А я перевариваю ситуацию. Я согрею его, накормлю, а дальше? Сколько я смогу его прятать? А вдруг он заболеет после того, что пережил… Похоже, нам с котиком нужна помощь. Только вот к кому обратиться… А вдруг его просто выбросят на мороз опять. Я не могу кому попало показать его. Нет, это должен быть человек, которому можно доверять.

На улице уже стемнело. Котёнок сладко дрыхнет, а я не могу. В коридоре слышны голоса и шаги. Наверное, пересменка…

— До свидания, Вера Ивановна, — грустно и немного устало прощается с кем-то Алексей, — нет, пока не иду. Кое-что доделать надо.

Начинаю лихорадочно соображать. Так, сейчас все уйдут, я пойду к нему в кабинет и попрошу помощи. Он точно не выбросит.

Помню, как много лет назад, мы большой компанией возвращались из похода в горы. Когда мы вышли на дорогу к автобусу, который ждал нас, то обнаружили на обочине полуживую сбитую собаку. Несмотря на возражения остальных, Алексей подобрал её. Он переругался со всеми, кто был против, в грубой форме потребовал у водителя изменить маршрут, чтобы завезти её в ближайшую ветеринарную клинику. Не знаю, что было с бедной собачкой дальше, родители больше тот случай не обсуждали. Но я навсегда запомнила то, что Алексей сказал:

— Мы потратим на дорогу до ветеринарки несколько минут. А для неё это возможность сохранить целую жизнь.

Не думаю, что он откажет в помощи и моему котёночку.

Когда голоса в коридоре затихают, я поднимаюсь. Не разворачивая полотенце, кладу кулёк с котёнком в тумбочку рядом с кроватью, чтобы его не заметили, если кто-то из медсестёр решит зайти в палату в моё отсутствие.

Затянув потуже пояс на халате, выхожу в полутёмный пустой коридор. Наступаю очень тихо, только бы никто из медсестёр не заметил. В конце коридора у окна немного приоткрыта дверь кабинета завотделением. Оттуда слышатся голоса: Алексея и женский. Не понимаю, о чём говорят. Останавливаюсь, прислушиваюсь. В окне отражаются силуэты. Они перемещаются, двигаются. Зависаю на них, хочу рассмотреть, что там происходит. Выцепливаю взглядом женскую фигуру, стройную, с крупной грудью и выразительными бёдрами.

Перехватывает дыхание, перед глазами мечутся чёрные точки. Общее состояние, словно проваливаюсь в воздушную яму на самолёте. В кабинете Алексея прямо на моих глазах ложится грудью на стол, нахально оттопырив зад, абсолютно, совершенно, безусловно, целиком и полностью голая женщина.

Князев

На КПП забираю сумку у курьера.

— Алексей Петрович, зачем вы сами-то, прислали бы санитара, — с заискивающей улыбкой укоряет меня охранник.

— Нормально, прогулялся заодно, — вежливо киваю и отправляюсь обратно к отделению.

Машинально кидаю взгляд на второй этаж, на окна девятой палаты. Свет не горит. Ксюша спит, наверное.

При мысли о ней в груди становится жарко, а в штанах тесно.

Она поцеловала меня… В этом не было ничего странного. Девушка в состоянии жёсткого стресса, разбитая, шокированная, измученная. Предсказуемо, что ей захотелось выразить благодарность за сопереживание именно так.

А вот что случилось в этот момент со мной? Ничего не понимаю. Одурел от неё, реально. Растаял, поплыл. Давно подобного не ощущал, чтоб с одного прикосновения крыша слетала. Мозг тупо отключился. И, если бы она была не моей пациенткой, наверное, тормоза отказали бы. Дико хотелось продолжать: чувствовать её нежные губки и горячий шёлковый язычок, слышать частое дыхание, вжимать в себя, утонуть вместе с ней… Никуда бы я её не отпустил. Не сходя с места, подмял бы, и жадно, горячо…

Но врачебная, мать её, этика. А ещё возраст, она ж мелкая совсем… И родителям в глаза как смотреть после такого?

Осадил себя, справился, перетерпел. И брожу весь вечер на своей кайфушечной волне, ни на чём сосредоточиться не могу. Губки её вспоминаю мягкие, нежные и чуточку солёные.

— Эй, красавчик, не ушёл ещё домой? – хватает меня за локоть Маринка.

Как водой ледяной облила. Её резким, визгливым голосом только колдовские наваждения снимать.Вышла из лифта, а я туда хотел. Всё желание отбила. Противно после неё.

