Слышу стук, оборачиваюсь. Рыжий что-то вытащил из сумки и теперь катает по паркету, подгоняя лапкой.

— Что там у тебя? – несусь к нему, — а ну, отдай, не твоё.

Отнимаю у кота и с изумлением рассматриваю овальный, почти гладкий небольшой предмет. Мамочки… Это настоящая ракушка… Да как же он…

Сердце защемило, прикладываю к нему руку. На глаза наворачиваются слёзы, прикрываю их. Подбородок чуточку дрожит. Делаю долгий вдох.

Я невыносимо растрогана сейчас.

Это настоящее чудо. То, что происходит в моей жизни. Но этого могло не быть. Как же хорошо, что свадьба с Вадимом не состоялась.

Мне так хочется сделать приятное Алексею в ответ… Надо приготовить что-то. Порадовать чем-то вкусненьким. Он один живёт, наверное, соскучился по домашней еде…

Быстро направляюсь к холодильнику. Что тут у нас есть? Кладу на разделочный стол ракушку. Так, чтоб была перед глазами.

Следующие полчаса режу салатик из свежих овощей, потом чищу и ставлю вариться картошку. И напоследок включаю духовку, отправляю туда блюдо с разделанной напополам курочкой, посыпанной приправами и обмазанной майонезом.

С чувством выполненного долга отправляюсь искать ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Там расставляю новые пузырьки, раздеваюсь, поворачиваю кран. Встаю под воду, прикрываю глаза и замираю, подставив лицо струям, словно солнцу. Мне так спокойно, так замечательно. Как будто я раньше была не я, притворялась кем-то. А сейчас, наконец, мне не надо быть другой.

Вдруг из-за двери раздаётся страшный грохот.

Боже, что там происходит?! Вылезаю из ванны, сдёргиваю бордовое махровое полотенце с крючка, наматываю его на тело и, оставляя за собой мокрые следы, бегу в сторону звука. Боковым зрением замечаю метнувшийся к входной двери рыжий вихрь.

— Да блин!

Торможу, схватившись за голову.

Возле плиты растекается жидкая бежево-жёлтая дымящаяся субстанция с недоваренными кусочками картофеля. Аааа, кошмар… Кажется, что прямо в эту минуту на моих глазах вздувается паркет.

Бросаю убийственный взгляд на Рыжего, который умывается, сидя на обувной банкетке, уже совершенно невозмутим и спокоен. И наверное, немножко гордится тем, что рядом с ним поблёскивает моя ракушка.

— Попадись мне только! – пригрозив кулаком, выкрикиваю со слезами в голосе в его сторону.

Лихорадочно ищу взглядом что-то, чем можно собрать несостоявшееся пюре. На стене висят несколько вафельных полотенец с новогодним узором. Тороплюсь к ним, хватаю сразу все, потом к плите за половником, стоящим рядом в керамической подставке. Не руками же мне горячее собирать. И обратно, к лужице. Присаживаюсь на корточки, зачерпываю половником достаточно много, ищу глазами кастрюлю, в которой варилась картошка, чтоб сливать всё в неё. Обнаруживаю посудину метра за полтора от себя, тянусь… И чувствую едкий запах гари.

В ужасе оборачиваюсь к плите. Похоже, я впопыхах выронила одно из полотенец, и теперь оно вспыхнуло, распространяя вокруг едкий вонючий дым! Ну, почему я такая дурочка? Не догадалась выключить газ для начала. Мчу туда, закручиваю регулятор огня, за уголок поддеваю горящее полотенце, перекидываю в раковину, заливаю водой. Оно с шипением тухнет.

У меня на глаза наворачиваются слёзы. Капец. Так хотела удивить Алексея, чтоб пальчики оближешь, чтоб ему понравилось. Чтобы смотрел на меня ласково… А получается, что навязала кота-вредителя. И не смогла ни за ним уследить, ни ужин приготовить. Отличная хозяйка, чего уж. Кашу заварить – легко! Позор мне, неумехе.

Усаживаюсь на пол и, шмыгая носом и глотая слёзы, продолжаю убирать этот кошачий бедлам.

— Что у вас тут произошло за полчаса?

Вздрагиваю и оборачиваюсь в сторону двери. Не слышала, как вошёл Алексей. Он цепляет петельку куртки за крючок вешалки и, удивлённо принюхиваясь, идёт ко мне. Рыжий с громким мурлыканьем и поднятым строго вверх хвостом наворачивает восьмёрки вокруг его ног. Считай, отмазался, типа не он виноват, а я.

