Девочки начали переглядываться между собой. Никто не хотел так просто уступать завучу, но и желающих высказать это вслух не находилось. И тут Юлька Говорова выпалила.

– Зачем нужны эти воротнички и манжеты? И особенно фартуки? Мы что, кухарки? Если бы от них польза какая-то была, то ладно. Так ведь нет же никакой.

– Вот-вот, – поддержала Юльку Танька Дериглазова, – к моему платью вообще ни один фартук не подходит. Платье длинное, а фартуки все короткие. Я же не официантка.

Видя, что остальные девочки готовы предъявить свои аргументы, Элеонора Викторовна взяла инициативу в собственные руки и на полтона повысила голос, напомнив себя прежнюю:

– Тихо-тихо!

Но тотчас спохватилась и продолжила уже более доверительно:

– Только, прошу, не все сразу. Давайте поочерёдно. Я готова выслушать каждую из вас.

И Элеонора Викторовна уставилась прямо на Елену, видимо, ей уже сообщили, кто стал заводилой «фартучного бунта».

Елена не заставила себя ждать, и откуда только смелость взялась?! Она сама себя не узнавала.

– Элеонора Викторовна, вы только гляньте, у моего платья вообще некуда манжеты пришивать, видите? – Елена ткнула рукой почти в лицо завуча, – Здесь расклешённый рукав, для такого рукава манжеты не предусмотрены в принципе, ну, куда я должна нашить белую тряпку? И воротник у моего платья – стоечка. На такую модель не шьют белые воротнички. А если я надену фартук, буду выглядеть как дурочка.

К несчастью, от переизбытка эмоций на глаза Елены навернулись предательские слёзы. Она хлюпнула носом и отвернулась. Почуяв брешь в рядах соперников, Элеонора Викторовна ринулась развить успех:

– Не будете вы, Елена, выглядеть нелепо, уверяю вас. Ну, если вам некуда пришить воротничок, что ж, разрешаю не пришивать. Но фартук придется надеть. Каждой.

– Зачем? И так платья коричневые пошили, почти как форма, мы же почти ничем от других не отличаемся, чего же еще? Зачем фартуки? попыталась перехватить инициативу Танька Дериглазова.

Но было уже поздно. Бурова как заправский шахматист уверенно вела эту партию к своему выигрышу.

– Если хотите знать, я попробую вам объяснить, – голос завуча приобрёл нотки назидательности, и девочки, привыкшие, что таким тоном к ним обращаются учителя во время урока, покорно притихли, забыв о спорах. Тем более что, проговаривая последнюю фразу, Элеонора Викторовна встала.

– Видите ли, милые барышни, – Бурова вышла из-за стола и принялась расхаживать по кабинету, ненадолго останавливаясь около каждого посадочного места, будто адресуя свои слова каждой из девочек , -лично, – хочу вас спросить. Знаете ли вы, почему в СССР придумали единую школьную форму? Думаю, что не знаете или даже не хотите знать. А придумали ее вот по какой причине. Вам всем известно, что достаток в каждой семье разный. Мы коммунизм ещё не построили, поэтому есть у нас в стране семьи победнее, есть побогаче. И чтобы в школе все ощущали себя одинаково, не отвлекались на наряды, и была придумана единая для всех форма. Стоит она не дорого, всем по карману. А вы не задумывались, что будет, если всем ученикам позволить ходить в том, в чём им нравится? Получится тогда, что кто-то будет каждый день наряды менять, а кто-то, у кого денег меньше, в одном и том же годами ходить. Зависть начнется. Некогда будет об учебе думать. А в школе у нас главное – успеваемость, а не одежда. И вы своим поведением хотите сломать все то, что выстраивалось годами! Вы же понимаете, что мы не можем это позволить. Я готова разрешить вам некоторые послабления, которые уже озвучила, всё же ваши семьи потратились на эти платья, но не более того. И прошу вас понять главное. Своим пренебрежением к общепринятым нормам вы ставите себя выше всех других учеников в нашей школе. А это недопустимо, не по-советски, не по-комсомольски. Я надеюсь на вашу сознательность, и еще раз прошу всех привести в соответствие свои школьные платья. Ну, что? Договорились?

