Почему?

Мея замотала головой.

– Сосудами могут быть только смертные. Их, то есть ваш, век короток, а я с незапамятных времен живу в Чертоге своего Отца.

– С незапамятных, потому что не помнишь, как долго?

– Мне не нравятся твои вопросы! – Мея остановилась так резко, что слугам за спиной пришлось натягивать поводья, чтобы не врезаться в нее, – Я пойду назад. К Хеве-отцу и Пиле.

Еще недавно тело Меи просто звенело от любопытства. Мир людей казался необъятным и неизвестным, и ей хотелось поскорее изучить, впитать его весь, чтобы по возвращению в Чертоги рассказать Леули и остальным о диковинках Прекрасной Шири.

Мея развернулась в сторону рыбацкой деревни. Перед ней лежала дорога, которая спускалась по холму и утопала в ночи. Ша села, и стало холодно. Мир смертных не изменился, остался таким же полным загадок. Только теперь, когда Мея могла вдруг оказаться его частью, он показался страшным. Непредсказуемым, как эта темная тропа, ведущая в темноту.

Помявшись, Мея сделала шаг. Обернулась на Арвета. Он все так же стоял, а за его широкой спиной светились огни Ратты. Город не собирался спать.

– Тебе нужны доказательства, – кирье предугадал вопрос Меи еще до того, как она открыла рот, – Тогда дай мне руку.

Мея медленно подошла к Арвету. Он повернул ее запястье ладонью вверх. Илир передал ему кинжал. Мея знала, что это такое, потому что души воинов часто попадали в Чертоги с такими же.

– Как много ты знаешь о Сосудах? – Ша окончательно скрылась за горизонтом. Всадники выстроились вокруг Меи и Арвета с палками наперевес. На конце каждой горело по огоньку. Огоньки дрожали на ветру в едином, прогоняющем ночь танце. В их свете изломы на лице Арвета становились еще темнее. Кирье показался Мее уставшим и древним, – Из всех детей Владык только люди могут принять ношу божественной силы. Это так. Но известно ли тебе, Саломея, дочь озерного края, что кроме нее получали Сосуды?

Арвет занес кинжал над ее рукой, но Мея даже не дернулась. Давай же, молила она, давай.

Мея просила о боли.

Но когда острие, ударив в центр ладони, звякнуло и сломалось, все было кончено.

– Пусть Сосуд познает силу и познает ее увядание, – нараспев начал Арвет, – Пусть познает смерть.

– Но пусть не познает создание новой жизни. Пусть не познает боль. Да не коснется его творение рук человеческих, ибо он уже не человек. Он – воля бога.

Да будет так.

Слова всплыли на поверхность. Не воспоминания – лишь их тень.

Мея стоит на коленях. Она чувствует себя меньше, как Леули. И еще чувствует, как болят колени после долгого стояния на голых камнях пещеры. Чувствует горечь снадобья, которое недавно заставили выпить.

Значит, Мея не дух, которому подарили смертное тело.

Она и есть это тело.

Вот оно как.

Арвет коснулся плеча, и Мея вздрогнула. Она чувствовала, как на коже рук от холода поднимаются волоски. И еще шершавую землю под босыми пятками. А кроме этого – ничего. В душе царил штиль, но опытный рыбак догадался бы, что это лишь затишье перед бурей.

– А какая вторая?

Мея подняла голову. Она сама не заметила, как стала разглядывать пальцы на ногах. Ее собственные пальцы. Ха!

– Ты хотела от меня две вещи. Первая – мое имя, – терпеливо повторил Арвет.

Мея вдохнула ночной воздух. Он пах солью: пролитыми слезами сестры Далай, когда горе от предательства мужа обратило ее в синее море.

А еще Мея почувствовала кровь. Запах, который не спутаешь ни с чем, если узнал однажды. Где-то вдали, может, за линией заката, а может, даже за швом миров, испуганный убийца бежал прочь, оставляя позади чужое остывающее тело…

– Мея?

Она моргнула, и наваждение исчезло. Кровью не пахло, лишь слезами и холодом ночи. Мея подошла к Арвету и прошептала. Так, чтобы не слышали слуги.

– Огород. Я хочу огород.

Кирье улыбнулся.

– И зачем он тебе?

– Говорят, что Сосуды не могут создать жизнь. Я хочу попытаться.

