Герой происшествия долго шарил за пазухой и наконец извлек бумаги, завернутые в носовой платок, пропитанный потом.

Капитан раскрыл паспорт. Молча прочел его. Потом стал внимательно читать бумагу.

— Протоиерей?!

Проханов же сгорал от любопытства — что будет дальше? Пассажиры, плотной стеной окружившие милиционеров, с интересом наблюдали за этой сценой.

— Протоиерей — это наверняка генерал у них… — несмело вмешался один из пассажиров и оглянулся на старшину.

Старшина смешливо прищурился и дернул плечом; жест означал: кто их разберет.

— Нет. Генерал — это многовато. Полковник, поди… — и капитан обратился к протоиерею:

— Откуда у вас столько денег?

Высокочинный однорясник Проханова ответил не сразу. Он по-прежнему сидел в углу купе, с трудом втиснув грузное тело между столиком и стеною, и будто завороженный смотрел на офицера милиции.

Я спрашиваю: откуда у вас столько денег?

— Слуга господень я. Мои то деньги. Мои, трудом заработанные, — ответил наконец протоиерей, налегая на «о».

— Тяжелый, видать, труд у слуги господнего, — саркастически заметил кто-то.

— Прошу без реплик, — строго сказал капитан и снова обратился к пассажиру. — А едете куда?

— К сыну направляюсь. Махонькую дачку построить хотим.

«Махонькая дачка» рассмешила пассажиров. Капитан тоже рассмеялся. Только старшина скупо улыбнулся.

— А кто ваш сын?

— Лицо духовного звания.

Офицер повертел документы в руках, подумал и возвратил их владельцу.

— Можете ехать, гражданин Макаров. Всё, граждане. Прошу разойтись.

…Пассажиры расходились нехотя. Долго еще в вагоне был слышен возбужденный говор.

А протоиерей продолжал сидеть в углу купе, прижимая к себе корзину.

— Всю жизнь работаю, — заговорил вдруг бухгалтер. Он обращался только к Проханову и студенту и даже не взглянул на преподобного отца. — Бухгалтер я, копейку государственную блюду, — а за двадцать лет службы, за все двадцать лет мне такие деньги и во сне не снились.

Он помолчал, постукал пальцами по столу и вдруг стал выкладывать на стол содержимое корзин.

— А ну, придвигайтесь поближе. — Он дружелюбно улыбнулся. — Давай, давай, чего мнетесь…

Он подмигнул соседям и, подняв глаза на протоиерея, сказал:

— Кушайте, святой отец. А то ведь умрете, на деньгах сидючи.

Протоиерей поломался для приличия и, перекрестившись, принялся за еду. Ел он торопливо, жадно чавкал и глотал, почти не прожевывая. Он вскидывал свои рачьи глаза на бухгалтера, старался изобразить на своем лоснящемся лице благодарную улыбку и беспрестанно кивал головой, что, наверное, обозначало поклоны.

Смотреть на него было неприятно, но Проханов смотрел глаз не спуская. Кажется, первый раз он так вот критически смотрел на самого себя. Не думал Проханов, что они так вот отвратительны.

Герой дня наконец насытился и всем корпусом отвалился от стола, не забыв изобразить на лице улыбку и поклониться. Перекрестившись, он долго потом ковырялся в зубах. И вдруг протоиерей забеспокоился, стал рыться в карманах и наконец выложил на стол пятьдесят целковых.

— Возьмите. В знак особой моей признательности, — сказал он, обращаясь к хозяину корзины.

Бухгалтер резко выпрямился.

— Благодарю за милость, батюшка. Только денег мы не берем. У нас, у русских, за хлеб-соль чистоганом не платят…

Кончиками пальцев бухгалтер Смахнул на колени священника ассигнацию.

Ровно в девять часов утра Проханов уже входил в небольшую приемную епископа. За столом сидел невысокий мужчина лет пятидесяти, в светлой рясе, с холеным круглым лицом и с не менее холеными, пухлыми, но суетливыми пальцами. Он приятно улыбнулся Проханову и поднялся ему навстречу.