Поднимаюсь, опускаю глаза и начинаю оправдываться, всё больше погружаясь в свою обиду:

— Я просто хотела приготовить ужин. И приятно тебе сделать. А Рыжий свалил… Пролил на пол… И ракушку мою утащил.

Больше не получается говорить. Так стыдно… Закрываю лицо ладонями и опять рыдаю. Но полностью погрузиться в горе у меня не получается. Алексей нежно обнимает меня, прижимает к себе. Мне моментально становится тепло и спокойно.

— Ччч, не плачь, всё хорошо, — прохладные губы прижимаются к моему виску, — подумаешь, ужин. У нас с тобой знаешь, сколько их ещё будет, этих ужинов. И ракушек тебе куплю сотню разных. Любых, каких душа потребует.

Меня кидает в жар. Голову кружит от запаха его кожи. Я трусь носом о крепкую шею, чтобы впитать в себя его ещё больше. И балдею от низкого хрипловатого тембра:

— А хочешь, сходим поужинать в ресторан? Здесь на первом этаже есть хороший.

Мои губы вздрагивают, чтобы ответить, но тут же одёргиваю себя, вспоминая, что не говорю.

Ох, или уже говорю?

— Ай, — вздрагиваю и выгибаюсь.

В ягодицы вонзаются колючие коготки. Это Рыжий подпрыгнул и висит на полотенце, в которое я завёрнута. Далее замедленными кадрами. Я оборачиваюсь, чтобы стряхнуть котёнка, но получается иначе. Под его тяжестью полотенце развязывается и падает к моим ногам. Испуганно распахиваю глаза. Прикрывая грудь руками, возвращаюсь к Алексею, касаюсь взглядом его умопомрачительных глаз, и всё… Напряжение между нами становится провокационным, насыщенным, вязким. Воздух — густым и хмельным. Алексей уводит взгляд, опускается ниже, сначала зависает на губах, потом ещё ниже, к груди… Тяжело сглатывает.

Проводит ладонями вниз по моей обнажённой спине, сжимает рукой ягодицы, вдавливает в свой пах. Я сразу же ощущаю его возбуждение. Он твёрдый как камень. В ответ у меня закипает что-то внутри живота, разливается жаркими волнами. Надо бы вырваться… Но как? Я забыла, как это делается… Честно пытаюсь дышать, но воздух невыносимо жаркий. Кажется, он чувствует нечто подобное: его дыхание сбивается, а взгляд совсем пьяный. Меня тоже ведёт и плавит. Поднимаю руки, обнимаю его за шею, провожу пальцем по мужественной линии челюсти, тянусь лицом и шепчу в губы:

— Кажется, умираю...

Мы в спальне, валяемся на кровати. Лёша без рубашки, но в брюках. А я без всего.

Рядом на журнальном столике стоят два высоких бокала из синего стекла, тарелочка с клубникой, серебрится обёрткой нетронутая шоколадка.

Мы целуемся, ласкаем друг друга. Не ориентируюсь по времени. Наверное, несколько часов. Иногда даём себе минуту отдышаться. Молча пьём терпкое вино. Глаза в глаза. Нет сил говорить. И желание только одно – опять прижаться, слиться в единое дыхание.

Не знаю, от чего я больше пьяна, от вина или от Лёшиных губ и рук. Мне кайфово и томяще-мучительно одновременно.

Его влажные губы то терзают мои, то скользят по обнажённому телу вниз. И я теряюсь от остроты ощущений. Порхаю ресницами, расфокусировано пялясь в потолок, который расплывается перед глазами, превращаясь в небо, затянутое светлыми пышными облаками.

— Лёш, — задыхаюсь, выгибаясь грудью, раскрываясь навстречу его умелым ласкам.

— М? – ведёт горячим языком по коже шеи вверх.

С шипением всасывает мочку, мои веки неконтролируемо опускаются от удовольствия наконец. Он так пахнет, что я схожу с ума.

— Ксюш, — вопросительно шепчет, легко покусывая мою нижнюю губу и опять выдох, пауза.

— А? – растерянно отрываюсь, — Не помню…

— Хм, — плотоядно улыбается.

Мы сталкиваемся расплавленными взглядами. Всего на секунду, потому что опять тянет. Я вся пылаю: губы, горло, грудь, внутри живота, между бёдер.

Лёша осторожно укладывает меня головой на подушку, нависает надо мной, ощутимо упираясь в бедро эрекцией.

Жалуюсь слабыми губами:

— Всё… Жарко…

— Нет, ещё недостаточно сильно, — возражает севшим голосом и прокладывает горячую влажную дорожку языком по животу вниз и опускается лицом между ног.