Немец взвел затвор автомата, крикнул:

– Огонь!

Но Кравцов уже наготове был, первым открыл огонь, следом за ним – наши разведчики, потом уже почти сразу немцы. Дистанция мала, почти каждый выстрел попадал в чужую фигуру. Одно мешало – темнота. Перестрелка длилась несколько секунд. С немецкой стороны стоящих не видно.

– Михаил, жив?

– Так точно.

– Посмотри, что с Аркановым.

Михаил нагнулся к самому лицу, а дыхания нет.

– Наповал.

– Бери его – и на свой берег. А я Молчанова поищу.

Где можно, несли на себе, где невозможно, тянули по болоту за руки. Закон в разведке железный: раненых или убитых на свою территорию выносить. Если уже край, то убитых захоронить, обозначить на карте. Потому что в живых может остаться один, а убиты двое-трое. В одиночку всех никак не унести.

Выбрались к своему берегу, если можно так назвать край болота. Дальше крепче, по твердому. Вымазались в болотистой жиже, устали, а на душе горько, пасмурно. Товарищей потеряли, сорвали задание. На завтра другую разведгруппу пошлют, потому что «язык» нужен. До своих траншей убитых дотащили. Дальше уже наши бойцы помогли. Ожесточенную перестрелку на немецкой стороне они слышали. В разведотделе сержант доложил об огневом контакте.

– Случайно вышло или ждали? – спросил майор.

– Случайно. Их разведгруппа навстречу нам вышла. Видимо, нащупали проход, хотели воспользоваться. Если бы ждали, заняли бы позиции и первыми открыли огонь. Мы их на секунду опередили.

– Прилучный, так было?

– Так точно!

– Оба пишите рапорты.

На следующий день были похороны. Вот чего Михаил не ожидал, так это косых взглядов. Сочли новичка в группе несчастливым. А как оправдаться, что его вины в гибели ребят нет? Да и бесполезно. Будешь оправдываться – значит виноват. Напился после похорон, что редко с ним бывало. Забылся в пьяном сне.

Этой ночью другим маршрутом ушла в немецкий тыл следующая группа. Сутки прошли, вторые, третьи. Группа не вернулась.

А немцы пленных взяли. Наши бойцы такой способ называли «на хапок». Разведка боем, собственно говоря. Немцы открывали минометный огонь по нашей передовой. Под прикрытием огня их группа подкрадывалась поближе. По команде огонь переносили дальше, вглубь наших позиций. Немецкая группа захвата врывалась на наши позиции. Раненых достреливали, уцелевших хватали. Двух-трех сразу, и бегом возвращались к себе. Опять же под прикрытием огневого вала, который бил по нашим позициям. А стреляли немецкие минометчики умело, точно, боеприпасов не жалели. Перед началом войны офицеры проходили полновесный курс в офицерском училище. Например, у пилотов люфтваффе налет был не менее двухсот часов, а у наших курсантов с началом войны обучение проходило в 25–30 летных часов, причем отрабатывали не все моменты, не было бомбежки, стрельбы. Взлет, полет по кругу, посадка. А еще элементы пилотажа вроде пикирования и виражей.

Михаил, попробовавший уже полетать пассажиром, вовсе не горел желанием повторить полет. Но пришлось. Задание предстояло сложное. Самолетом его забрасывали посадочным способом почти до Бреста. А дальше он должен был добираться на поезде до Берлина. Легенду продумали: был ранен, едет на побывку. Документы настоящего солдата, только фото переклеено. В Берлине следовало найти адресата, отдать ему небольшой сверток и убыть в расположение наших войск.

– А что в свертке? Вдруг проверка, я должен знать.

– Ничего особенного, молитвенник лютеранский. На самом деле шифровальная книга, если знать, как пользоваться.

Михаил удивился. Неужели в Германии такую книгу найти нельзя? Видимо, были особенности. В принципе любая книга могла использоваться для шифрования или дешифровки. Опытный криптограф такой шифр мог взломать.

Хуже было с шифром меняющимся, как в немецкой шифровальной машине «Энигма», применяемой на флоте и в штабах вермахта.

Дали адрес фигуранта, показали его фото на фоне дома. Выглядел агент как настоящий нацист. В черной эсэсовской форме, в одной петлице – череп и кости, да и погон витой на одном плече. Знаки различия эсэсовцев Прилучный не знал – не изучали, да и не сталкивался.

