Я вскрикиваю… От незнакомых жгучих ощущений сжимаю пальцами простыню под собой, ноги сгибаются в коленях, неосознанно пытаюсь сомкнуть их, чтоб ослабить возбуждение.

Но Лёша не даёт. Раздвигает бёдра обратно и властно впивается снова.

И всё, я больше не могу себя контролировать. Зажмурившись, дрожу, выгибаюсь, жалобно поскуливаю. Мои вздохи становятся быстрыми, неровными и хрипловатыми. И в момент, когда, кажется, что больше невозможно терпеть это всё, он отрывается, приподнимается выше, проводит между складочек пальцами, оставляя там что-то влажное, густое и прохладное. И быстрым чётким движением проникает внутрь.

Я задерживаю дыхание, удивлённо распахиваю глаза. Лёша замер надо мной, опираясь на вытянутые сильные руки. Пресс напряжён, мышцы чуть подёргиваются. Грудь тяжело вздымается. Челюсти сжаты, взгляд прикован ко мне. А мне почти не больно. Не так, как представляла, совсем капельку. И я хочу, чтобы он двигался во мне. Делаю первый толчок сама. Он с шипением опускается на предплечья, находит мои губы своими и продолжает, медленно, сладко и больно-приятно. Я впиваюсь ноготками в его спину, обхватываю ногами и целую, целую, целую…

Неожиданно Лёша ускоряется. Несколько сильных, несдерживаемых толчков, замедляется:

— Прости, не смог, — его слова звучат низко, почти невнятно, раскатываются животной страстью, отзываясь во мне неконтролируемой приятно-мучительной пульсацией.

Он опускается рядом, оставаясь внутри. Прижимает меня к себе. Подрагивающими пальцами проводит по волосам:

— Останься навсегда?

Князев

Мне снится сон.

Мы стоим в обнимку у панорамного окна, смотрим на ночной город.

Сжимаю Ксюшину грудь, провожу ладонью по затвердевшим соскам. Трусь щекой о гладкую кожу плеча, вырисовывая её контуры сверху по талии и бёдрам, потом обратно. Она что-то невнятно мурлычет, выгибаясь в пояснице. Закидывает свою руку мне за голову и облокачивается затылком на моё плечо. Глаза блаженно прикрыты, на губах мечтательная улыбка. Чувствую, как тоненькие пальчики легонько царапают сзади мою шею. Обливаюсь мурашками.

Нежно целую её в висок и шепчу:

— Малышка, так долго ждал тебя… Девочка моя, красивая, сладкая, любимая…

Ксюша прокручивается телом в моих объятиях. Теперь мы лицом к лицу. И я залипаю в её оливковых миндалевидных глазах.

В них шторм. Сквозь темноту неба простреливают яркие лучи. Плещутся волны с барашками, то стекая вниз, то встряхиваясь белоснежными брызгами к тёмным облакам.

Она хмурит ровные брови, между ними пролегает еле заметная поперечная морщинка. Слышу её голос, но губки сжаты, только обиженно подрагивают.

— Я люблю тебя. Всю жизнь любила. Но мне пора…

— Нет, — сжимаю её сильнее, — не отпущу.

Но внезапно понимаю, что её уже нет со мной. Она стоит вплотную к окну, медленно поднимает руки и, встряхнув перед моим носом русалочьим хвостом, просачивается сквозь стекло в ночную темноту.

— Стой, — бросаюсь следом, пытаясь схватить, задержать.

— Лёш, ты чего, кто-то звонит просто, — слышу смеющийся голосок и просыпаюсь.

Ксюша свесилась с кровати, пытаясь достать телефон, а я крепко держу её за бёдра обеими руками.

Фух, дурацкий сон. Рядом моя рыбка любимая, не уплыла. Заграбастываю её полностью, подминаю под себя, щекочу. Телефон с обиженным стуком снова падает. А Ксюша смеётся и елозит под моим телом по кровати аппетитной попкой, тёплая, уютная, соблазнительная. Моя.

Ловлю её губы своими, терзаю их до искр перед глазами. И она вспыхивает, как спичка. Сладко стонет. Обхватывает меня ногами и трётся влажными складочками о мой живот. Ооо… С утра это очень опасные движения, особенно для неё, ведь ещё суток не прошло, как она лишилась девственности. Мне не хочется причинять ей боль, надо бы дать время, чтобы всё зажило. Только вот она сама сейчас дерзит и напрашивается.