– Не думаю, что имелась в виду такая жизнь, но как скажешь. Я исполню твое желание.

Мея не поняла, что Арвет имел ввиду, но переспрашивать не стала. Пусть пока эта тайна о мире смертных и останется таковой.

Соленая вода со взбаламученным песком набилась в нос, рот и уши. Пальцы тщетно попытались нащупать опору, только сильнее запутавшись в чем-то скользком. Водоросли, осознала Сауле несколько запоздало, прежде чем мысль о том, что надо всплыть, накинулась на нее вместе с чудовищным удушением.

Звук собственного вдоха оглушил, стоило задрать голову над поверхностью неспокойной воды. Надо сказать, моря было по колено, только вот не для того, кто очнулся полулежа на дне, угодив в рыболовную сеть.

– Вставай, – Раздался точно из-под толщи воды грозный женский голос.

Сауле тряхнула головой в разные стороны, чтобы прочистить уши, и из-за нахлынувших со всех сторон звуков едва обретенное дыхание снова перехватило. Ветер свистел и ерошил волосы, густая от соли волна пенилась о шершавое дно и где-то над головой, совсем высоко драли горло чайки. Мир задрожал. Сауле закрыла глаза и сжала в охапку пучок водорослей вместе с песком, пытаясь остановить его на месте. Еще одно путешествие она не переживет. Лишь пару секунд назад Сауле моргнула в туалете стадиона и провалилась в кромешную тьму.

По правде сказать, тогда перед замызганным зеркалом, вытирая редкие унылые слезы, она горячо надеялась, что все сгинет по ее велению.

От игры в жмурки мир не сдвинулся. Солнце не померкло. Колючие водоросли впились в мякоть ладони и удерживали Сауле на месте. Где бы она ни была.

Зато теперь над Сауле возвышалась женщина. Подол ее юбки был подвязан у колен, обнажая крепкие, как молодые дубы, ноги. Если б Сауле не так сильно беспокоила палка, которая упиралась прямо в солнечное сплетение, она бы выведала у хозяйки сетей систему тренировок.

– Рыбу воруешь? – женщина уже почти нависла над Сауле.

– Ворую.

Главный принцип ведения споров по Сауле гласил: ждут признания – отрицай, оправданий – соглашайся.

– Что, из липких сетей?

– Из них самых, – она понятия не имела, что такое липкие сети. – Я вообще только из таких и ворую.

В подтверждение своих слов Сауле закивала, из-за чего в сетях, опутавших с головы до пят, забились очнувшиеся рыбины.

– Кшанка?

– Будьте здоровы.

Хозяйка сетей молча сплюнула прямо в воду. Из-за борозд морщин, уходивших глубоко в кожу, ее усталое лицо казалось высеченным из камня.

– Послушайте, женщина, – Сауле оперлась на руки и попыталась встать, – Я, бесспорно, ослеплена вашей крутостью и все такое, но мне пора.

Палка пришла в движение так неожиданно, что Сауле не успела даже зажмуриться. Окатив брызгами, палка врезалась в левую ногу.

– Ауч.

Не будь нога протезом, торчащим из-под промокших обрезанных джинс, Сауле наверняка бы согнулась от боли. Спасибо саркоме1. За это и за путевку в санаторий, в который Сауле так и не успела съездить. Уже и не съездит, потому что хозяйка сетей на этот раз занесла палку над ее головой.

Протеза головы у Сауле не было.

– Тетя Варма!

Это сказала не Сауле. И даже не золотая рыбка, которая могла бы затесаться в липких сетях.

Что желаешь, девочка? Здоровую ногу, чизбургер и пару грудастых красоток.

Это был тот, кто не знал, что если называть “тетями” кого-то, кроме сестер мамы и папы, можно повысить шансы на знакомство твоего очень мягкого лица с очень твердой палкой. Этот кто-то несся к ним со стороны пляжа.

Сауле любила бег за чувство полета. В один момент рев крови в ушах заглушает все прочие звуки, жар от взглядов соперниц обжигает лопатки и финишная лента кажется такой белой, что режет глаз, а в следующий – все исчезает. Точно до этого ты мучительно медленно поднимался в вагончике американской горки, а теперь застыл в миге перед падением, разрываясь между желанием, чтобы миг этот длился вечно, и стремлением рухнуть в пропасть.