Все три дня до вылета Михаил знакомился с картой Берлина, чтобы свободно ориентироваться с немецкими проездными документами, учил, как расплачиваться немецкими деньгами. Откуда ему было знать, что можно купить на одну марку? На оккупированной территории имели хождение оккупационные марки – фантики, не обеспеченные золотом. Ими платили жалование бургомистрам, старостам, полицаям, мобилизованным рабочим. Военнослужащие всех родов войск получали денежное довольствие исключительно в рейхсмарках.

Три дня с утра до вечера, с перерывом только на обед, Михаилу показывали и рассказывали, как себя вести. Благо, память хорошая, запоминал быстро. Потом соображать стал. Спешно такие задания не готовятся. Скорее всего, был до него подготовлен и послан «почтальон». Да что-то случилось. Погиб или немцы арестовали, накладка вышла. Если бы Прилучного готовили наспех, тогда бы карты Берлина и образцов документов не было, они остались от подготовки предыдущего агента.

Уже когда к аэродрому ехали, Михаил спросил майора:

– А что случилось с предыдущим? О его судьбе что-нибудь известно?

– Догадался все же?

– Анализировал в свободное время.

– Молодец, выводы делать умеешь. Самолет сбили, наш человек погиб и экипаж. А время не терпит, связь с нашим разведчиком прервалась, теряем ценные данные.

Не нравилось Михаилу летать, а майор подлил масла в огонь. Приехали на полевой аэродром, где стоят бомбардировщики ДБ-3. Думал, на нем полетят. А оказалось, на Ли-2, лицензионной копии американского С-47. Машина к самому трапу подъехала. На Михаиле немецкий мундир унтер-офицера. Ему позволительно иметь пистолет. С офицером сложнее, в Берлине могут поинтересоваться, как фамилия командира училища или курса. Да любой каверзный вопрос задать. А Михаил ответить правильно не сможет. Все же трех дней подготовки мало для серьезной операции.

Одет был Прилучный в полевую форму, на груди знак «За атаку». Знак вызывал уважение у окружающих. А еще нашивка за ранение. На плечах – погоны обер-вахмистра, иначе говоря, обер-фельдфебеля в артиллерии. На погонах красный кант, две четырехугольные звезды по оси погона.

Перед вылетом Михаила придирчиво осмотрел майор, выискивал погрешности в экипировке и не нашел.

Как только Прилучный поднялся по лестнице в самолет, бортмеханик втянул ее и захлопнул дверь. В большом салоне грузового самолета разведчик – единственный пассажир. Присел на откидную скамейку. Заработали моторы. Через несколько минут Ли-2 стал выруливать на взлетную полосу. Разгон, взлет. Мощные моторы ревели сильно, не сравнить с У-2. А на высоте стало трясти. Летели долго, часа три. Потом рев моторов стал стихать, заложило уши. Самолет выпустил шасси, колеса пробежали по земле, и Ли-2 замер. Механик открыл дверцу, опустил лестницу. Внешний вид Михаила его не смущал, вероятно, полеты с «раненым» были не впервые. Михаил, уже стоя на лестнице, спросил.

– Брест в какую сторону?

При себе у разведчика не было ни компаса, ни карты.

– Прямо за нашим хвостом километров пять.

– Спасибо.

Соврал бортмех, не пять, а все десять. Впрочем, что для самолета разница в пять километров? Одна минута лета.

В темноте на путь до города ушло еще часа три. Немцы уже перешили здесь колею на европейскую, и поезда в Европу ходили. Но ждать ближайшего пришлось еще два часа. По предъявлению воинского требования в кассе приобрел билет – плацкарта, полка нижняя. Проходящий по залу патруль не подошел. Раз унтер-офицер находится здесь, значит, имеет право. В буфете Михаил купил кружку баварского пива. Понравилось, раньше такого не пробовал. Да, славна Бавария издавна пивоварнями.

Подошел поезд, Прилучный нашел свой вагон и место. Вагоны небольшие, как игрушечные. Пассажиров оказалось немного. Это санитарные поезда заполнены. Стоя на платформе, Михаил видел такой. Воинские эшелоны идут вне расписания и пассажиров не сажают.