— Извините, святой отец, — продолжал Чаповский, — ждали вас к вечеру. Собрались гости, самые достойнейшие, но, как я полагал, непредвиденные обстоятельства вас несколько задержали…

Проханов Нахмурился, однако ответил любезно:

— Да, господин бургомистр. Задержал меня прием у господина советника. Из Берлина прибыл высокий гость священного сана.

Лицо Чаповского вытянулось. Исчезла и нагловатая ухмылка Королькова. Он заметно подобрался и будто чуть ниже стал.

— Понимаю, понимаю, святой отец, — заторопился Чаповский. — Изволите подняться к нам или, ежели устали с дороги, может быть, прямо в отведенные вам хоромы? Полагаю, что официальный прием мы перенесем на завтра. Не возражаете, ваше преосвященство?

Проханов улыбнулся, но сказал строгим голосом:

— Я не имею чести быть удостоенным сана епископа. Я простой православный священник.

Чаповский и Корольков переглянулись.

— Кашу маслом не испортишь, ваше преосвященство, — заметил Корольков с заметным оттенком подобострастия. — Сегодня вы простой священник, завтра — епископ, послезавтра патриарх. Все во власти господа бога.

— И нашего несравненного фюрера, — выразительно добавил Чаповский.

Двое немецких солдат, услышав слово «фюрер», вытянулись и зычно крикнули:

— Хайль Гитлер!

— Хайль! — машинально ответили Чаповский, Корольков и полицейские, вскидывая руки. Проханов поднял глаза к небу, скосил глаза в сторону и тихо сказал:

— Да будет так. — И громче: — Прощайте, господа.

— До завтра, ваше преосвященство, — ответил. Корольков и приказал: — Сидоров, команду;— в машину. Проводить отца Василия, помочь разместиться. Лично доложите об исполнении. Выделить специальный пост для охраны. Все! Выполняйте!

— Одну минуту, господа. — Проханов поднял руку и вполголоса сказал: — Убедительно прошу вас: никакой охраны не нужно. Во всяком случае, в мою машину сажать их не следует.

— Но почему, ваше преосвященство?

— Господин Чаповский! — чуть возвысил голос Проханов. — Не следует говорить об этом на улице.

Проханов был недоволен этим назойливым обхаживанием и говорил, не скрывая досады.

Чаповский и Корольков переглянулись.

— Сидоров! Берите мою машину. Охрану в нее и вперед.

Проханов сделал шаг вперед.

— Что вы делаете, господин Корольков? Уж коль вам так хочется послать охрану, поместите ее в обычную грузовую машину. Можно и в мою, а я… я и пешком пройдусь.

— Как можно, ваше преосвященство! — Чаповский драматично всплеснул руками. — Мы этого не можем допустить. Ни в коем случае!

— Ах ты боже мой! Как вы не понимаете, господа?.. — Проханов повысил голос. — Господин Корольков, подайте грузовую машину. Мы последуем сзади на видимом расстоянии. И прошу вас, не станем спорить.

Чаповский и Корольков несколько опешили, их смутил тон святого отца. Генерал, не меньше…

Корольков опомнился первым.

— Сидоров, быстро машину!

Через пять минут грузовая машина была у подъезда. Полицейский подал куда-то в глубь здания команду, и сразу же к грузовику бросились бегом пятеро полицейских с автоматами на груди. Они уселись в кузов только что поданного автомобиля.

— Трогай! — крикнул в кабину шофера старший полицейский.

— Стой! — Корольков бегом устремился к шоферу, что-то ему сказал вполголоса, и машина медленно двинулась вперед.

Чаповский и Корольков хотели помочь Проханову сесть в машину, но тот властно отстранил их и, покряхтывая, сам уместился рядом с шофером.

— Поехали, орясина. Шнель!

Машина рванулась и быстро скрылась за углом. Чаповский некоторое время с недоумением смотрел ей вслед, потом обернулся к Королькову.

— Что это с ним?

— Политика! — Корольков хмыкнул.

— А чего он на грузовой-то? Или не нашлось легковых?

— Сам пожелал. Хитер, бестия! С ним ухо держать надо востро. Опасался попасть к партизанам. А тут — попутная, дескать, едет священник, пожитки везет… Все честь по чести.

