Правда, за антисоветскую деятельность во время оккупации был арестован регент хора Михаил Кохарев. Но священник не мог отвечать за поступки кого бы то ни было, в том числе и дирижера церковного хора.

Словом, Василий Григорьевич Проханов, рождения 1895 года, по национальности русский, по роду занятий служитель культа, лицо духовного звания, по всем данным был чист перед советской властью.

В органы госбезопасности поступило коллективное письмо группы партизан, которые перечисляли конкретные факты, когда настоятель Петровского собора Проханов оказывал «неоднократную» помощь партизанским отрядам.

Он помог разоблачить сначала одного провокатора потом второго. Но главная его помощь заключалась в том, что он в критический момент предупредил об опасности и спас сотни людей от ловушки и неминуемого разгрома.

Стало также известно, что гражданин Проханов совершенно не знал о письме, которое подписала группа бывших партизан. Но возник вопрос: кому нужно защищать и оправдывать священника, если сам Проханов не делал ни малейшей попытки ссылаться на свою связь с партизанами? Все это казалось странным и требовало дополнительной проверки.

И тут выяснилась довольно обычная житейская история.

Под письмом первой стояла подпись Константина Обрывкова. Он участвовал в освобождении города Петровска и, получив серьезное ранение, лежал в госпитале, который был организован в чудом уцелевшей школе.

Константин Обрывков, когда к нему явился следователь, смущаясь и краснея, рассказал, что у него есть знакомая девушка — Нина. Живет она в этом городе, да и сам он коренной петровец. Нина сначала приходила к нему в госпиталь часто, а потом все реже и реже. Костя стал замечать, что глаза у нее были постоянно заплаканы, она чем-то расстроена, но что с ней происходит, она говорить отказывалась. И все-таки он настоял на своем.

Девушка призналась: ее замучила бабка. Эта религиозная женщина твердит, что не иначе завтра «заарестуют» батюшку, как Мишку Кохарева. Регента, может, и правильно упрятали за решетку, подлый был человек, это всем известно: кто не знает, что он вытворял в ресторане, когда увеселял этих душегубов. А уж «батюшку-то обитают понапрасну». Кому не известно, как он помогал партизанам. Пусть расспросят хотя бы церковного конюха.

Фанатичная бабка запретила внучке встречаться с Костей, если он не вступится за священник.

«Тоже партизан! Если взаправдашний партизан — пусть всенародно скажет, кто такой есть отец Василий».

Костя, выслушав девушку, хлопнул себя по лбу Он же лично знает того попа! Ну как же! Они однажды перехватили его на дороге вместе с Болвачевым и Гладилиным и отпустили, потому что имели личный приказ Федосякина ни в коем случае не трогать священника, потому что он действительно помогал партизанам.

И, к тому же, он, Костя Обрывков, после гибели Болвачева и Гладилина доставил к Федосякину какого-то человека, которого послал с важным сообщением тот же священник из Петровска. Фамилия того человека Делигов. Он остался с партизанами, воевал, участвовал в боях с карателями, был раней.

— Ты не волнуйся, — утешал Костя свою подругу. — Мы поможем. Пусть твоя бабка успокоится.

…Так родилось коллективное письмо партизан. Его подписали, кроме Кости Обрывкова, еще семь человек, в том числе и Делигов.

Служба в Петровском соборе продолжалась. Колокола не переставали звонить. Правда, звонили они далеко не так, как прежде; но и очень уж прибедняться Проханову не было резона. В деле о гражданской совести, как представителя православной церкви, он вышел победителем.

Когда Проханов находился под страхом разоблачения, он ни о чем другом, как о спасении собственной головы и свободы, думать не мог. Но вот миновала тревожная пора. Дом остался в полном владении Проханова, доброе имя его в глазах людских было восстановлено, и он внезапно передумал продавать дом; так же внезапно, как и хотел избавиться от него.

