Но тут подоспел Игорь, выстрелил почти в упор, да лишь задел немцу правое плечо. Но все равно попал, противник взвыл, его шатнуло. Михаил размахнулся винтовкой и врезал ею, как палкой, немцу по башке. Тот рухнул как куль.

Пока все это длилось, Игорь успел перезарядить мосинку, свалить еще одного, а на Михаила набросился фриц с дико искаженным от злобы лицом. Прилучный мгновенно бросил трехлинейку, выхватил саперную лопатку, перехватил за ручку, ударил противника боковой гранью с размахом поперек лица. Кровавые брызги полетели, попали на лицо Михаилу. Немец упал, а справа еще один бежит. Михаил отбил лопаткой штык, обратным ходом по шее резанул. Лопатку не зря точил о камень. Острая, как сапожный нож. У немца из перерезанных сосудов кровь хлынула фонтаном. Он побледнел, оружие выронил, закачался и рухнул.

Михаил головой покрутил по сторонам:

– Игорь!

– Порядок, шеф! Умыли немчуру!

И верно! Немногие немцы, которые уцелели в рукопашной, к своим траншеям бегут, и их значительно меньше, чем в начале наступления. Михаил лопатку в чехол вернул, подобрал свою винтовку, зарядил. А уже команду подают:

– Вернуться на свои позиции! Бегом!

Это разумно. Потерпев неудачу, немцы наверняка откроют пулеметный огонь. Сейчас им мешают свои, но как только немцы вернутся в окопы – быть беде. Побежали зигзагами, чтобы невозможно было поймать в прицел. Добежали до своих позиций, спрыгнули в траншею.

Живы!

Грязные, потные, но живые и даже не раненые. Почти все тело дико чесалось: на передовой с водой плохо, умыть лицо и руки не каждый день удавалось. Да что умыться, напиться бы вдоволь!.. И того не приходилось зачастую. А помыться горячей водой, да с мылом, постирать исподнее и портянки – мечта несбыточная. От портянок запах убийственный, а запасных нет. У немцев портянок нет, у них носки. И исподнего, как у бойцов Красной армии, тоже нет – кальсон, нательной рубахи. У немцев – майки и трусы. Летом сподручнее, не так жарко. Михаилу еще повезло, что сапоги на ногах, хоть и кирзачи. У большинства бойцов – ботинки с обмотками, перенятые у французов на Первой мировой. По глубокой луже в ботинках не пройдешь. Как вода в ботинок попадет, так ноги в кровь собьешь моментом. Толку тогда от бойца никакого. А идти на марше иной раз приходилось километров по тридцать за день, причем с полной выкладкой: винтовка, патронташ с патронами, скатка шинельная, сидор с бритвой да личными вещами, кисетом и табачком.

Поэтому у бойца на войне все мечты – выспаться, вымыться да надеть чистое исподнее. Со вшами бороться научились. Находили бочку стальную, вырубали с одной стороны дно. Ставили на костер, бросали обмундирование в бочку. Вши от температуры лопались, трещали. Как треск прекращался, или обмундирование начинало издавать горелый запах, сразу вытаскивали. Вши не только доставляли неудобства – расчесы жуткие, так еще и кожные болезни и тиф переносили. Да даже если и помылся, чистое исподнее надел, а улегся в землянке на нары – утром на тебе полчища насекомых. У немцев положение подобное. Но все же армия у них более приспособлена к полевым действиям. Есть помывочные машины, где греется горячая вода, а солдаты моются в палатке. Для офицеров есть переносные легкие ванны. Да взять консервы. Михаил сам сталкивался с такими. Одно донышко имеет красную точку, нанесенную краской. Тут двойное дно. Стоит пробить жесть гвоздем, штыком либо другим острым предметом и поставить банку донышком вниз, где горит фосфор, как через несколько минут готово горячее блюдо. Особенно ценно это зимой, когда морозы, и даже хлеб замерзал, как деревяшка. Наши консервы таким удобством не обладали. Даже оружие лучшей выделки. Их карабины «Маузер» и пистолеты-пулеметы не ржавели под дождем, подача патронов из магазина четкая, без задержек. У наших ППШ оксидирование слабое: если после тумана или дождя не протер насухо, не смазал, появляется ржавая сыпь. Первоначально появившиеся круглые магазины на 71 патрон снаряжались долго. А еще к каждому автомату на заводе подгонялись два магазина, другие не подходили. Да и те, что к автомату подогнаны, давали перекосы и задержки. Но в бою наши превосходили пистолет-пулемет Фольмера более высокими темпом и дальностью стрельбы. Из «Эрмы» попасть на сто метров в ростовую фигуру затруднительно, а из ППШ стрелок поражал мишень на 200–250 метров…

– Ну что, историк, скажешь?..

