— Пойдем сюда, — с огромным трудом говоря мягким тоном, хотя меня всего трясла мелкая дрожь, обратился к Эндрю и повел его к окну, — смотри, какой там фонтан красивый, какая аккуратная дорожка к нему ведет, — Эндрю бездумно уставился на улицу, но кричать прекратил, — скоро мы с тобой там окажемся. Уже был сегодня на улице, во внутреннем дворе клиники: там не так холодно, гораздо теплее, чем в канализации, где мы были сейчас.

Самым лучшим способом успокоить депрессивного пациента, впавшего в истерику, всегда было именно отвлечение его внимания на что-либо другое. Не выкручивание рук, ни крик или угрозы, а именно спокойный разговор. Вот только где мне было брать силы для таких спокойных разговоров: Эндрю своим поведением уже начинал меня всерьез раздражать. Какого-то черта всех жалеть и понимать должен был только я один…

Оставив его возле окна, побрел вдоль стены, попутно осматривая холл, в котором мы оказались. Было не похоже, чтобы тут вообще кого-то содержали — судя по всему, женское отделение было давно закрыто, потому как большая часть дверей и окон были заколочены досками. Но планировка в этом месте действительно сильно походила на отлично знакомую мне обстановку мужского отделения.

Большая часть дверей здесь были наглухо заколочены, потому подозревал, из этого заброшенного корпуса попасть в административный блок было проблематично, но вот если бы мы сумели добраться до мужского отделения… Там уже без труда нашел бы путь к выходу.

— Эндрю, — сказал, поворачиваясь к пациенту, оставленному возле окна, но то, что увидел, заставило меня испытать приступ настоящего ужаса.

Эндрю стоял возле лестницы и с болезненной ухмылкой приоткрытого рта подносил к деревянным перилам зажженную спичку! От осознания того, что сейчас весь этот нечеловеческий кошмар, который пережил совсем недавно, может повториться, у меня голова пошла кругом, а в ногах моментально появилась сильная слабость. Старая древесина могла вспыхнуть в одно мгновение ока! Даже не стал думать над тем, где и когда мой спутник сумел раздобыть новые спички — со стоном ужаса и отчаяния от того, что опять придется иметь дело с огнем, со всех ног бросился к нему и быстро задул только схватившееся пламя. Вид огня, да и еще и в руках поджигателя, спалившего не один десяток зданий и автомобилей, вызвал во мне самом приступ паники.

— Ты совсем рехнулся?! — в бешенстве проорал, вырывая из нервно трясущихся рук Эндрю коробок со спичками и бросая его в шахту лифта. — Какого хрена ты творишь?! — почувствовал стойкое желание залепить ему, но сдержался и просто встряхнул его за плечи. — Только, черт возьми, отвернулся на секунду — а он уже со спичками!

Отпустил Эндрю, смутно понимая, что переборщил, но внутри меня словно что-то надломилось, уже не мог сдерживать себя от крика и ругани. Меня изнутри раздирала досада: столько для него делал, столько утешал его, поддерживал, даже жизнью рисковал ради него, а он только и делал все это время, что причитал и лил слезы! Мне же было не намного легче!

Эндрю снова опустился на пол, уставившись в стену перед собой.

— Опять? — с нетерпением выпалил. — Встань!

— Оставь меня! Оставь! Дай мне умереть так, как этого хочу! — сорвался на крик пациент, поднимая голову ко мне.

— Ты достал уже! Встань, я сказал! — резко и довольно грубо прикрикнул на него и, видя, что он и не думает этого делать, сам поднял его.

Эндрю не собирался стоять на ногах, вместо этого повиснув на мне. У меня и так уже подкашивались ноги, а теперь, когда он навалился на меня всем своим весом, сам еле удержался.

— Вытащи их! Вытащи! — заверещал Эндрю, хватая меня за плечи. — Дай мне умереть! Дай мне умереть уже один раз! Не могу больше!

— Прекрати истерику! — таким же тоном закричал. — Заткнись уже наконец! Заткнись! Ты задолбал меня уже своим нытьем!

— Ты такой же, как они все! — истошно проорал тот, не выпуская меня из хватки. — Они не давали мне умереть, и ты не даешь! Ты мучаешь меня точно так же! Что ты хочешь от меня?! Что я сделал?! Почему вы все меня режете?! Он меня ножом резал, а ты — своими действиями!

— Заткнись, я сказал! Закрой рот! — срывая голос, завопил, уже слабо различая, что происходит вокруг нас: для меня перестало существовать что-либо, кроме изуродованного лица Эндрю, застывшего передо мной.

Что-то случилось со мной в тот момент. В помешательстве оттолкнул потерявшего контроль над собой пациента, и он упал на пол, не устояв на ногах и ударившись затылком. Со стоном подтянув к голове руки, Эндрю закрыл ими лицо и начал рыдать уже в голос, не сдерживая себя. Это был даже не плач, а крик. В этот момент и опомнился, осознав, наконец, как безобразно было то, что вытворял несколько секунд назад.

— Не мучай меня! Не мучай меня… Дэвид, пожалуйста! — сквозь рыдания выдавил из себя Эндрю, не отрывая рук от лица.

Закрыл рот рукой, чувствуя, что сам не могу сдерживать слезы. Меня с головой накрыло непередаваемое отвращение по отношению к самому себе: хотелось просто забыться, перестать существовать, лишь бы только не ощущать больше эту жгучую боль от своего мерзкого, гнусного поступка. Что я наделал? Господи, почему ты допустил это, почему дал мне упасть так низко? Не железный, тоже не мог больше терпеть это, находиться тут… Они своего добились.

Опустившись перед Эндрю, обхватил обеими руками его голову.

— Прости меня, — дрожащим от слез голосом проговорил, — прости, пожалуйста, умоляю тебя… Прости меня, я не… Не должен был… Господи! Господи, почему сделал это?

Вместо того чтобы поддерживать этого несчастного, больного человека, оттолкнул его, накричал на него, сделал ему больно! Мне уже было неважно, что он видит мои слезы — только что показал нечто такое, что было в разы хуже них.

— Прости меня! — снова через боль выпалил, обнимая бедного сломавшегося пациента.

Два взрослых крепких человека сидели на полу и рыдали, как дети… Вот то, чего добивались эти выродки из лечебницы. Безумие. Знал, как оно выражается. Только сейчас окончательно понял, уже почти ничем не отличаюсь от Эндрю — сам сошел с ума.

— Прости меня, клянусь тебе всем, что у меня осталось, что больше никогда не сорвусь на тебя, — чувствуя, как кружится больная голова, проговорил и, оторвав Эндрю от себя, посмотрел замыленным взглядом на его затылок, — тебе очень больно? Покажи мне, что там.

Увидел, как сквозь его вымокшие волосы сочится кровь: падая, он расшиб себе затылок. Измученно выдохнул, осторожно вставая с пола и помогая подняться Эндрю.

— Прости меня, пожалуйста. Сейчас промоем рану где-нибудь, а потом найдем бинты и закроем ее, — негромко продолжил, — пойдем потихоньку?

— Пойдем, — едва слышно прошептал Эндрю, цепляясь за мой локоть обеими руками.

— Давай, тихонечко, — еле переставляя ноги, отозвался, и мы медленно и бесцельно к побрели к лестнице.

Попасть на второй этаж оказалось невозможным из-за огромной дыры между лестничными площадками, потому нам пришлось вернуться назад. Единственный путь лежал через полумрак заброшенного отделения, по темным пустынным коридорам. Мне очень хотелось верить, что они были пустынными, потому что бороться с ужасами лечебницы у меня уже не оставалось никаких сил.