— Сигнал на транспорты! За «Штормам» не ходить, в бой не вступать, покинуть строй! — вмешался я в управление эскадрой и укоризненно посмотрел на капитана, который уже сам понял свою ошибку — Ты не один, а сзади не броненосцы, головой кто думать будет⁈

«Шторм» разрезая форштевнем воду и дымя всеми тремя трубами увеличил ход, идя против ветра со скоростью десять узлов. Мы больше не маневрировали галсами, игрушки закончились, мышка попала в ловушку.

Через час всё было кончено. При попытке бегства ещё один флейт отправился на дно, расстрелянный двумя транспортами и клипером, остальные трое, после залпа картечи с линкора, предпочли спустить флаги. В этом бою, как я и предполагал, «Шторм» принял на себя два бортовых залпа с голландских флейт и повреждений не получил.

— Груз флейт — мускатный орех! Все трое загружены под завязку! — командир досмотровой партии в звании майора поднялся на мостик, через несколько минут после того, как его вельбот пристал к борту «Шторма». Рота морпехов майора квартировала на одном из транспортов и сейчас он впервые за весь поход попался мне на глаза. Как-то странно он посмотрел на моего зама по артиллерии, да и рожа у него знакомая… — Шли они с Банду. Я доставил капитанов всех трёх флейт на допрос.

— Чего переглядываетесь бандиты? Думали я вас не помню? — рассмеялся я, вспоминая историю, кода судьба меня свела с этими двумя мужиками. Тогда один из них был простым морпехом, а второй участвовал в качестве канонира в первом бою «Посейдона» — ваши рожи хоть и постарели, но особо не изменились!

— Ух! — выдохнул майор, лицо которого краснело на глазах — думал пронесёт…

— Ну и как вам служба? Кто круче, морпехи или моряки броненосцев? — я хитро прищурился, наблюдая за реакцией офицеров.

— Морпехи! Моряки! — в один голос заявили ветераны, при этом каждый произнёс род войск друг друга. Переглянувшись, они не удержались и расхохотались. Я тоже заржал как конь.

— Это украшение на роже, мне в последнем рейде, перед обратным переводом индейцы навешали — отсмеявшись указал на своё лицо артиллерийский офицер — в башне линкора как-то спокойней было!

— А я едва не оглох за три месяца службы, а уж дыму наглотался так, что до сих пор курить не могу — вытирая от смеха слёзы поделился своими впечатлениями майор — лучше по мне пусть индейцы из луков стреляют, чем корабли из своих пушек. Я теперь всех своих бойцов в качестве наказания переводом в канониры пугаю!

— Ну вот, значить не зря я вас тогда местами менял! — настроение у меня поднялось. Десять лет прошло с той памятной даты. Есть что вспомнить, и я рад, что оба они живы — Ладно парни, рад за вас. Но поговорим позже, обоих на ужин приглашаю сегодня, вспомним, как вы Витьку Жохова отметелить хотели! Шучу, не ссыте!

Допрос капитанов захваченных флейт показал, что на островах Банда никто не ждёт незваных гостей, а боевых кораблей у голландцев там почти не осталось. Сбор урожая закончен, торговцы ушли с островов, забив свои трюмы ценной пряностью. Сейчас там всего три каперских судна, которые тоже ждут загрузки мускатом своих трюмов. Те же самые флейты, которые сейчас голландцы применяют где только возможно. С боевыми кораблями у них вообще не густо. Нашими основными противниками будут только форты, которые не так уж хорошо и укреплены. Всего тридцать пушек в земляных укреплениях и их гарнизон. Двести наемников японцев, около трёх сотен голландских солдат и офицеров, а также плантаторы и надсмотрщики, которые являются наемными работниками компании — вот и все силы, которые будут нам противостоять. А ещё на плантациях мускатного ореха в неволе томится несколько тысяч рабов, которых надо освободить. Завтра к утру мы будем на месте, если конечно бог морей не распорядится иначе. Хотя погода радует нас в этом походе, бог явно на нашей стороне, ведь мы делаем хорошее дело.

