— Ну, пацаны, тогда с почином! — кивнул Леня.

Мы сдвинули наполненные пивом кружки и с удовольствием всосали по пол литра свежего, благоухающего пива. Я даже забыл на время о жжении в сораных руках и пробитой ноге.

— Вот, что, пацаны, — поставив пустую кружку на крылечко, произнес Леня. — Для вечернего сабантуя, треба сгонять за жратвой и бухлом. А то пока протелимся и стемнеет. Значит так, я с тезкой, — он казал на Леньчика, — к сеструхе за бухлом, а ты, Славка, с Алехой за хавчиком метнитесь. Ну, а нашего инвалида, — это уже обо мне, — мы оставим пиво караулить, — поскольку он на своих покоцанных костылях по нашим сопкам не ходок.

Когда братаны разбежались по делам, я, оставшись в одиночестве, зачерпнул кружкой пива из ведра, сорвал шкуру со спинки мента и блаженно откинулся на нагретую солнцем стену старого барака. Несмотря на саднящие ранки, жизнь казалась мне тихой и безоблачной…

[1] Татуировка парашника — зэка из когорты обиженных, представляет собой квадрат, разделенный по диагонали на два треугольника: черный и белый. Перстень наносится в принудительном порядке. Им часто метят карточных должников. При выходе из зоны владелец перстня обычно закрашивает белый треугольник, имитируя татуировку "Вышел по звонку" — представляющую собой полностью черный квадрат.

Я очнулся от того, что кто-то сильно тряхнул меня за плечо.

— Слышь, тащ майор, вставай! — донесся до меня смутно знакомый голос. — Пора нам, и так задержались тут!

Я дернулся, пытаясь придать телу вертикальное положение. Ай, сука, моя башка! Чердак трещал так, что я с трудом понимал, что происходит вокруг! Че, блин, со мной такое опять стряслось? Ведь все нормально же было… Судя по моему плачевному состоянию я опять жестко перебрал.

Я с трудом разлепил опухшие веки и попытался оглядеться, одновременно борясь с приступами подкатывающей к горлу тошноты. Покачиваясь, я приподнялся с жесткой деревянной скамьи, от которой у меня ломило все тело и обвел непонимающим взглядом небольшое помещение с облупленными стенами и дверью, забранной толстой сварной решеткой.

— Где я? — просипел я пересохшим с похмелья горлом. — И какого хера тут делаю?

— Серега, ты как? — Передо мной появилась помятая физиономия Лени с растрепанными лохмами волос на голове. Его опухшая рожа и расхристанный помятый вид откровенно сообщали, что он вчера тоже не квасом пробавлялся

— Леня? — Узнал я вчерашнего знакомца. — Где мы? — повторил я свой вопрос.

— В аквариуме, — ответил мой новый приятель.

— Где? — не понял я. Из-за давящей на виски боли в голове соображалось не очень, а откровенно говоря, вообще никак.

— В КПЗ, — усмехнувшись, просветил меня Леня, присаживаясь рядом на лавку.

— В камере предварительного заключения, — расшифровал дородный сержант ППС стоявший рядом с решеткой с внешней стороны. Он нарочито поигрывая резиновой дубинкой, но мне показалось, что он отчего-то смотрит на меня с большой опаской.

— А как я тут очутился? — Я непонимающе уставился на Леню.

— А ты что, не помнишь ничего? — удивленно спросил меня «сокамерник».

— Нет… — Я попытался вспомнить, каким образом я умудрился загреметь в ментовку, но у меня ничего не получилось. — А это чего за херня? — Я обхватил руками голову: На ней, нахлобученной по самые уши, оказалась ментовская фуражка с кокардой. Фуражка была маленькой, явно не мой размерчик, либо у меня с похмелья очень сильно распухла голова. Я с трудом стянул её с макушки и бросил рядом на лавку, а после обратил внимание на свой наряд. — Бля, а это откуда? — Помимо фуражки я был облачен и ментовской мундир с майорскими погонами и тоже явно не моего размера.

— В майоры тебя вчера произвели! — хохотнул Леня, толкнув меня в плечо кулаком. — Че внатуре ничего не помнишь? Бля, веселый ты пацанчик!

— Нет… не помню… — повторил я, морщась от пульсирующей головной боли.

— Ну, как ко мне со Славкой пришли, помнишь? Как за пивом ходили? С духами рамсанули?

