— Нет-нет, ты все же расскажи, как там все было? — немного придя в себя, сказал Янчеву Погожев. — Насколько я помню, это вы с Линой должны были встретить наш катер?

— Даже не с Линой, а я один, — произнес Янчев, и лицо его сразу стало серьезным и даже чуть-чуть замкнутым. — Тяжело пришлось. Много я тогда, как говорят у вас, русских, наломал дров. Много... Дорого обошлось товарищам мое мальчишество, моя необдуманная месть за отца...

За десять минут до конца работы к Николе Янчеву — подручному мастера подошел дядя Дмитр — высокий, уже изрядно сгорбленный трудом и насквозь пропахший кожами старый рабочий завода и, улучив момент, когда поблизости никого не было, шепнул:

— Сегодня после работы у Трех дубов тебя будет ждать «Дядо».

Сердце Николы учащенно забилось: это был первый случай за все время, как Никола состоял в рядах Сопротивления, сам «Дедушка» хотел говорить с ним с глазу на глаз, без свидетелей. Никола понимал, что по пустякам «Дядо» — руководитель движения Сопротивления не только встречаться, но и приезжать в Кюстендил не будет. Да и видел-то он «Дядо» всего два раза: первый, еще не зная, кто он такой, вскоре после расстрела отца фашистами; а второй — уже здесь, в Кюстендиле, на тайном собрании, когда их маленькая группка участников Сопротивления выбирала себе командира.

В Кюстендиле Янчев оказался после выхода из тюрьмы. По совету друзей отца. Они помогли Николе найти работу на кожевенном заводе.

Там, куда пришел Никола после работы, никаких дубов не было. Так называлось консперативное место за городом, на берегу речушки.

«Дедушке» не было и сорока лет. Внешне он походил на мелкого служащего банка или какой-нибудь заводской конторы, пришедшего после работы на берег речушки подышать свежим воздухом.

— Ты родом из тех мест, тебе там все знакомо, поэтому решили поручить это дело тебе, — пояснил «Дядо» после того, как подробно изложил Николе цель задания. — Поедешь до Бургаса поездом, будто бы в отпуск, навестить мать и сестру. Через два дня вечером у Зеленой скалы тебя будут ждать люди с Мургаши. Ты их знаешь, они твои земляки-рыбаки. Оружие получишь при встрече с ними. — И, положив ладонь на плечо Николе, пристально посмотрел ему в глаза и добавил: — Если будет осложнение, сюда не возвращайся. Уходи с товарищами в горы.

На другой день Янчев выехал поездом в Софию. А оттуда — в Бургас. Только в дороге он почувствовал, как сильно соскучился по морю, по родным местам, по маме и сестренке Лине. От Бургаса до Созопола Никола доехал на попутном грузовике, а дальше шел пешком. Шел той же извилистой тропинкой, по которой год назад явился домой его отец, бежавший из немецкого концлагеря. Отца предал бывший его товарищ детства, разбогатевший на скупке и перепродаже рыбы. Когда к их дому подъехала машина с жандармами, отец, а следом за ним и Никола, выскочили через окно сада и бросились в кукурузу. В них стреляли из пистолетов. Но они ушли в лес. Жандармы весь день разыскивали их по лесу. А вечером из Бургаса привезли собаку-ищейку и Николу с отцом, обессиленных и голодных, окружили у озерца в зарослях тростника.

Отца немецкий военный суд приговорил к расстрелу.

Сын с отцом сидели в разных камерах. Когда рано утром отца повели на расстрел, офицер-эсэсовец сказал начальнику тюрьмы:

— Приведите этого щенка. Пусть посмотрит и запомнит на всю жизнь, как мы поступаем с врагами рейха.

Офицер не ошибся, Никола запомнил это на всю жизнь. Больше того, он теперь знал, кто предал отца у них в поселке. И он ему этого не простит...

Чем ближе был дом, тем быстрей шагал Никола. Перед садом, так же, как год назад, росла кукуруза; вернее, торчали растрепанные кукурузные стебли — початки были собраны.

«Надо помочь маме срезать их на корм козе и на топку», — подумал он, подходя к дому.

Приезд его был неожиданным. Увидав Николу, мать обрадовалась и испугалась. После расстрела отца она теперь всего боялась. Но когда он сказал ей, что приехал на два дня в отпуск — успокоилась.

