Она наморщила лоб в попытке вытащить из омута капризной памяти хоть что-то полезное, не бессмысленные образы, которые сообщали Ей только о пережитом много лет назад. Вот, к примеру.

Был холод дождя, стук капели, ворчание влажной хвои. И жар пугающего пламени, почему-то заключенного в каменный короб внутри человеческого жилища, покой деревянных половиц, радость от искусных костяных игрушек.

А был еще голос. Родной и далекий.

“Значит, я буду такой же как папа?”

“Может быть. Если будешь себя хорошо вести, то потом Ийлин назовет тебя Мея Купчиха.”

“Фу! Я не купчиха!”

“Ладно-ладно. Тогда Мея Торговка. А-ай!”

Воспоминание свербило в голове неприятной щекоткой, скорее всего, в тот день она испытывала досаду, гнев. Должно быть, тот, кто говорил с Ней, издевался, пользуясь своим высоким положением, чему Йаарви никогда не учил своих детей. Хева-отец быстро бы воспитал в том наглеце уважение…

Но все это было неважно. Голос из прошлого, пусть и глумливый, помог Ей.

Мея, Мея, Мея.

– Мея.

– Прям как нашу зеленщицу! Ух и жирная она, как корова, – голова Хевы-сына сначала звонко стукнулась затылком о крепкую ладонь отца, а затем лбом о борт колыбели. Мее – ах, как чуднó думать о своем имени – было не жаль глупца. Мудрые нередко передавали свой опыт строгими наказаниями, и их нельзя в этом винить. Оплошай бы сама Мея, она бы с радостью приняла воздаяние.

Они продолжали скользить по Далай-морю еще немного времени – Ша едва-едва сдвинулась по небу, когда впереди показался водный вал. Не слишком высокий, но бурлящий и гневливый. Опасный. Мея осмотрела колыбель – Хева-отец называл ее лодкой – и побоялась, что та может не выдержать встречи с морским уступом.

– Это все из-за живых камней на дне. Мешают волнам. Туули-владыка, помоги, – старший снова поплевал в ладонь, чтобы ветер дул верно, но тот лишь раз слабо дохнул в полотнище, чтобы затем бросить и стихнуть. Парус грустно повис. Среди всех богов, только Туули позволял себе шутить с судьбами своих детей. Хеву-отца Мея не винила – даже мудрые могут ошибаться.

Между тем, лодка наткнулась на коварный водоворот, который принялся разворачивать ее боком к валу. Хева-сын вцепился в борт и принялся причитать, а его отец, посуетившись с веревками и узлами, вновь позвал Владыку ветров. Ему удалось выровнять лодку, но быстроты не хватало, чтобы преодолеть водный гребень благополучно. Поэтому они шли медленно и ровно, неумолимо к своей гибели. Вал открывал свою жадную пасть.

И только застонали доски под кипящими клыками волн, Мея опустила ладонь и попросила Далай пропустить их. Неужели кроткая сестра откажется? Погубит ее и этих славных рыбаков?

Конечно же, нет.

Вал обиженно булькнул и прогнулся ровно настолько, чтобы их лодка могла беспрепятственно пройти между исходящими злобой бурунами. Раз! И они оказались в тихой заводи, защищенной от забав Далай-моря.

Хева-отец, управившись с парусом и посадив на весла сына, со странным выражением поглядел на Мею и спросил:

– На Йоне у тебя есть родня?

– Нет? – Мея не знала, будет ли среди смертных считаться Далай, поэтому ответила неуверенно.

– Вот я знал. Так уж и быть, позволю тебе жить в нашей хате до… – старик почему-то икнул, – до особых приказов.

Лодка прошелестела по песчаной отмели и остановилась. До суши было еще пять десятков шагов, и рыбаки, вытащив мшистую сеть с серебряным уловом, медленно пошебуршили туда по колено в воде. Мея же легко шла по глади. Хева-отец неприязненно глянул на нее.

– Иди нормально. Как люди, – и ей пришлось спустится вниз.

По сторонам Мея увидела других рыбаков и оставленные колыбели со свернутыми парусами, но сети их были едва ли наполовину полными.

– Эге-ей! – прокричал кто-то издалека и размашисто рубанул рукой воздух. Хева-отец ответил тем же.

– Далай нынче совсем не милостива! – гласные висли в воздухе как длинные водоросли в морской струе, будто незнакомый рыбак пел.

– Отчего?

– Да чегось-то приключилось там. Рыба попряталась.

Рыбак-мудрец хмыкнул и тихо пробубнил, чтобы слышали только сын и Мея.

