Мда, после нашей трехкомнатной квартиры в Караганде, новые апартаменты не радовали. Нам предстояло жить в комнате квадратов на двадцать пять. Сразу было заметно, что в комнате сделан ремонт, стены поклеены светлыми обоями. На полу новый линолеум. Портили вид две облупленные, металлические двухъярусные кровати. Наверно они стояли здесь с момента открытия лагеря почти сорок лет назад.

— Чур, я сплю наверху! — воскликнула Яна, опередив, как всегда младшую сестру. Герда с обиженным видом уселась на кровать, наверно тоже хотела спать на втором этаже.

— Мне, похоже, тоже придется спать наверху,- пробормотал я, с наслаждением ставя чемоданы на пол.

Сразу разбирать вещи мы не стали, а для начала устроили небольшую экскурсию по нашему блоку. Оказалась, что у нас наличествует три жилых комнаты, имеется кухня, туалеты и ванная комната с душем. Маловато, конечно, на двенадцать человек, если комнаты будут заселены, как наша, но утешает одно, надолго мы тут не задержимся.

О соседях, что-либо сказать не представлялось возможным, потому, что их мы не увидели.

После этого я отправился назад к кастелянше за остатками кухонной посуды.

Лида тем временем осваивала на кухне выделенный нам посудный шкаф, а девочки начали застилать кровати.

На улице тем временем народа прибавилось, на газоне между домами парни играли в футбол. И если закрыть глаза, то можно было подумать, что я снова в России, потому, что матерились игроки исключительно на русском матерном.

Когда я вернулся с парой кастрюль и сковородкой, Лида уже заварила чай, и мы уселись перекусить гамбургерами, купленными на автовокзале в Дортмунде.

После чая, дочки умчались на улицу, на разведку, как пояснила Герда.

— Далеко не уходите, а то заблудитесь! — крикнула Лида им вслед.

— Не заблудимся, — дружно ответили девчонки и хлопнули дверью.

— Теперь можно распаковывать чемоданы, — предложил я и первым взял свой самый тяжелый. Именно в нем немецкие марки лежали практически на самом виду, специально для наших таможенников. Но они даже в этом чемодане поленились покопаться, настолько наша семья показалась им малоперспективной в денежном вопросе.

Выбрав все деньги из заначек, я потряс толстой пачкой перед женой.

— Вот видишь, здесь наша квартира, машина и вещи.

— Вижу, — всхлипнула Лида. — До сих пор сердце болит, когда вспоминаю. Продешевили мы с продажей.

— Радуйся, милая, что такие деньги удалось получить. Не забыла, за сколько наши соседи квартиру продали, три дня назад, перед нашим отъездом? — наставительно произнес я.

— Не забыла, — вздохнула жена, — чуть ли не бесплатно какой-то казах купил из аула. Потом ходил по подъезду и орал, что пришло их время разобраться с понаехавшими.

Она не знала, что примерно такая же сумма была запрессована в дно чемодана. Чтобы ее получить пришлось расстаться со всеми старыми накоплениями. В обменниках весной марка продавалась по 82 рубля, но марок в банках Караганды было не сыскать с огнем. Пришлось покупать с рук по двойной цене. Но купил бы и по тройной, куда их теперь? И так, половину моих накоплений в прошлом году сожрала Павловская реформа. Все сторублевки пришлось аннулировать. При всем желании за прошедшие годы я смог потратить только около ста тысяч рублей. Кооперативная квартира, машина, гараж и бижутерия жены, все, что удалось приобрести. А вот потратить оставшиеся деньги просто не было возможности, хотя желание было.

Пока раскладывали вещи в шкаф и комод, вернулись с разведки девчонки и сразу начали грузить нас информацией.

— А за углом есть продуктовый магазин. Папа, представляешь, там столько всего продается, даже кока-кола есть. Всего тридцать пфеннигов стоит. И зубной пасты сколько хочешь.

Папочка,дай, пожалуйста, нам две марки, купить бутылочку колы и булочку, мы пойдем уточек кормить.

— Каких уток? — всполошилась Лида.

— Обычных уток, они в пруду недалеко от нас плавают.

