Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Неслучайно из названных спектаклей этот наиболее умеренно использует театральность. Акции как таковые остаются за сценой, за скобками, к глазам зрителя придвинуты те моменты, в которых герой плотнее соприкасается с существом жизни: поминки отца, отчаяние над гробом в зимнем лесу, страстная близость, тесное застолье друзей, страх перед первым убийством, пытка. Несмотря на то что стартовую сцену спектакля Серебренников разыграл хореографическими средствами, сегодняшний зритель не чувствует ее условности. Слишком знакомо это, будто с проспекта и площади перенесено, – омоновские каски, дерганый полицейский, железные перегородки, которые пригодились режиссеру в планировке и боевых, и любовных мизансцен.

Напротив, условным в «Отморозках» выглядит актуальное протестное движение. Актеры использовали в спектакле технику вербатим, записав интервью с участниками реальных оппозиционных акций. Наравне с другими уличными персонажами появилась в спектакле и тетенька с белой ленточкой, которая – показ шел после закончившегося столкновениями Марша миллионов – отказывается бросаться под дубинки и собирается лучше дома посидеть, книжки почитать. На фоне безусловного героизма – а именно в таком ключе в спектакле показан безоглядный подростковый радикализм – тетенька с белой ленточкой выглядела, признаемся, жалко. Точно так, как рассерженные горожане – в последних интервью Эдуарда Лимонова. Убежденного, что «современные методы борьбы за власть все равно не предполагают, чтобы ни царапины не было», а «выйти на разрешенный митинг – это еще не политическая борьба» (по материалам Lenta.ru).

Кровяные клетки в новом искусстве, как в новом протесте, замещает цифра. Герои спектакля «Жара» сами себе смешны, когда шантажируют власть одновременно дулом, приставленным к голове заложника, и четырнадцатью тысячами комментов на сообщение об их акции в Фейсбуке. Драматург Наталия Мошина гадала на апрель 2012 года – и прогадала будущее. В апреле 2012 года ее бойз-бэнд, захватившая офис в центре Москвы, выглядит старо. Автомат, железо, кровь анахроничны в политике, как в театре – механизм, поворачивающий сцену. В отличие от радикальных подростков, которым может вдруг показаться, что терять нечего, романтические пользователи социальных сетей не склонны добывать права топором.

«Жара», несмотря на датировку действия, воссоздает уже не актуальную атмосферу – удушливого ожидания грозы, фантастической надежды, что кто-нибудь когда-нибудь на что-нибудь решится, выйдет из-под власти «нулевого» времени. И все же есть в пьесе и момент прозрения, искра политической антиутопии. Нынешнюю мирную оппозицию «Жара» снабжает мирной властью. Принципы ненасилия и недеяния («мы просто гуляем»), взятые на вооружение властью, производят сокрушающее действие на революционно настроенных юношей. Собственно, основной текст «Жары» – бесплодный диалог несостоявшегося террориста Зимородка, отпустившего последних заложников и пришедшего требовать себе наказание, с чиновником, который не намерен пиарить оппонента полицейскими средствами. Кульминационную сцену, когда чиновник предлагает считать подорвавшего себя революционера всего лишь гастарбайтером, неосторожно перемещавшим взрывчатое вещество, а Зимородок стонет в ответ «как я вас ненавижу», нельзя назвать психологически убедительной, но она тянет на один из возможных сценариев будущего. В конце концов, не откликнулась ли власть на мирную, окольную тактику оппозиции новым законом о митингах, – в свою очередь переведя противостояние на безопасный язык цифр?

«Жару», как и «Выбор героя», поставил один режиссер – Владимир Агеев. Но за счет перемены площадки спектакль получился стилистически не узнаваемым. В дискуссии, разгоревшейся после спектакля, одна серьезно настроенная актриса предъявила режиссеру претензию: почему перед постановкой фарсового судебного разбирательства он не побывал в реальном суде? зачем сделал из политического театра американскую киношку?

Режиссер ответил в том смысле, что тут вам не «Театр. doc». Строгое следование фактуре не только не требуется, но и невозможно в пространстве, которое Агеев обозначил как «вертикальную стену».