Константин Разин — личный секретарь архиерея, его казначей и ближайший доверенный — был значительным лицом в епархии. Он с поклоном принял из рук настоятеля Петровского собора конверт с обычной для такого случая суммой — законная мзда за услугу «чтобы владыко принял».

— Прошу присесть, отец мой, — ласково произнес казначей и величаво, лебединой походкой удалился за массивную дверь, обитую черным дерматином.

Удивительная и, пожалуй, не совсем обычная для священнослужителя была жизнь у Разина. Он был моложе Проханова, но жизнь его прошла не менее бурно. Происходил он из богатой купеческой семьи, но еще в детстве взбунтовался, убежал из дому, колесил по стране, пока его силой не возвратили в отчий дом.

Разин окончил коммерческое училище, но коммерция ему пришлась не по вкусу, и он ушел в армию вольно определяющимся. С помощью отцовского кармана получил офицерский чин, воевал на германском фронте, а когда произошла революция — одним из первых вызвался служить новой власти. В гражданскую он командовал эскадроном. Дрался храбро, его даже наградили орденом боевого Красного Знамени.

После окончания гражданской войны Разин просил демобилизовать его по состоянию здоровья: он имел два ранения.

Рапорт удовлетворили, и тут все раскрылось: Разин поступил на пастырско-миссионерские курсы в Одессе.

Поступок бывшего командира ошеломил его друзей. Никто из них даже не подозревал, что человек этот был религиозен. Свои убеждения он скрывал мастерски. И не только скрывал, но и двоедушничал, выступал с погромными речами в адрес тех, кто пошел вслед за патриархом Тихоном.

Но чем дальше в лес, тем больше дров. Вскоре после посвящения в сан священника Разин неожиданно примкнул к обновленческому движению.

Обстановка в то время была сложной. Патриарх Тихон с самого начала возненавидел революцию и молодое советское государство.

Как только правительство опубликовало декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви, Тихон выпустил послание, в котором призвал народ не повиноваться советскому правительству и грозил проклятьем всем, кто признает власть коммунистов.

Однако часть духовенства не пошла за Тихоном. За счет ничтожных преобразований она рассчитывала приспособить церковь к новой политической обстановке.

Наиболее видным деятелем этого движения стал митрополит Александр Введенский. Обновленцы стали в оппозицию к патриарху Тихону и к тем, кто за ним следовал, осуждая контрреволюционную их деятельность. Они хотели быть лояльными к советской власти, но это нисколько не изменило их отношения к самой религии. Обновленцы желали лишь несколько упростить церковное управление, изменить быт духовенства: например, разрешить архиереям жениться, а священникам вступать во второй брак.

Обновленцы сыграли некоторую роль в изменении политики патриаршей церкви по отношению к советской власти. Когда Тихон понял, что может остаться лишь с ничтожной кучкой фанатиков, он круто изменил свою политику.

Обновленческое духовенство стало возвращаться в «лоно святой церкви».

Патриарх Тихон в 1925 году умер. Рядовые священники, такие, как Проханов, которые не раздумывая пошли за патриархом, не сумели быстро перестроиться.

На совести этого деятеля тысячи загубленных человеческих жизней и надломленных, исковерканных душ… И проклято было само имя Тихона в народе, того самого Тихона, которого сейчас пытается обелить православная церковь.

Кто такой Тихон, Василий Проханов понял слишком поздно.

Разин оказался намного ловчее и изворотливее Проханова. Разин напоминал кошку: как ни брось ее, она все падает на ноги.

Приспособленческая деятельность Разина привела к тому, что он стал совершенно беспринципным человеком.

У двурушника два лица, а у этого было столько лиц, сколько требовала обстановка и конъюнктура.

Долгое время Разин выполнял функции благочинного при епископе молдавском. Эта инспектирующая должность приучила его к взятке. В искусстве брать взятки Разин достиг совершенства, и чем больше он их брал, тем больше росли его аппетиты. Если случались неприятности — Разин выставлял напоказ свое прошлое. Прошлое служило ему отличным щитом.

По строгому вызову Разин являлся в скромной одежде, нацепив орден, и любовался ошеломленным видом того, кто должен был решать его судьбу.