— Ишь ты. Умно, ничего не скажешь. В управу бы такого.

— Был такой слух. Гестапо его обхаживало. Не согласился. Говорит, полезней буду в другом качестве.

— Это в каком же? — не понял Чаповский.

— В священном сане. Краснобай, говорят, наипервейший.

— Ишь ты! — бургомистр обернулся к Королькову. — Дай-ка мне его «дело». Есть у меня кое-какие мыслишки…

Корольков чему-то ухмыльнулся и с готовностью ответил:

— Сию минуту буду у вас.

Бургомистр вошел в кабинет, приказал полицейскому удалиться в приемную, потом снял пальто и, довольно потирая руки, стал ходить по кабинету. Чаповский был доволен. Этот поп прибыл как нельзя кстати. Для пользы дела прибыл.

Вошел Корольков. Он улыбался, не разжимая широкого, жадного рта.

— Вы что хотели узнать, господин бургомистр?

— Присаживайся, мой министр. Будем разговаривать. Когда дело поступило к нам?

— Третьего дня.

— Ознакомился?

— Так точно. Изучил-с. Даже подробнейшим образом.

— А почему попало к тебе? Почему не к Амфитеатрову?

— Все, что идет из гестапо, рассматриваю лично я.

— Отныне рассматривать буду сначала я, бургомистр, а уж потом в полиции.

Будет исполнено, господин бургомистр. — Корольков даже каблуками щелкнул, по в глазах его мелькнул и спрятался недобрый огонек. Но огонек блуждал в его глазах считанные секунды. Уже в следующую минуту «министр» раскладывал перед Чаповским довольно пухлое «дело» Проханова.

— Так много о нем собрано? — удивился бургомистр. — Ну уж… уволь. Читать не стану. Рассказывай, что за человек?

— Извольте. Проханов Василий Григорьевич. Русский. Родился в Орловской губернии.

— Сколько же ему сейчас?

— Сорок шесть.

— Так. Вполне приличный возраст, — удовлетворенно отметил для себя бургомистр. — Дальше!

— Учился Проханов в Смоленске. Весьма успешно закончил церковно-учительскую семинарию. Учителем закона божьего Проханов был почти до самой войны с германцами.

Чаповский поморщился, но промолчал. Корольков тут же поправился.

— Закон божий преподавал до самой войны с кайзером. — Корольков заметил одобрительный кивок бургомистра и продолжал: — В годы законоучительской деятельности, по тем отзывам, которыми мы располагаем, он показал себя как приверженец монархии, защитник веры, царя и отечества…

— Ну… насчет царя и отечества — это вы, батенька мой, хватили. А вот что касается защитника веры — это, я полагаю, сведения весьма достоверные.

— Позволю возразить, господин бургомистр. Как можно было в те священные годы защищать веру, не защищая монаршую персону и отечество? Вера, царь и отечество для истинных патриотов и верноподданных были нечто нераздельное…

— Гм… Мой министр, кажется, положил меня на обе, лопатки.

Бургомистр добродушно рассмеялся, а вслед за ним и начальник полиции, но глаза Королькова были совсем не веселыми, в них мелькали недобрые сполохи. Он ненавидел Чаповского, но сдерживался, таился.

— Итак, я продолжаю, господин бургомистр. За год до войны с герман… Виноват… За год до войны с кайзером

Проханов поступает на Волыни — это под Житомиром — в училище пастырства и продолжает учиться почти до конца 1916 года.

— Ловок, ничего не скажешь. Братия воевала, а он бога славил.

Корольков сделал вид, что не слышал последнего замечания бургомистра.

— Вскоре после окончания училища Проханов был рукоположен епископом Григорием в сан священника.

— Так, так. Значит, священником Проханов стал еще до Февральской революции. Отлично. Продолжайте, мой министр.

— Революцию, как Февральскую, так и большевистскую, Василий Григорьевич встретил со скрежетом зубовным…

— Вот как? — приятно изумился Чаповский. — Откуда такие сведения?

— Располагаю им же подписанным документом. Впрочем, и без документа можно прийти к тому же умозаключению. Учитель закона божьего, как там ни говори, получал не такие уж большие деньги.

— Но и… не такие уж малые, — возразил Чаповский.