Сестра Лина все эти два дня ни на шаг не отходила от брата. За этот год Лина заметно вытянулась, похудела и из хохотушки превратилась в серьезную и настороженно-замкнутую девочку-подростка. Подруг у нее почти не было. После того как в поселке стало известно, что ее отец арестован и расстрелян как «враг великой Болгарии», многие бывшие подруги стали избегать Лину, а с другими она перестала водиться сама.

— Наш баркас и сети конфисковала полиция, — сообщила Николе Лина. — Сказали, что если ты даже вернешься домой, все равно тебе не разрешат иметь собственную лодку и сети. Такой приказ из Бургаса, из немецкой комендатуры... Хорошо, что нас еще дядя Янгулов не забывает, — добавила она. — И иногда приносит нам с мамой немного свежей хамсы и ставридки. И денег не берет...

— Янгулов! — вскрикнул Никола и подскочил со стула как ужаленный. — И вы берете у этого иуды подачки? Это он заявил на папу в жандармерию.

— Не может быть, — осекшимся голосом произнесла Лина и широко раскрыла глаза от удивления. — А я ему уже сказала, что ты приехал. Может, все же это не он сделал?..

— Он иуда! Наши товарищи установили точно. Даже сняли копию с его доноса.

— Кто это «наши товарищи»?

— Это тебя не касается, — оборвал ее Никола, разозлившись, что сболтнул лишнего.

Лина не обиделась на брата. Теперь ей стало ясно, почему Янгулов заискивает перед ее матерью, приносит им эту дрянную рыбешку, подолгу сидит у них дома, расспрашивая о папе и его друзьях, все время напоминая, какими они большими друзьями были с папой.

— Я убью его, Никола, — заявила она и твердо посмотрела в глаза брату.

— Это не девчоночье дело. Я посчитаюсь с Янгуловым сам, — строго предупредил ее Никола. Он уже жалел, что сказал сестре о предательстве Янгулова. «Чего доброго, она и действительно рискнет убить Янгулова, — подумал с опаской Никола. — Какая-то она стала совсем не та, что раньше»...

В назначенное время Янчев встретился у Зеленой скалы с двумя партизанами с Мургаши. Это были Петко и Анатас — бывшие рыбаки, большие друзья отца Николы. Никола хорошо знал их с самого раннего детства.

— Держи, на всякий случай, — сказал Петко и протянул Николе пистолет. — Стрелять, конечно, только в крайнем случае. А это фонарик. Услышишь гул мотора катера, посигналишь: три коротких и один длинный. И запомни еще... — Тут Петко остановился, видимо подбирая слова. — Возможно, один из тех людей, что сойдут с катера, покажется тебе знакомым... Так запомни, звать его товарищ Митё. Понял? Товарищ Митё и больше никакого другого имени. Мы с Анатасом будем их ждать здесь. Потому что неизвестно, где они смогут высадиться, — слышишь, как абаза разыгрывается. — И он кивнул в сторону гудящего морского прибоя. — Это место явки товарищу Митё известно.

Утром, оставив Петко и Анатаса у Зеленой скалы, Никола пошел к морю, к месту предполагаемой высадки приезжающих. Кто и откуда эти люди, Янчев не знал. Да он и не допытывался об этом. Его задача встретить товарищей и помочь им добраться до Зеленой скалы. Затем взять у приехавших какой-то пакет и с первым же утренним поездом выехать из Бургаса в Софию.

Побережье было знакомо Николе до мельчайших подробностей. За этот год, что жил он вдали от дома, тут мало что изменилось. И все же он хорошо обследовал берег, побывал на островке и даже искупался в море, хотя было далеко не жарко и небо с утра хмурилось.

До прихода катера оставалось много времени. «Насижусь еще здесь ночью», — подумал Никола, направляясь в глубь леса. Над ним по-осеннему тоскливо шумели деревья, роняя листву. Чуть заметная тропка привела его к ярко полыхающему всеми цветами, уже обобранному винограднику. Никола пересек его и стал подниматься в гору.

Отсюда в ясную солнечную погоду был хорошо виден не только противоположный берег залива и приютившиеся на мысках городки Поморие и Несебыр, но и далекий мыс Емине, окаймляющий залив с севера. Сейчас той видимости не было. Над заливом висела неприветливая грязно-серая пелена. В сторону Бургаса, словно призрак, двигался немецкий миноносец. Недалеко от берега, вспенивая воду, прошло несколько катеров.