— Пока никаких марок, — сообщил я. — Сейчас пойдем в местную соцзащиту, оформлять нужные документы, а потом зайдем в магазин, купим продукты, а заодно и вашу кока-колу. Уток пойдем кормить вместе только после ужина.

Когда мы зашли в помещение ведомства по социальной помощи, я понял, что планы на остаток сегодняшнего дня придется корректировать.

Скорее всего, в длинной очереди нам придется просидеть не один час. Так что я, заняв очередь, отправил Лиду с детьми в магазин и затем готовить ужин, а я приду, когда, сделаю все дела.

Жена откровенно обрадовалась моему предложению и исчезла из вида моментально, наверно, боялась, что я передумаю.

Привыкла за пятнадцать лет совместной жизни, что все подобные вопросы лежат на моих плечах, и здесь тоже не собиралась перекладывать их на свои.

Третий час пошел моего сидения, и я уже подумывал, что нужно отложить свой визит на завтра. Ведь служащие здесь ни на минуту не задержатся после окончания трудового дня. Но нервы первыми сыграли у стоящих передо мной земляков, якобы немцев из Казахстана. Они явно были здесь уже не первый день, и пришли сюда слегка под градусом. Наверно из-за этого они начали громко выступать по поводу ужасной немецкой бюрократии. На немцев, однако, они были не особо похожи, типичные казахские физиономии. Да и разговаривали на казахском языке. Среди них только одна престарелая бабуля сидела молча и ни во что не вмешивалась. Казахский язык к своему стыду я так и не выучил, знал только отдельные предложения. Но и без знания языка догадался, что среди этих шести человек немкой являлась одна эта бабушка, паровозом протащившая в Германию своих родственников.

Результат выступлений для них оказался плачевный. Как из-под земли появились двое полицейских и вежливо потребовали, чтобы смутьяны покинули кабинет. Что те и сделали, сразу растеряв все возмущение. Бабушка, потихоньку ковыляя, последовала за ними.

Именно благодаря этому обстоятельству мне все же удалось попасть на прием до конца рабочего дня. До этого ко мне несколько раз подходили какие-то мутные личности и предлагали помочь с заполнением документов, но, услышав внятную немецкую речь, сразу исчезали в неизвестном направлении.

Получив и заполнив с помощью сотрудника очередную кучу бумаг, на вопрос имеются ли у нас денежные средства, чистосердечно признался, что денег у нас, кот наплакал, всего двести пятьдесят марок.

Мое признание сочувствия у клерка не вызвало, но он записал, что мы нуждаемся в пособии до момента устройства на постоянную работу… И сможем его получить уже через несколько дней.

Узнав, что у нас имеется двое детей школьного возраста, мужчина настоятельно рекомендовал записать детей на курс адаптации к жизни в Германии, а также посоветовал после окончания ими школы обратиться в фонд Отто Бенеке, чтобы получать пособие на детей оттуда, если они будут планировать получение высшего образования. Так как оно больше государственного на целых семьдесят марок.

— Херр Циммерман, хотелось бы уточнить, как долго вы собираетесь проживать в нашем лагере? — поинтересовался в конце беседы мой собеседник.

— Не волнуйтесь, херр Диекман, мы не намерены долго пользоваться услугами вашего учреждения. — заверил я клерка. — Как только разберемся со всеми документами, оформим надлежащие страховки и найдем подходящие курсы для учебы, то сразу переберемся на жительство в рекомендованную вами землю. Не буду загадывать, но надеюсь, этот срок не будет больше месяца.

Уважительное отношение клерка объяснялось просто, среди предъявленных документов лежали апостили наших с Лидой врачебных документов.

Это в Израиле сейчас не знали, куда деть понаехавших докторов, так же, как и в Штатах, пресыщенных дармовой миграцией. В Германии пока еще достаточно уважительно относились к людям нашей профессии.

Я аккуратно сложил все документы, антраги в папку, херр Диекман в это время с одобрением смотрел на мои действия.

После чего мы с ним распрощались до завтра, бумажной работы предстояло еще немало. А главное мы с Лидой должны были, не откладывая в долгий ящик, решить в какую из земель Германии нам следует отправиться для начала новой жизни.