Мама отрицательно покачала головой.

– Тогда надо купить стеклянные маленькие разноцветные пуговицы. С этим, надеюсь, проблем не будет? Ну, пожалуйста, мамочка! – Елена стремительно выпаливала слова, хорошо зная, что уверенный напор в голосе оказывает на маму поистине магическое действие.

– Ффу, господи, заморочила меня совсем! – наконец, сдалась мама, отреагировав на монолог дочери в точности так, как рассчитывала лиса-Елена, – ладно, делай, что хочешь. Может, ты и права. Так и быть, помогу тебе.

– И когда ты у меня успела вырасти? Такая рассудительная, – добавила она, с изумлением разглядывая дочь, будто видя её в первый раз.

Елена сочла за благо скорее свернуть разговор с опасной темы и потащила маму к кассе, сжимая в руках спасительные полукеды. Уже на выходе из отдела ей пришла в голову еще одна блестящая мысль.

– Подожди-ка, нам нужно ещё кое-то посмотреть, – по-хозяйски распорядилась она и увлекла растерянную мать в отдел мужской обуви.

Уставшая удивляться, мама безропотно следовала за поймавшей кураж дочерью. На лице её прочно закрепилось выражение покорности и обречённости.

В отличие от отдела женской обуви, в мужском отделе на полках можно было встретить вполне приемлемые модели. Особенно маленьких размеров. Всё же в те годы модников среди представителей сильного пола было гораздо меньше, чем среди дам. Не обращая внимание на изумлённые взгляды посетителей и продавцов, Елена схватила мальчишечьи лакированные полуботинки и скоренько примерила их. На её счастье туфли сели точно по ноге, к тому же оказались лёгкими и даже с долей изящества.

Елена продефилировала по залу и остановилась перед матерью, чуть выпятив бедро.

– Ты это серьёзно? – тихо, одними губами вымолвила мама.

– А что? – с ликованием воскликнула Елена, – по-моему, очень даже неплохо!

Она подошла к зеркалу и поставила ногу на носок и слегка прогнулась в спине. Вроде бы не жмут, и выглядят прилично.

– Берём! – решительным тоном сказала она матери.

Та спорить не стала.

По дороге домой, сжимая в руках авоську с обувью, Елена вспомнила, как в те годы все или почти все советские девушки стремились побыстрее освоить туфли на каблуках. На каблуках ходили заправские модницы. Да что там, такие туфли носили вообще все женщины, кроме разве что дряхлых старушек. Девчонки же просто грезили высокими каблуками. Ведь чем выше был каблук, тем старше и увереннее в себе казалась девушка.

Но эта мода имела оборотную сторону. Неудобное положение ноги при хождении на каблуках приводило к страшным болям в непривычно изогнутой ступне. Хуже всего было, что боли продолжались даже после того, как злополучные туфли были, наконец, сброшены. Но, что не сделаешь ради моды! В советское время мода была единой, монолитной и незыблемой. Стандартные причёски-укладки, одинаково густо накрашенные ресницы, и, разумеется, каблуки – обязательные как военная форма для бойца.

Лишь спустя годы Елена поняла, как опрометчиво она поступала в юности, когда буквально не слезала с каблуков. Чем старше она становилась, тем хуже чувствовали себя её испорченные в юности ноги. Поэтому сейчас, умудрённая опытом, Елена вовсе не хотела наступать на те же грабли. «Буду надевать туфли на каблуках на конкретное мероприятие, но терпеть эту муку каждый день – нет уж, увольте! Ни за какие деньги. Пусть лучше я буду щеголять в мальчишеской обуви. К тому же на этих туфлях нигде не написано, что они мальчишеские», – так думала Елена, направляясь с матерью по дороге к дому.

Но прежде чем вернуться, они заглянули в соседний магазин, в галантерейный отдел, где накупили всякой мелкой всячины для предстоящего украшательства, благо стоило всё это совсем недорого.