– Да что сказать? Вот она, история, вершится на наших глазах! Пройдут годы, про нас книги напишут, песни… фильмы снимут! Как про Чапаева… Смотрел?

– Смотрел, конечно. Слушай, а что это ты меня таким словечком занятным назвал?

– Каким?.. А, шеф, что ли? Да это по-английски! Начальник, значит. Ну, командир.

– Все-то ты знаешь!..

– Ну, все не все, но кое-что знаю…

Через несколько дней Михаила нашел старший лейтенант, помощник начальника штаба по разведке.

– Ты куда скрылся? Щедрин где?

– Так вы же сами нас отправили на передовую! И приказа никто не отменял. Крас… ефрейтор Щедрин со мной в роте, жив-здоров.

– И то хлеб… Возвращаемся в разведвзвод! Двое новичков прибыло. Добровольцы из маршевой роты.

В разведку набирали только добровольцев. Маршевыми ротами называли пополнение. Старлей прошел с Михаилом к командиру роты, известил, что забирает подчиненного. Лейтенанты поспорили. Для командира роты терять обстрелянных бойцов крайне невыгодно, это понятно. Но и позиция ПНШ ясна: нельзя упустить бойца, владеющего немецким. Таких во всей дивизии несколько человек, и они в тыл к немцам не ходили… Ну, а поскольку должность ПНШ выше, то он, понятно, в этом споре и победил.

Вернулись в землянку разведвзвода Прилучный с Щедриным, познакомились с новичками. Один из них Михаилу откровенно не понравился, приблатненный, с дрянными повадками, с золотой фиксой на правом клыке. То ли сидел, то ли прикидывается.

Старлей «обрадовал» Михаила:

– Мы тут немного трофеями разжились. На ту сторону будете ходить с немецкими автоматами.

Немецкие автоматы меньше размерами, легче. Старлей провел Михаила в сарай.

– Трехлинейку сдай, автомат получи.

Михаил заинтересовался немецкой униформой, висевшей на плечиках.

– Это что?

– Бойцы немецкую машину захватили. Офицера убили, а форму я в отдел забрал – вдруг пригодится?

– Померить можно?

– Валяй.

Брюки на подтяжках, непривычно. Мундир надел, форма как влитая сидит. У немцев офицеры мундиры шили в ателье. А солдатам выдавали форму готовую.

ПНШ обошел вокруг Михаила.

– Вылитый немец, даже белобрысый. Ну-ка, надень сапоги.

Натянул сапоги, надел фуражку.

– Как есть фашист! Извини, конечно, – поспешил поправиться ПНШ, увидев изменившееся лицо Михаила. – Я хотел сказать, неплохой маскарад получился. А это как раз то, что надо! Бельишко тебе надо, носки, а главное – документы. В полку не сделают, а в дивизии есть умелец.

На несколько дней бои прекратились. Обе стороны подтягивали резервы. Наши войска, согласно приказам командования, готовились к наступлению, хотя разумнее было бы оборудовать сильную оборону, готовить позиции, насыщать артиллерией. Только пушки могли остановить наступление танков, бронемашин, пехоты.

Через несколько дней ПНШ Нечаев вызвал Михаила.

– Аккуратно упакуй немецкий китель в мешок, и едем.

И показывает на мешок из крафт-бумаги, в каких немцы хоронили своих убитых. Заметив взгляд Михаила, засмеялся.

– Не использованный, не беспокойся.

– Брюки брать?

– Зачем? Мы будем делать фото на документы. Их в полный рост не делают.

– Понял.

Упаковал китель со всем тщанием. Судя по погонам, лейтенант-артиллерист. Интересно стало. Фото будут вклеивать в настоящий документ убитого немца? Или сами состряпают новый?.. Но такой серьезную проверку не пройдет. Да и вообще… Настоящий немец знает детали – кто начальник офицерского училища, боевой путь батареи или дивизиона и другие подробности. Если проверяющий в теме, поймет сразу.