Пространство между веками оказалось вне времени и пространства, в нём не было ничего, только спокойное тепло. Да вдобавок к нему еле уловимое томление молодого тела – странное, вновь обретённое ощущение. Елена ещё попыталась о чём-то подумать, зацепиться сознанием за ускользающую явь – безуспешно. Сон уже накрывал её, глубокий и крепкий, какого у Елены не было, кажется, целую вечность.

Проснулась Елена потому, что кто-то, пройдя совсем близко, в паре сантиметров от её лица, как из лейки окатил кожу свежей прохладой потревоженного воздуха. Она открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд. Расплывчатая фигура у окна приобрела знакомые очертания. На миг Елене показалось, что она видит немного сутулую спину Геннадия, но нет, конечно же, это была мама, которая поливала герань на подоконнике из небольшой жестяной лейки.

– Мама-а-а, – не без удивления прохрипела Елена сонным голосом.

– А-а, разбудила тебя, да? – откликнулась мама, поворачивая к дочери улыбающееся лицо, – Ничего, пора-пора, вставай. Там отец кашу манную варит, твою любимую. Просыпайся, давай. Сегодня в ЦУМ поедем, надо обувь тебе купить сменную. Может, в детский мир по дороге заедем.

– Сегодня же воскресенье. Разве магазины работают? – на автомате выпалила Елена, потому что ей очень хотелось ещё с часок беззаботно поваляться в постели, – Выходной же!

– Школьная ярмарка! Забыла? – усмехнулась мать, – раз в году в воскресенье магазины открыты. Понятно, не все. Но эти точно работают. Вчера по телевизору в новостях местных сказали. Вставай, нечего валяться. И диван собери, не пройти тут у вас.

– Щас, – Елена потянулась с громким выдохом, – Уа-а-х.

– Не щас, а немедленно, – мама легонько шлепнула дочь по оголившейся оттопыренной попочке и направилась к выходу.

– Ну, мам! – возмущенно выкрикнула Елена, торопливо прикрывая одеялом свою пятую точку.

Мама ещё шире улыбнулась и вышла из комнаты. Елена оглянулась – Иришки уже и след простыл, только простыня свисает до пола. Что поделаешь, пришлось подниматься и заправлять диван, так как в разложенном виде он занимал слишком много места. Пройти между ним и кроватью Ирины можно было лишь боком, и то не каждому. Заправлять кровать сестры Елена не стала – пусть сама занимается, не маленькая. Впрочем, в отличие от старшей сестры, младшая могла вообще не убирать свое гнездышко. Ей все сходило с рук. Поздний ребенок, любимый родителями, избалованный и беззаботный. Поэтому в лучшем случае Иришка лишь накидывала поверх смятого одеяла покрывало, а в худшем, и вовсе не удосуживалась заправлять кровать. Отдуваться за неё приходилось Елене, но чаще уборкой постели занималась мама.

Манная каша у папы получилась выше всяких похвал. Сей факт не стал сюрпризом, именно это блюдо удавалось у отца всегда, сколько Елена себя помнила. И сейчас, уплетая дымящуюся, горячущую кашу ложку за ложкой, Елена откровенно наслаждалась завтраком, попутно пытаясь вспомнить, когда ела её в той, прошлой, взрослой жизни, последний раз. Но так и не смогла припомнить. Наверно манная каша в её жизни закончилась сразу после того, как Елена навсегда покинула родительский дом.

После завтрака Елена подошла к шифоньеру и принялась придирчиво исследовать свой гардероб. Впрочем, изучение продлилось буквально несколько секунд, потому что, и исследовать-то было особенно нечего. Одни тряпки – назвать то, что висело на плечиках вещами, язык не поворачивался. «Да-а-а, – вздохнула про себя Елена, – носить такую рухлядь нельзя. Придётся с этим что-то делать. Наверняка и с обувью дела обстоят не лучше, а скорее всего даже хуже».

Итак, ни нормальной одежды, ни обуви у нее не было в принципе. Елена приуныла и минорила ровно до тех пор, пока вдруг не вспомнила: мама же решила приодеть дочку к новому учебному году! «Это шанс – поняла Елена, – надо им воспользоваться. Не беда, если что-то придётся слегка перешить – мама просто волшебница в портновском деле, а уговаривать я умею».