— Это помню, — стараясь не трясти головой, произнес я. — Я остался сидеть у тебя на крыльце, а вы пошли за хавчиком и выпивкой… — Я мучительно шевелил болезненно пульсирующими извилинами. — Все, дальше — как отрезало…

— Еще бы! — хохотнул Леня. — Ты выхлестал в одно лицо почти ведро свежего пива! Красава!

Точно! Это заявление словно сдернуло с моих глаз пелену, и я вспомнил…

Днем ранее

Кружка шкрябнула по дну ведра, зацепив остатки пенного напитка. Я одним большим глотком влил выдохшееся пиво в себя и удивленно заглянул в опустевшую тару. Как это? Выходит чего, я в одно лицо выдул целое ведро и съел гору сушеной рыбы? Дела… И когда только успел? Когда пацаны ушли, я побродил по пустым комнатам Лёниной каморки. Обнаружив на книжной полке томик Мориса Дрюона «Узница Шато-Гайтара», я зацепил книжку с собой и вернулся на крыльцо к пиву и рыбе. Погрузившись в увлекательное чтение, я и не заметил, как пиво в ведре и горка сушеной рыбы стремительно уменьшились. Есть у меня такой прикол, когда погружаюсь в чтение, жру и пью, как не в себя!

Я обвел взглядом дворик и окрестности, «изображение» плыло и «слегка» двоилось, в раздувшемся пузе булькал хмельной напиток и, по всей видимости, мне теперь и море по колено! Да, и где же мои корефули? Пацаны действительно уже долго отсутствовали, раз я умудрился столько пива выхлестать в одно лицо. Я бросил взгляд на часы — полшестого! Ого! Куда это они запропастились? Я поднялся на подкашивающие ноги и зашел в дом — надо было срочно отлить.

Гальюн в Лениной квартирке располагался прямо в небольшом коридорчике-прихожке, отгороженный от вешалки лишь ситцевой занавеской. Да и слива у него не было — только унитаз без бачка. Рядом с унитазом на табурете стоял большой оцинкованный таз с водой и плавающим в ней пластиковым ковшиком. Техника, конечно, на грани фантастики! И это почти в двадцать первом веке!

Но я так понимаю, что в этом бараке изначально вообще не было туалета. Все удобства — на улице, как в деревенском частном доме. Видел я такой толчок рядом за углом. Те, кто не озаботился, таким вот фаянсовым чудом, и подводом канализации, до сей поры бегали за угол. И во всей квартирке моего нового знакомого я так и не обнаружил ни одного крана с водой! Рядом с толчком висел штырьково-клапанный рукомойник, а под ним — обычное помойное ведро. На входе во двор стояла колонка, к которой время от времени подходили жильцы, кто с ведром, кто с бидоном, и затаривались водичкой. Блин, в каком веке живем? Такое ощущение, что конкретно в этом дворе время странным образом остановилось, где-то на уровне начала века.

Я вернулся на крылечко, ухватил недошелушенный хвостик сушеного минтая и принялся жевать, отрывая от рыбьей тушки большие соленые куски.

— Серега, ты как тут? Не запарился еще нас ждать? — заорал нагруженный жратвой Патлас, едва войдя во двор. Следом за ним появился и Славка. Патлас, сбросив тяжелые сумки у крыльца, схватил кружку и сунулся в ведро. — А где пивас? — возмущенно протянул. — Серый, ты чего, в одного все выдул?

— Наверно… — пожал я плечами и глупо улыбнулся.

— Да он же талый! — заржал Славка. — Серега, а губа у тебя не дура! Оценил местный пивчик?

— Ага! — Я вновь послушно кивнул, не переставая улыбаться, словно придурок. В голове приятно шумело и ощущалась небывалая легкость. А еще клонило в сон.

— Слышь, Серый, — произнес Головня, оценив мое состояние, — в сон кидает?

— Ага, — ответил я, слегка заплетающимся языком, — есть немного…

Пока мы трещали, объявились тезки — Леньчик и Леня, затаренные бухлом.

— Че так долго? — накинулся на них Патлас. — Пока вы ходили, Серый все пиво выжрал!

— Че, в одно лицо? — не поверил Леня, заглядывая в ведро.

— Ага! — кивнул Алеха. — И всю рыбу сожрал!

— Да и хрен с ним, с этим пивом! — отмахнулся Леня. — Бухла хорошего нормально притарили — на всех хватит! — Он звякнул стеклянной тарой.