В темноте приходилось передвигаться буквально на ощупь, ведь боялся, что аккумулятор может разрядиться, и почти не использовал прибор ночного видения. Все это время, прислушиваясь к странным звукам за стенам и скрипу прогнивших досок под ногами, раздумывал только об одном: мне было омерзительно на душе от того, как низко опустился в своем стремлении выжить любой ценой. Был морально более зрелым, чем несчастный Эндрю, потому нельзя было требовать от него стойкости и силы духа. Он и постель-то за собой заправить был не в состоянии. Боялся, что одним своим необдуманным, малодушным поступком мог разрушить доверие между нами, а это стало бы страшным ударом для меня.

Так мы и брели по мрачным коридорам заброшенного женского отделения, врач и пациент, ставшие совсем неотличимыми друг от друга. Так и не сумел отыскать уборную, но вместо этого мы забрели в прачечную, откуда доносился странный пугающий звук.

— Что это? — прошептал Эндрю, остановившись перед работающей сушилкой.

Также остановился рядом и уставился на жуткую машину, чувствуя, как внутри меня начинает нарастать уже ставшее привычным чувство неконтролируемого ужаса. Крышка сушилки была приподнята, и внутри ее барабана с неприятным звуком плескалась какая-то темная вязкая жидкость… Во всем этом было что-то пугающее и противоестественное, ясно было одно: в заброшенном отделении сушилка не могла заработать сама по себе.

— Оставь это, — с плохо скрываемой тревогой ответил, подводя Эндрю к умывальнику, — это просто сломавшаяся сушилка для белья.

Все время, пока промывал его рану под водой, мой взгляд то и дело падал на жуткую пугающую машину — мне хотелось поскорее убраться из этого места и вовсе не из-за опасения встретить кого-то из других пациентов. В ушах постепенно начинало ощущаться уже ставшее привычным странное жужжание. Полтергейст… Это жужжание было его голосом. И сейчас смотрел на темное вязкое нечто, плещущееся в сушилке, и мне начинало казаться, что это была вовсе не вода…

— Там Полтергейст? — странным тоном спросил Эндрю, который все это время норовил повернуть голову и посмотреть на сушилку.

— Нет, это просто грязная вода. Не смотри туда, там ничего нет, — под пугающие мерные звуки ответил, и снова воцарилось молчание.

Чтобы как-то унять нарастающий страх, решил поговорить с пациентом.

— Не злись на меня, Эндрю, — с горечью сказал, — очень корю себя за то, что поступил так с тобой. И очень хочу, чтобы ты знал, никогда больше так не поведу себя, что бы ни случилось. Очень хочу, чтобы ты простил меня.

— Ты мой единственный друг, Дэвид, и мне не за что тебя прощать, — проговорил тот, отчего мне на душе стало чуть легче, — но ты никогда не сможешь нас понять. Ты пробыл здесь слишком мало, поэтому у тебя еще есть шанс спастись. А у меня его нет.

Он снова поник, и лишь только с горечью прикрыл уставшие глаза.

— Есть. Мы спасемся. Спасемся… — словно в прострации проговорил: меня не покидало ощущение чего-то недоброго, что могло затаиться в этой тьме и обрушиться на нас.

Закончив промывать ему рану, еще раз обнял Эндрю, на этот раз уже ничего не говоря, и затем поспешил увести нас обоих подальше из жуткого места.

Мы прошли еще несколько коридоров, пока не оказались в довольно темной комнате, которая представляла собой тупик. Здесь не было совершенно ничего, кроме двух старых кроватей без матрасов, стола и небольшой деревянной тумбы. В противоположную стену был вмонтирован давно не использовавшийся камин, а окна, как и в других местах, были наглухо заколочены досками.

Здесь делать было нечего, и мы, изможденные и измученные, медленно побрели назад. Понимал, нужно было искать переход в мужское отделение, но говорить об этом Эндрю после его последней истерики не решался, тем более что он и не задавал вопросов. Ему вообще было абсолютно безразлично, куда мы идем — раньше видел в его взгляде апатию, а теперь она сменилась полной безнадежностью. Это пугало меня больше всего.

От размышлений меня отвлекли звуки чьих-то едва слышимых шагов. Замер, остановив за локоть и своего подопечного. Мое сердце опять забилось с мучительной скоростью — был уже настолько измотан всем тем, что произошло за эти часы, что теперь мое сознание было уже просто не готово воспринять адекватно новую угрозу. Ужас и ощущение близкой смерти стали привычными для меня, а теперь еще и худший мой страх оправдался — мы были здесь не одни.

— Слышишь? — шепотом спросил пациента. — Ты тоже слышишь это?

— Кто там? — не двигаясь и смотря в одну точку перед собой, произнес тот; различил в его голосе отчетливую дрожь.

Ответить не успел, так как из кромешной мглы коридора не спеша вынырнули две высокие широкоплечие фигуры, от одного вида которых невольно попятился. Дыхание моментально сбилось, и сделал глубокий нервный вдох, пяля дикий взгляд на двух страшных незнакомцев, лица которых полностью скрывала тьма. Смотрел на них и отказывался верить своим глазам, потому что это было уже слишком…

— Мы ждали достаточно долго, — бесстрастным ровным тоном проговорил один, и от страха моя голова закружилась — узнал этот голос.

— Я бы даже сказал: слишком долго, — отозвался второй, и из моей груди вырвался унизительный стон.

— Каждый раз нам что-то мешало, — продолжил первый.

— Он уходил от нас снова и снова, — согласился второй.

— Но сейчас.

— Прямо сейчас.

— Мы, наконец, раскроим ему голову.

— Как и договаривались.

— Сначала убьем врача, — сказал первый и выступил вперед, так что наконец смог увидеть его лицо.

— А затем и пациента, — добавил второй, тоже делая пару шагов.

Узнал их, и сомнений быть не могло: это были те самые охранники, которые пытались убить меня и раньше, и один из которых однажды ударил меня полицейской дубинкой по голове. Видел их всего лишь дважды, но этого мне вполне хватило для того, чтобы понять, что они были крайне жестоки. И теперь им уже действительно ничего не мешало убить не только меня, но и Эндрю. Опустив глаза вниз, отметил, что на них совсем не было одежды…

«В этой проклятой клинике все пропиталось безумием!» — в ужасе мелькнуло у меня в голове, и тут заметил в их руках оружие.

Вот только на этот раз это были не безобидные дубинки, а мясницкие ножи… Выйдя из шокового оцепенения, повернулся к обомлевшему пациенту и что есть силы закричал:

— БЕГИ!

Схватив застывшего в немом ужасе Эндрю за локоть и потянув его за собой, бросился бежать назад изо всех сил, которых едва хватало на то, чтобы не упасть по пути от изнеможения. Этот чудовищный кошмар никак не прекращался, начинаясь снова и снова: опять должен был бежать, спотыкаясь и пересиливая жгучую боль в израненных ногах, вот только теперь был уже в ответе не только за свою собственную жизнь. В моей голове совсем не осталось мыслей, их сменил нечеловеческий страх, ужас, который уже давно успел стать моим естественным состоянием за последние дни.