Я стоял в тени огромного дерева под названием канариум и смотрел на казнь. Пятерых голландских надсмотрщиков насильно кормили мускатным орехом, буквально горстями закидывая им в рот тертую, мягкую массу. Бывшие рабы сами выбрали способ расправы, сами же и приводят приговор в исполнение. Это по их настоянию надсмотрщиков и казнят. Слишком усердны они были в своей работе, слишком жестоки и бесчеловечны. Служба в колонии, находящейся далеко от Европы, могла привлечь только самых отчаянных и жадных людей. Кто-то развлекался тем, что забивал рабов до смерти и калечил их ради своего удовольствия, кто-то предпочитал проводить «свободное время» с детьми, а кто-то коллекционировал туземные женщин, несмотря на то, что у них были мужья. Надзератели не делали из этого тайны, они наслаждались процессом, часто творя насилие прямо на глазах обезумевших от горя родственников. Каждый из них сто раз заслужил смерти.

Не самая ужасная смерть, если честно, видал я тут и похуже, а мускат… Мускат — это чертовски гуманно! Я бы покруче чего мог придумать. Добрые они, эти индонезийцы.

Мускатный орех обладает очень сильным стимулирующим и тонизирующим действием. В небольших количествах он очень полезен. Он укрепляет память, нервную систему, лечит импотенцию, сердечные болезни, многие доброкачественные опухоли. В малых дозах — хорошее успокаивающее средство, отлично расслабляет и вызывает сон. Однако мускат чертовски коварная специя, то что полезно в малых дозах, в больших вызывает эйфорию, галлюцинации, тошноту, жуткое похмелье… и смерть.

Пленных у нас много, однако смерти удостоились только эти пятеро, остальным так просто не отделаться. В рабских загонах они сменят своих бывших невольников и продолжат работать на плантациях, только уже в качестве простых разнорабочих. Ведь выращивать орехи и обрабатывать урожай (чтобы он не сгнил и мог хранится годами) чертовски трудно.

Все специи и приправы имеют разный срок годности, большинство специй не теряют своих качеств только в течение примерно года, а вот мускатный орех может хранится до пяти лет. Если конечно над ним поработал специалист. А работать надо постоянно, так как урожай тут собирают не менее трех раз в год. За год одно дерево дает до двух тысяч плодов, каждый из которых надо поэтапно обработать. И эта обработка длится месяцами.

Орех собирают, очищают от оболочки, снимают мускатный цвет (мацис), затем мацис и орех сушат. Но сушат их по-разному и этот процесс тоже довольно сложный. Мацис, например, сушат на бамбуковом настиле прямо под солнечными лучами. Обычно в конце первого дня сушки мацис теряет упругость, и его сплющивают деревянными катками, чтобы придать форму пластинок — так его легче упаковывать. Сушка заканчивается через три дня. И на этом мацис готов. А вот получение мускатного ореха требует значительно большего количества времени, чем мускатного цвета, и более сложной обработки. В целом получение мускатного ореха затягивается на срок до четырёх месяцев. Отделив от мускатного цвета семена, их сушат в легких бамбуковых постройках, крыша которых слегка прикрыта ветвями. Внутри постройки устанавливают бамбуковые козлы, под которыми разводят небольшой бездымный огонь. А на козлы помещают огромные бамбуковые решетки, в которых и сушат семена мускатника. Огонь поддерживают в течение полутора месяцев, иногда двух и более. Каждый вечер орехи переворачивают деревянными граблями, чтобы процесс высыхания шел равномерно. Если орехи начинают греметь, значит, сушка подошла к концу и ядра можно освобождать от скорлупы. На этом первый этап сушки мускатного ореха закончен. Второй — менее длительный (обычно около трёх недель) — начнется, когда ядра вынут из известкового молока, в которое их погружают на несколько минут после первой сушки.

Почти полгода непрерывной работы, чтобы обработать урожай! И так без перерыва. Учитывая всё это, рабочая сила мне тут очень нужна, и голландцы с японцами мне ещё понадобятся. Поэтому местным и пришлось довольствоваться только пятью казнёнными (я сам лимит установил), хотя конкурс на каждое вакантное место на эшафоте был огромным.