Когда Елена начала раскладывать приобретённые сокровища на стол и примерять всё это к кедам и туфлям, мама, стоящая в стороне и довольно скептически наблюдавшая за манипуляциями дочери, не выдержала и тоже включилась в работу. И вскоре они уже в четыре руки подкрашивали, пришивали и приклеивали, колдуя над купленной обувью, чтобы туфли и кеды на выходе выглядели как можно более стильно. Иришка, которую мама хотела привлечь к совместному творчеству, только фыркнула и демонстративно отправилась смотреть телевизор, вывернув регулятор громкости почти до отказа. Но Елена и мама уже вошли в азарт и на надутые губы Иришки внимания не обращали. На всё про всё у них ушёл целый вечер.

Вечером домой вернулся отец, которого попросили выйти на работу в выходной день, да так в изумлении и застыл на пороге, глядя на красоту, стоящую на столе. Елена как раз наводила финишный глянец на кеды, покрывая их за неимением иного, лаком для волос «Прелесть».

– Что это? Где это вы такое отхватили? Ничего подобного не видел! – поразился отец, не сводя глаз с сияющих подобно ёлочной игрушке великолепных туфель невиданного тропического раскраса.

– Они же, наверное, кучу деньжищ стоят? – спохватившись, процедил он мрачно.

– Не переживай, мы сами сделали, – успокоила родителя довольная Елена, – так что обошлись они недорого.

– Туфли сами сделали? – не понял отец.

– Да не туфли, конечно, дуралей! – раздраженная непонятливостью отца, вмешалась мать, – Это вообще не туфли. Обычные кеды. А мы их сами покрасили, шнурки новые вставили, украшения разные приделали, теперь видишь? Это всё Алёшик придумала, вот какая у нас дочь! А кеды, сам знаешь, стоят копейки.

– Ха! Может, и мне чего придумаете? – услышав про копейки, отец вновь ощутимо приободрился.

Он постоял, затем почесал в затылке и с важностью изрёк:

– Хочу стать на своем заводе самым модным мастером, раз у меня такие женщины в доме! Из дерьма конфетку сделают. Ну, я в хорошем смысле. Ты, Ленусик, прям как Золушка – из пыли и пустяков всяких туфельки волшебные смастерила. Только я тоже как Золушек, тоже хочу на бал, сделайте мне, девочки, черевички, пока я окончательно в крысу не превратился!

Все, кроме Иришки, захохотали и веселились ещё долго. Елена с мамой радовались своим поделкам, тому, как ловко они справились с отнюдь не тривиальной проблемой. А отец пребывал в прекрасном расположении духа, потому что не любил тратить лишнюю копеечку и всегда был доволен, когда мог сэкономить. За ужином члены семьи наперебой придумывали всё новые и самые невероятные в исполнении варианты обуви. Елена не могла нарадоваться на этот день, показавшийся ей едва ли не самым лучшим в жизни.

Кирилл Запевалов. Вот кто стал объектом следующей страстной влюблённости Генки. Разумеется, не сексуальной, а просто обожательной, до одури. Запевалов всё делал красиво. Даже в школьной столовке, где все носились между столами и пихались, чтобы занять лучшее место, он, ещё будучи салагой-младшеклассником, безо всяких видимых усилий усаживался там, где мечтали сесть все, от мала до велика. Хотя быть может, дело обстояло иначе – куда бы ни сел Запевалов, там тотчас оказывался эпицентр школьной жизни.

Почему так происходило, не знал никто, тем более сам Запевалов. Он никогда не пытался привлечь к себе внимание – редко повышал голос, говорил, в сравнении с другими, мало и никогда ни к кому не подлизывался. Но каждое сказанное Запеваловым слово будто имело дополнительную силу, которая ощущалась и ребятнёй, и взрослыми. Этакий волшебный голос Джельсомино.

Генка хорошо помнил, как Запевалов впервые вошёл в помещение, где занимался их третий класс. Это было в четвёртой четверти, когда весеннее настроение вовсю разогревает ребячье озорство до градуса кипения. Поэтому новенький сразу же вызвал нездоровый всплеск всеобщего ажиотажа – девчонки зашушукались, обозревая экстерьер пришельца, а пацаны начали строить ему рожицы, демонстрируя свою зарождавшуюся маскулинность. Местный хулиган Бантик украдкой показал ему кулак, а другой забияка, СухоВитька, сидевший тогда один за партой, демонстративно поставил свой портфель на свободное соседнее место – мол, не сядешь со мной, новенький, здесь занято.