Как водой ледяной облила. Её резким, визгливым голосом только колдовские наваждения снимать.

Свожу брови к переносице, не отвечаю. Стряхиваю её руку с себя и выруливаю к лестнице. Пешком пойду, пожалуй.

— Я загляну к тебе сейчас, — мяучит в спину. Специально погромче, чтоб медсёстры в приёмном услышали.

— Занят, не стоит, — бросаю вполоборота.

Быстрым шагом прохожу в кабинет, по пути раскланиваюсь с персоналом, который расходится по домам.

В кабинете ставлю пакет на стол. Аккуратно достаю вкусняшки. Торт «Маска», еле нашёл кондитерскую, которая печёт его. Помню, что Ксюша-девочка только так его трескала. Следом достаю банку с половинками персика в сиропе. И небольшую пиццу, горячую ещё. Сейчас чайник вскипячу, заварю и отнесу Ксюше. Хочу, чтоб улыбнулась мне.

— Ну что, все разошлись? – в дверь заглядывает Маринка.

— Ага, и ты иди поспи, — буркаю себе под нос.

— Оу, Лёшенька, ты мне сюрприз приготовил? Как это мииило, — гундосит она в ответ, нагло просачивается в кабинет и плывёт ко мне с многозначительной улыбочкой, — извини, что не вовремя…

— Ты не вовремя, серьёзно. Если не по делу, то не трать энергию и силы, бесполезно. Напрягаешь.

Отворачиваюсь, открываю нижний ящик шкафа, достаю поднос, который мы используем, когда приезжает комиссия из Минздрава. Возвращаюсь взглядом к столу и озадаченно замираю. Это что ещё за «собака мордой вниз»? Обнажённая Марина лежит грудью на моём столе, отклянчив голую попу. Смятый халат валяется под её ногами. Белья не видно, наверное, заранее сняла и без него явилась.

Задумчиво чешу затылок. Неа, вообще не вштыривает. Переболел и не тянет ни капли к ней больше.

— Оденься, замёрзнешь, — советую равнодушно, аккуратно сдвигаю тело подносом в сторону и, не глядя на Маринку, начинаю заполнять его вкусняшками.

— Да ладно тебе, Лёш, — искренне обижается она, — ну, не выделывайся, прощай меня уже.

Хочется много чего сказать. Только стоит ли?

Внезапно в коридоре недалеко от кабинета раздаётся грохот.

— Это что ещё…

Стремительно бросаюсь к двери. Вижу в темноте коридора опрокинутую набок каталку. Рядом с ней на полу лежит девушка с длинными тёмными волосами.

Ксюша?!

Подбегаю, приподнимаю голову. Без сознания.

Кричу медсестре, которая позёвывает на посту::

— Глюкозу подготовь.

Подхватываю Ксению на руки. Лёгкая, как пушинка. Несу в палату.

— Лёёёш, — слышу обиженное из-за спины.

— Марин, вали на хрен отсюда, — рычу на неё, больше не могу вежливо, довела.

Веки Ксюши легко дрожат и поднимаются.

— Сейчас, сейчас, — бормочу походу сам себе, — глюкозу прокапаем, полегче станет.

Она не отвечает. Смотрит болезненно, вокруг глаз синие тени, губы бледные совсем.

Толкаю плечом дверь её палаты, вношу внутрь, укладываю на кровать. Пробегаюсь взглядом по обстановке. Ужин нетронутый стоит.

— Не ела ничего, — хмуро поджимаю губы, — голодная?

Несмело кивает.

Фух… Опускаюсь рядом. Вытираю тыльной стороной ладони пот со лба.

— Слабая ты ещё, Ксюш. Питаться надо, чтоб восстановиться, — отчитываю её.

Забираюсь рукой под одеяло, трогаю ступни. Ледяные!

Входит дежурная медсестра, щёлкает выключателем:

— Что в темноте сидите? Я так вену не найду, — недовольно ворчит.

Ловко подключает систему и уходит в сестринскую.

Провожаю её взглядом и, когда дверь за её спиной захлопывается, возвращаюсь к Ксюше. Она часто-часто моргает, как будто хочет заплакать. Напугалась девочка. Надо бы успокоить.

Сажусь ближе, поглаживаю тонкие пальчики и шепчу:

— Не переживай, через полчаса докапает, и будем чай с тортом пить.

Она собирает бровки домиком и судорожно вздыхает, как будто решается что-то сказать.

Неожиданно из тумбочки раздаётся громкий писк.