В самом деле, вертикальное построение спектакля в «Политеатре» – бывшем лектории Политехнического музея – бросается в глаза: так же, уровнями, один над другим, движутся «Волны» по произведениям В. Сорокина, театрально высокая кафедра организует пространство в моноспектакле «Артемий Лебедев. Человек. doc». Эту вертикальную статику, недостаток глубины театр компенсирует иллюзией многомерности – тотальным, подчиняющим себе спектакль и одновременно призрачным, предельно декоративным видеорядом.

«Выбор героя» оформлен как кино: с титрами по боковым экранам, с панорамой огромного города под дождем, вдруг перекрывшего условные декорации зала суда. И в этом киношном оформлении условная, угадывающая гипотетическое будущее пьеса Игоря Симонова нашла вдруг точное соответствие.

В «Практике» режиссеру как бы приходится оправдываться за выдуманный, схематичный сюжет «Жары». Пьеса Симонова, поставленная в «Политеатре», психологически никак не достоверней пьесы Наталии Мошиной. Но за счет бьющей в глаз цифровой театральности постановка в целом выглядит гораздо убедительней.

От реального преступления с реальным наказанием в «Отморозках», от путаных, многоречивых колебаний между автоматом и Фейсбуком в «Жаре» мы приходим к театру в театре, матрешке политических акций. Режиссер Денисов отвечает перед судом за уничтоженный фильм об архитекторе, уничтожившем чертежи, – оба художника отстаивают свободу творчества как гарантию социальной ответственности искусства.

Действие пьесы заброшено в 2014 год, и наиболее остро, прорезывая будущее, в ней звучит фантазия о законе против интеллектуального терроризма. В остальном текст, написанный до начала Белой Зимы, удачно угадывает, куда нажать сегодняшней публике, чтобы она смеялась и гневалась: наш фонд благословил патриарх, государственная поддержка в области кино создана для борьбы с коррупцией – эти и подобные высказывания о политике власти в области культуры делают текст остро актуальным.

Итак, движение политического театра достаточно очевидно. От железного протеста к цифровой магии. От героя-воина к герою-артисту. От психологизма – к басне. От реализма – к иносказанию.

Хотя движение только началось, пришла уже пора объявить, что новому политическому театру не хватает пьес. Слов для театра собрано в последнее время предостаточно – но, тут я соглашусь с Агеевым, техника «Театра. doc» – техника вербатим – тут не вполне уместна. Как высказалась на дискуссии другая актриса, зачем вы показываете мне – меня?

От политического театра сегодня ждут, это ясно. И ждут не просто слов, не социального исследования, которое каждый в отдельности зритель способен провести, зависнув на час-другой в митингующей толпе или на странице любой оппозиционной группы в социальной сети. Участвовавший в дискуссии Александр Гельман показал задачу крупно: «Хотелось бы, чтобы появилась пьеса, в которой художественно обсуждается, нужна ли нам революция или эволюция под напором общества?»

Почему представленные драматургические образцы пока не справляются с подобной задачей, примерно понятно: чтобы решить большую, философскую задачу, искусству надо поглубже забуриться в мелкое, конкретное, душевное. Пока же драматурги остаются на уровне политизированного зрителя – изъясняясь языком идей и лозунгов.

Что такое «Жара», сама ее завязка с захватом офиса молодыми романтиками, как не своего рода лозунг, развернутый во времени демотиватор? Наталия Мошина использует громоздкий антураж остросюжетных фильмов, а снимает клип. Несмотря на гибель (за сценой) одного из героев, несмотря на обозначенную нисходящую динамику акции (до последнего заложника, отпущенного на волю), в драматургическом смысле на сцене ничего не происходит. Хотя ситуация безнадежного, беззубого терроризма придумана Мошиной почти гениально, она не сумела извлечь из нее никаких психологических последствий. Если не считать истерического монолога против офисных «овощей» в исполнении и без слов впечатляющего Павла Артемьева.

32
{"b":"885512","o":1}