– Конечно, попряталась, ежели орать как баба на сносях. Так и белорыба перепугается.

Белорыба! Мее был знаком этот дивный зверь. Только почему, она объяснить себе не могла, а Хеву-отца тревожить расспросами не решилась. Тот, уже громко, крикнул в ответ:

– Глядишь, завтра лучше будет. Тун ночью в зените!

Позже, когда Ша одарила драгоценной медью Далай-море, они добрели до жилища – домика с соломенной крышей и белыми стенами, огороженного хлипкой вязанкой. Из земли в беспорядке торчали какие-то грязные клубни, стебельки их жевал рогатый равнодушный зверь со зрачками-черточками. Был и другой, пушистый и пестрый, но он, почуяв Мею, завыл и убежал.

Внутри их ждала высокая смуглая женщина, крепкого вида, перетянутая ярким суровым поясом. О, должно быть, хозяйку звали Буря, подумала Мея. В ее руках орала от боли посуда, стонали половицы, а стены метались в судорогах от одного голоса.

– Вместо голозадой девки, могли бы и поболее рыбятины наловить! Дурни, как есть дурни! – и хватила странного вида дубиной по пыльному столу. Хева-отец весь сжался от ее слов и начал мямлить. Сын согнулся и спрятался от взгляда матери за спину старшего. Хотела бы также поступить и Мея, но Хева-отец был не настолько плечист, чтоб вместить за собой двоих.

– Так это, хозяюшка, не серчай. Она ж голяком посередь воды стоймя стояла, что ж ее кинуть? А авось навьей обернется, никому житья не станет?

– А на что харчи варить?! Может, и я по заре навьей обернусь, как от голода с тобой, дурнем, окочурюсь? Мне ее не нать! Еще и рухлядь на нее тратить, – тут хозяйка замахнулась, но не ударила, – Прибила бы, ух прибила!

Хева-отец глубоко вздохнул. Через мгновение, точно мысленно призвал на помощь богов, он подошел к женщине и робко приобнял ее за широкие плечи, отчего та надменно фыркнула.

– Пилонька, ты рассуди, кабы посередь моря оказалась ты? Неужто я тебя бросил? – Хева-отец тихонько водил ладонями вверх-вниз, и, кажется, незаметно зыркнул на сына, поэтому тот, как шустрая брогга, послушно метнулся по хате: смахнул ветошью пыль со стола, выгреб кривые глиняные миски и охапку деревянных палочек с утолщением на концах. Женщина понемногу смягчилась, но сурово спросила:

– Ты ответь-ка лучше, на кой она мне тут сдалась?

– Ну как это? По хозяйству помогать. Вон Рогатка ее сразу признала, так пусть она за ней и ходит.

– А жрет она много? – Хева-сын как раз открыл заслонку в стене. А за ней, Йаарви Вечный, плясал огонь!

– Ваш дом! – охнула Мея, – Он горит!

Она было призвала сестру Далай, чтобы та потушила жилище доброго рыбака, но тут Пила схватилась за живот и расхохоталась. Звук был такой, что Мея втянула голову в плечи.

– Дуреха, печку не видела что-ли?

– Не видела.

От новой волны насмешек спас Хева-сын. Он как раз доставал из печки клокочущий черный котелок, но оступился, и мутноватая гуща выплеснулась на пол.

– Пила, не серчай… – Хева-отец прикрыл лицо рукой, но женщина уже замахнулась, отчего сын мигом отскочил в дальний угол. Пила (наверное, весьма благородное имя для жены рыбака) вооружилась миской и широким шагом направилась к виноватому. О нет, крика из-за пролитой гущи Мея не потерпит.

Вода, из которой состояла жижа, охотно отозвалась и, ведомая рукой Меи, поднялась с пола, став булькающим пузырем. Хева-отец вытаращил глаза, а сын охнул. Зато Пила самодовольно выпалила:

– Ну вот будет кому огород поливать, – женщина подхватила с пола котелок и поймала в него пузырь гущи. Ее муж и сын одновременно выдохнули и опять очень странно поглядели на Мею. Она сделала что-то необычное? Вряд ли. Мея никогда не училась быть слагателем Йаарви, уж тем более иных богов. Вода – суть малая часть от Старших детей – сама повиновалась Мее, иначе быть не могло. Рыбаки, вероятней, поразились тому, что среди них находится дух, вот и дивятся. В страхе смертных винить нельзя – такова их природа. Мея сдержанно улыбнулась, чтобы люди видели, что никакого зла она им делать не намерена.