Но её воодушевление закончилось, как только мать и дочь вошли в обувной отдел ЦУМа – фактически единственного в те годы магазина в Серпске, где был хоть какой-то выбор товаров для ног. Вместо привычного глазу изобилия цветов, форм и фасонов из прошло-будущей жизни Елены, полки с обувью в ЦУМе поразили её монотонностью своих моделей и полным отсутствием ярких оттенков. Громоздкие туфли, широкой колодкой больше напоминающие калоши, были представлены лишь в чёрной и белой цветовой гамме. Ботинки тёмно-коричневого цвета скорее походили на рабочую, чем на повседневную обувь. Ну и, конечно, больше всего места в отделе занимали нелепые войлочные сапоги, а также комнатные тапочки с сероватым рисунком – невзрачные и скучные.

– А где же нормальная обувь? – невольно вырвалось у Елены, которая не успела вовремя прикусить язычок.

К счастью, мама была занята определением полки с обувью нужного размера и не заметила нелогичность вопроса. Или сделала вид, что не заметила.

– Вон там твой тридцать шестой, Алёшик, – с облегчением в голосе сказала мама и потянула Елену куда-то в сторону панорамного окна, которое не мешало бы помыть.

За окном угадывались прямоугольники пятиэтажек под нависающими пузатыми тучами, готовыми окропить Серпск холодной влагой. Патина пыли на окне вполне соответствовала заоконному пейзажу.

Мать и дочь остановились рядом с полкой, на которой большими чёрными цифрами красовалась надпись «36». Обуви на этой полке было заметно меньше, чем на соседней, через проход, где было написано «39».

«Точно, тридцать шестой – самый ходовой», – со вздохом вспомнила Елена и начала изучение модельного ряда. Это не заняло у неё много времени, единственным доступным вариантом оказались какие-то жуткие башмаки грязноватого тёмно-серого цвета, из-за странной формы носка больше походившие на утюги, чем на туфли. Даже без примерки Елена знала – ходить в них будет ужасно неудобно. Ко всему прочему, туфли оказались на резиновом ходу, без малейшего намека на изящество!

– И из этого… – тут Елена чуть не сказала «дерьма», но вовремя осеклась, – я должна что-то выбрать, да, мама?

Последние слова Елены скорее напоминали стон.

– А я-то что могу сделать? – раздражённо ответила ей мать, которой, судя по всему, вовсе не понравился настрой дочери, – рожу тебе туфли, что ли?

Возразить Елене было нечего, нужно было как-то выходить из положения. Она растеряно побрела между рядами в надежде на чудо, но в этом магазине чудеса не случались, вероятно, с момента его открытия. Елена задумчиво сняла с полки тяжеловесный ботинок и почувствовала, что сейчас расплачется от отчаяния и бессилия. Ходить в такой обуви она не будет, не сможет, лучше уж босиком!

Елена зачем-то перевернула башмак и попыталась согнуть его подошву. Резина нехотя натянулась от её усилий, и тут в голову девушки пришла невероятная, отчаянная мысль. Она схватила маму, уныло наблюдавшую за мучениями дочери, за руку и потащила к стеллажу с кедами, который располагался у самого входа. На ее счастье на полке обнаружились единственные оставшиеся полукеды белого цвета нужного размера. Елена схватила кеды, быстренько примерила их и осталась довольна. Это было то, что нужно!

– Я не буду покупать тебе резиновые кеды, ноги испортишь, потом всю жизнь будешь мучиться, – отрезала мама, как только Елена подняла к ней сияющий взгляд.

Но у Елены уже был спасительный план.

– Мамочка, только не волнуйся, купим в мастерской новые стельки, нормальные, не резиновые. Значит, ноги болеть не будут. А кеды я покрашу марганцовкой в тигровый окрас и шнурки заменю на атласные узкие ленты – скажем так розового или желтого цвета, – затараторила она, не давая матери опомниться.

– Но так же никто не делает, Алешик! – с сомнением промолвила мать.

Уловив слабину в её голосе, Елена решительно перешла в наступление:

– А я сделаю, мамуля! Моду придумывают смелые и отчаянные люди. Увидишь, к концу года полшколы будут ходить в кедах. Мы с тобой еще бисером вышьем на них сверху что-нибудь или бусинки пришьем. Есть дома бусинки?