– Извини, – тихо сказал Джим.

– Пойдемте в сад, – предложил Бенсон, – на дворе прекрасный вечер. Надень что-нибудь сухое, Джим.

– Да, с удовольствием, можно?

– Я помогу тебе, – сказал Грин.

Опираясь на руку, Джимми поднялся с дивана. Грин проводил его в комнату в задней части дома, около кухни.

Отрывистыми усталыми движениями, будто каждое прикосновение к коже причиняло ему боль, Джимми медленно разделся. Красивое тело для мужчины его лет, тренированное и мускулистое, лишь седые лобковые волосы выдавали истинный возраст. Почему он их не красил?

– Ты отдаешь всего себя, вживаясь в роль, но потом, когда все позади, ты снова возвращаешься в этот мир с голой задницей. Без текста, без сюжета, без морали рассказа.

Джим не реагировал. Он сосредоточился на выборе сухой одежды из своего чемодана. Еще не так давно его шкафы ломились от костюмов и рубашек, нижнего белья и носков, десятков пар обуви. В чемодане все было аккуратно сложено, с любовью и заботой.

– Джим, когда ты начал серьезно пить? Что послужило поводом? – спросил Грин.

– Я уже в порядке. Сейчас спущусь вниз, – ответил Джим.

– После смерти сына? – не отставал Грин.

Кейдж сглотнул и ничего не ответил, сконцентрировавшись на процессе надевания брюк.

– Что случилось тогда с твоим сыном, Джим?

Кейдж застегнул ширинку, вынул идеально выглаженную рубашку и спрятал что-то под свитер, избегая взглядов Грина. Но Грин успел заметить, что эта была пластиковая коробка от видеокассеты.

– Тогда, в гостинице, ты спас меня от белой горячки, теперь моя очередь.

– Спасибо. Не стоит. Я сам справлюсь.

Он расстегнул рубашку, повернувшись волосатой грудью к Грину, и осторожно надел ее, боясь посадить где-нибудь пятно.

Флойд Бенсон сидел на стуле в саду, возле потемневшего бассейна с водорослями и тиной.

– Что вы планируете завтра предпринять? – спросил он Грина.

– Пойду один, – ответил Грин. – Паула утверждает, что полицейские так не поступают, но на Джимми рассчитывать сейчас не приходится. Он психически неуравновешен. Тогда, в истории с «кадиллаком» я тоже должен был это понять – ему требовалась профессиональная помощь, курс психотерапии с хорошим специалистом.

– А если они применят насилие?

– Возьму с собой пистолет Джима. У него есть пушка. Никогда не скажешь, что подделка.

– А каков глобальный план, господин Грин?

– Нужно, чтобы они покинули дом. Для этого мне понадобится не более двух минут. Вы останетесь у приемника. Мы должны поддерживать связь, поэтому мне, возможно, придется арендовать мобильный телефон. Сейчас нам надо обсудить, как вызволить этих типов на улицу.

– Пригласите прийти их в полицейское управление, – сказал Бенсон. – Вы позвоните в дом Родни, например, часов в девять и сообщите, что всех троих ожидают в главном управлении к одиннадцати часам. Я послушаю, как они на это прореагируют. У них не будет выбора, они подчинятся, поверьте мне. Прежде чем они поймут, что их обманули, пройдет примерно час, может быть, больше. Как только я услышу, что они покинули дом, вы войдете внутрь. И очистите сейф. После чего мы направимся на какой-нибудь остров в Тихом океане.

В саду появился Джимми Кейдж. На кухне и в гостиной горел свет, и он остановился, чтобы вытащить сигарету из пачки.

– Здесь можно, Флойд? – спросил он.

– Здесь можно.

– Прекрасно. Спасибо, Флойд.

Никакой иронии или безрассудства. Тихо и скромно.

Из зажигалки взметнулось пламя, он поднес ее к сигарете и выдохнул дым.

– У моего сына не складывалась жизнь, – сказал он. – Он не мог выйти из-под моего влияния. Был моей тенью. Он управлял небольшим архитектурным бюро, но дела шли неважно. Жестокий мир. И сложный одновременно. Он ничего не зарабатывал. Я ему помогал. Оплачивал его квартиру. Когда он переживал тяжелые времена, я подписывал ему чек. Он хотел сохранить независимость. Не желал работать на кого-то в крупном бюро. Я уважал его выбор. Он хотел жить по-своему, не идя на компромиссы и не делая уступок. У него была целая философия по поводу окружающей среды и экологически чистого строительства. Но его дела так и не пошли в гору. На рынке архитектуры так же сложно вырваться вперед, как и в мире кино. – Он ступил на траву, преодолевая невидимые барьеры, каменные глыбы из света. – В один прекрасный день я отказал ему в деньгах. Не потому, что я сидел на мели, и не потому, что я его больше не любил. Как отец ты имеешь на это право. Ты говоришь: для твоей же пользы, сынок, такой образ жизни заведет тебя в тупик, нужно остановиться, заняться чем-то другим, пойти работать в большую контору, чтобы набраться опыта, который может пригодиться в дальнейшем. Хватит, я больше не стану тебе помогать. Он разозлился. Счел меня предателем. Я сказал тогда: Яп – я назвал его в честь отца, голландским именем, – Яп, поставь точку в своем бизнесе, сделай выбор в пользу денег. Но он не хотел. Он не желал отказываться от мечты.

На секунду он замолчал, но было слышно, как он где-то внутри слушал голос своего сына.

– Он был отличным чертежником. Ему ничего не стоило подделать мою подпись, и он знал, где хранились мои чековые книжки. Когда он вышел, я обнаружил пропажу нескольких чеков. Но я не стал ничего предпринимать. Я подумал: чертов воришка, когда-нибудь это обернется против тебя. Он направился в Банк Америки, на углу Четвертой улицы и Санта-Моники здесь в деревне. И нашел там свою смерть. Шайка бандитов пыталась ограбить банк. Яп хотел обналичить подделанный чек, но должен был поднять руки. Он был в бешенстве. Начал кричать и ругаться. Это все записано на видеопленку. Я ее видел. Первоклассный материал. Мой сын лежит посреди пустого зала перед окошком номер восемь. Вы должны знать…

Тяжело дыша, он снова замолчал, чтобы успокоить свое колотящееся сердце.

– Вы должны знать, что я приверженец старомодной школы Станиславского. Хотел бы я играть так, как это делают англичане. Просто получать текст и играть. Они играют точно по написанному. Я так не могу. Для меня это должно быть по-настоящему. Я могу играть, только когда думаю, что все, что я делаю, – реально. У меня все наоборот. В свои лучшие времена я мог превратить самую ничтожную деталь в момент истины. Когда я снимался, для большинства людей я был невыносим. Я боялся растратить концентрацию. Я уходил в себя, вспоминая те вещи, от которых обычно убегал, – все, что находилось под коркой моего прогнившего черепа. А тогда, тогда все остановилось, понимаете? Для меня не было ничего более настоящего, чем смерть Япа. Я не мог играть. Не получалось. Я не мог играть, постоянно думая о Япе. Я сходил с ума от мысли, что отпустил его в банк с этим чертовым чеком. Яп зашел тогда ко мне в гости, а когда закрыл за собой дверь, я мог еще его остановить. В то время я еще жил в квартире на Уилшэйр и мог предупредить охрану внизу, чтобы те отправили его обратно ко мне. Я должен был сразу позвонить охране, понимаете? Ему было столько же лет, сколько тебе, Том, между вами разница в две недели.