит, и почему вдруг мне стало так больно. Что-то продолжало нещадно жечь мои стопы, через боль почувствовал также ощущение чего влажного и, как мне показалось, липкого. Подняв напряженный от боли взгляд на Эндрю, остановившегося впереди, обратил внимание на то, что он спокойно стоит босыми ногами на полу, облитом какой-то неизвестной маслянистой жидкостью. Он не чувствовал боли, как и я сейчас.

— Что с тобой? — задал вопрос пациент.

— Ноги, — только и смог ответить, пересиливая неутихающую боль и делая неуверенный шаг вперед.

Наклонившись к странной жидкости, разлитой по всему полу огромного темного зала, осторожно дотронулся до нее пальцем. Не ощутив боли, на какой-то момент испытал облегчение — первой моей мыслью стало опасение, что по полу разлили кислоту. Но когда поднес руку к лицу, и в него ударил резкий запах горючего, который в какой-то момент уже совсем перестал замечать, меня охватила новая волна ужаса.

— Это бензин, — озвучил мою леденящую кровь догадку Эндрю.

Немедленно поднялся, лихорадочно соображая, что делать. Только сейчас в слабом освещении, исходившем от окон, разглядел, что весь пол зала был залит этим бензином. Сзади был коридор, оканчивающийся тупиком, а путь обратно на первый этаж перекрыли маньяки-охранники. Оставались только две двери впереди, одна из которых вела в мужское отделение.

— Так, а ну пошли быстро, — взволнованным, почти дрожащим голосом заявил и, не медля, прямо через обжигающую боль от бензина, попавшего в раны на ногах, двинулся к нужной двери, но вмиг застыл, когда наверху вдруг начали появляться яркие огоньки.

Дрожь пробежала по моей спине ледяной волной, заставив волосы по всему телу встать дыбом. Яркие огоньки возникали снова и снова, постепенно придавая залу торжественную освещенность. Только сейчас начал понимать, что они были пламенем десятков свечей, которые держали в руках люди, стоявшие на балкончиках сверху. Все они были пациентами клиники, изуродованными, искалеченными физически и морально, несчастными и потерянными. Они прятались до того в прилегающих к балкончикам комнатках, но потом в один миг вдруг вышли из укрытий, столпившись у перил и безумно пялясь на нас, замерших внизу.

Прежде чем успел что-либо домыслить, в спину мне ударил яркий луч белого света, и обернулся, чувствуя, как оцепенение ужаса окончательно сковывает мои движения. На главном балконе, расположенном прямо над выходом из коридора, через который мы попали в зал, в окружении нескольких пациентов со свечами стоял пациент-священнослужитель, в руке которого был зажат уже знакомый мне ручной фонарь. Меня тотчас же накрыла волна неконтролируемой злости на этого больного мерзавца, который уже дважды пытался меня убить, но она мгновенно сменилась тяжелым гнетущим ужасом от осознания того, что вновь оказался в руках этого безумца…