Падаю на спину, увлекаю, чтоб села сверху. Пусть решает по собственным ощущениям, настаивать ни на чём не буду. Но и отказываться не собираюсь. Её взгляд опускается на мои губы. Облизывает свои. Одной рукой ласкаю её грудь, другой нащупываю набухший клитор. С удовольствием слежу, как покрывается поволокой её взгляд. Аккуратно погружаю внутрь палец, совсем чуть-чуть. Надо бы остановиться… Но так хочется похулиганить. И её стонов.

— Аах, — выдыхает моя малышка, захлопывает глаза и чуть откидывается, опираясь сзади на ладони.

Делает несколько медленных, выразительных кругов тазом, меняет положение. Стремится грудью ко мне, приподнимается, обхватывает рукой горячий член и осторожно опускается на него.

— Куда, больно будет, — сиплю, закатывая глаза от удовольствия.

Пытаюсь нащупать под подушкой тюбик с обезболивающей смазкой, но, оказавшись внутри влажного, жаркого кайфа, напрочь теряю ориентиры, забываю, что искал. Кладу ладони ей на бёдра и помогаю настроить ритм.

Ксюша опускается на меня телом, её твёрдые соски чувственно скользят по моим волоскам на груди. Ласково простанывает на ухо:

— Не надо. Хочу без всего. Люблю тебя.

Дыхание перехватывает от её слов. Глохну от возбуждения. Но не такого, чтоб жарить со всей силы. Просто гладить её. Целовать. Шептать, как важно для меня то, что между нами происходит. И прошлая ночь, и это утро, и каждая минута рядом.

Но не могу, нас уже затянуло куда-то глубоко, а там жара невыносимая. Мы движемся навстречу друг другу горячо, тесно, сладко, вязко… Шумно втягивая воздух, залипаю на ритмично покачивающихся перед глазами каплях полной соблазнительной груди. Тело сводит от истомы и напряжения. Последние движения смазанные, неконтролируемые. Судорожно сжимаю влажные бёдра, погружаюсь, наверное, слишком глубоко и болезненно, но ничего с этим поделать не получается. Всё…

Укладываю Ксюшу рядом, сжимаю сильно, балдея от её постепенно затихающего дыхания в основание шеи. Захлопываю глаза. В голове почти пусто. Только одну мысль гоняю. Как так случилось, что по уши влип? Прошло несколько дней с момента нашей с Ксюшей новой встречи, а я болею без неё, как наркоман. Все мои мысли о ней, в ней, для неё. Самое охренительное, это взаимно. И нет ничего прекраснее для меня сейчас, чем её пальчики, поглаживающие мою спину. И этого сладкого укуса в плечо. Шиплю, забираясь руками ей в волосы, успокаивающе поглаживаю.

— Давай поспим ещё немного.

Хихикает. Не понимаю, что за вибрация? Шум в ушах такой странный, что ли?

— Опять звонят, — выскальзывает из моих рук растрёпанная и раскрасневшаяся Ксюша, тянется за телефоном, растерянно промаргивается, — это мама. Ответить?

Киваю. Но тут звонит на тумбочке мой телефон. Это консьерж.

— Алексей Петрович, к вам некие Масловы. Говорят, что не смогли сами дозвониться. Пускать?

Ксюша

Сердце выскакивает из груди, щёки горят от волнения.

Алексей спокойно поднимается, натягивает джинсы, футболку.

Я лихорадочно копаюсь в куче одежды, не могу вывернуть шорты, руки трясутся.

— Спокойно, девочка моя. Мы справимся.

Убираю непослушную, прядь со лба, заправляю за ухо, с обиженным рыком откидываю окончательно запутанный кусок ткани на кровать. Лёша берёт меня за плечи, легонько встряхивает, пытаясь поймать мой бегающий испуганный взгляд:

— Малышка, тихо. Посмотри на меня.

Я поднимаю глаза.

— Всё нормально. Ты боишься, что на тебя будут давить, так?

Я киваю, сдувая с ресниц навернувшиеся слёзы.

— Пойми, только ты знаешь, как лучше. Ты сделаешь меня счастливее, если согласишься переехать ко мне. Но если считаешь, что ещё слишком рано, подожду. Ты должна сама чувствовать, в чём твоё счастье.

Он нежно касается губами моих.

Мне становится легче. На несколько сладких секундочек обхватываю его за шею, прижимаюсь крепко. Не в чём, а в ком. Ты моё счастье, Лёш. И я обязательно скажу тебе об этом. Позже.

А пока отстраняюсь. Выдыхаю через сложенные трубочкой губы. Ещё раз беру в руки злополучные шорты. Фух, получилось вывернуть, наконец.