Вздохнув свободно, Проханов решил оглянуться вокруг себя. Нельзя оставаться в одиночестве: одиночек бьют.

Епархии еще не было. Шла война. Фронт все быстрее, и быстрее откатывался на запад, а вместе с ним все дальше уходили высокопоставленный советник с широкими полномочиями фон Брамель-Штубе, комендант города фон Грудбах, Амфитеатров, Чаповский, Корольков и другие.

Он чувствовал себя волком, отбившимся от своей стаи.

Нет, одному оставаться нельзя.

Так как-никаких препятствий Проханов теперь не чувствовал, он решил выехать в Москву. Средства у него были. Но они были вложены в золото и драгоценности и основательно припрятаны. Чтобы отвести от себя подозрение и не заниматься обменом золота на деньги, Проханов через верных ему людей распространил слух, что он хотел бы поехать в Москву, чтоб поклониться святым местам и побывать у митрополита Сергия, но не может этого сделать, потому что у него-нет ни копейки.

Расчет был верный. Среди паствы прошел сбор пожертвований. Через несколько дней Проханову вручили довольно крупную сумму на желанную поездку. Он долго отнекивался, заверял, что «как-нибудь обойдется», но когда все приличия были соблюдены — с поклоном и блеснувшей слезой в глазах принял дар.

…И вот она Москва. Суровая, строгая, настороженная. Документы его были в полном порядке, поэтому Проханову даже не пришлось разыскивать знакомых в столице. В первой же гостинице, куда он обратился, его устроили довольно быстро, хотя и рассматривали не без удивления.

В тот же день он узнал кучу новостей. Оказывается, митрополит Сергий, когда началась война, обратился к верующим с призывом присоединиться к борьбе с иноземным врагом. Проханов разыскал этот документ и с любопытством стал читать его. Особенно многозначительными показались ему слова митрополита: «Ни в удельный период, ни в татарщину, ни в смутное время церковь не предавала своего земного отечества врагам, не пользовалась в своих интересах его бессилием, а, напротив, всячески его поддерживала, собирала и усиливала. Не могла церковь изменить своего отношения к отечеству и после Октябрьской революции…»

— Ого! — усмехнулся Проханов. — Интересно, что думает блаженнейший митрополит Сергий о Поместном соборе русской православной церкви, состоявшемся в начале 1918 года, который в своем постановлении писал, что декрет от 23 января 1918 года об отделении церкви от государства и школы от церкви следует считать как «злостное покушение на весь строй жизни православной церкви и акт открытого против нее гонения».

Проханов отлично помнит эти слова, потому что они овладели тогда всеми его помыслами и толкнули на открытую борьбу с советской властью, чего, собственно, хотел и добивался патриарх Тихон. А сколько православных священников служило в армиях Деникина, Врангеля, Юденича! Тысячи и тысячи. Сколько было организовано всяких полков Иисуса, полков богородиц!..

А как церковные деятели выступали против коллективизации и усилий советской власти наладить сельское хозяйство! А разве он, Проханов, не помнит, сколько во время революции и после нее эмигрировало за границу церковных князей и рядовых священников?.Они объединились там в союзы и общества, чтобы руководить выступлениями против советской власти. Руководить такими, как он, Проханов.

Нет, он бы не стал говорить столь категорично. О таких, как епископ Поликарп Сикорский, митрополит литовский Сергий, прибалтийские архиереи, да и он сам, Проханов, которого господин фон Брамель-Штубе прочил в руководители «Русского православного братства», вряд ли народ забудет. Правда, ему лично удалось выкрутиться, но не все такие счастливчики, как он. Призыв митрополита Сергия задел его за живое…

Почему-то вспомнились слова из завещания патриарха Тихона — «не допускать никаких уступок и компромисс сов в области веры…» Конечно, патриарх Тихом тогда перестроился, перекрасился и, если уж говорить откровенно, приспособился к новым условиям и стал призывать таких, как он, Проханов, быть лояльными к советской власти. У патриарха не было другого выхода.