Все девочки согласно закивали. Капитуляция была безоговорочной и тотальной. Удивительно было другое – Элеонора Викторовна, которую все боялись и обходили стороной, зная ее крутой нрав, неожиданно показала себя истинным дипломатом, проявив терпение, мудрость и умение быстро и эффективно решить проблемные вопросы. Видимо учитель истории хорошо знала биографию А.В. Суворова и применяла на практике его девиз «удивить – значит, победить».

Воспоминания о хитроумном завуче и первой проверке на взрослость вспыхнули в голове Елены, едва только она увидела себя в зеркале в еще не дошитом, но безусловно том самом злополучном школьном платье, настолько ярко, что девушке невольно вскрикнула.

– Что? – всполошилась мать, неверно истолковав возглас дочери, – иголка где-то попала? Укололась?

– Нет- нет, – поторопилась успокоить маму Елена, – не обращай внимания, это я так.

Она замялась, не зная, как объяснить матери, что вся затея с платьем – пустая трата времени, всё равно носить его в школу в том виде, в котором мечталось, не получится.

– Мамочка, понимаешь, это платье… Ну, в общем, я передумала. Точнее, я передумала уже давно, но всё не знала, как тебе сказать… – Елена мямлила, чувствуя, как безнадёжно вязнет в словах, теряя смысл того, что хотела сказать.

Мама выпрямилась на стуле за швейной машинкой и пристально глянула на дочь:

– Какая-то ты сегодня странная, Алёшик. Будто с луны свалилась. Что за капризы? То месяц канючила, всё уговаривала меня пошить это платье. Мол, не буду старую форму носить, вообще тогда в школу не пойду. Заставила меня-таки за машинку сесть, а как дошло до примерки – бац, а платье-то тебе не нравится!

– Мамочка… – затараторила было Елена, ощущая новый прилив слёз раскаяния к глазам.

Ей совсем не хотелось обижать мать, чудесным образом воскресшую из мёртвых. Но мама остановила её жестом и продолжила уже более спокойным тоном:

– Ты же сама такое захотела, Алёшик. Все уже раскроено. Можно, конечно переделать, но немного, в рамках кроя. Ну, что? Что делать будем?

– Мамочка, – повторила Елена, не без труда совладав с нервами, – давай, чуточку исправим. Капелюшечку, совсем-совсем немножечко.

– Ты же сможешь, правда? Мамочка… – в конце этой тирады Елена вышла на такие приторные льстиво-просительные интонации, что самой стало противно, и она остановилась, так и не закончив последнюю фразу.

Мама снова внимательно посмотрела на дочь, с лёгким недовольством пожала плечами и вздохнула:

– Что ж, настаивать не буду. Тебе носить. Но могу поправить только в пределах кроя. Что ты хочешь поменять?

– Я хочу укоротить платье до колена, рукава сделать с манжетой и воротник отложной, чтобы пришить белый воротничок, – загибая пальцы, затарахтела Елена, радуясь тому, как быстро согласилась мать на переделку практически готовой вещи.

– Вот тебе раз! – выслушав торопливые указания дочери, проворчала мама, – Ну, точно с луны шмякнулась ты у меня, Алёшик! То едва дырку в моей башке не протёрла, всё талдычила как заведённая, хочу, дескать, платье без дурацких воротников и манжет. А сегодня требуешь обычную школьную форму! И зачем, скажи на милость, было весь этот огород городить? Купили бы в магазине, да и всё. Только время у меня отнимаешь!

– Ну что ты, мамочка! – с воодушевлением воскликнула Елена, прекрасно знавшая отходчивый мамин характер, а также, как нужно вести себя с матерью, когда та делает вид, что сердится, – у меня будет самое лучшее платье, ты ведь у меня такая рукодельница,

И она, подбежав, крепко обняла маму, а потом точно маленький ребенок повисла у неё на шее.

– Ну ладно тебе, кобылка великовозрастная моя, – как и рассчитывала Елена, льстивые слова и объятия моментально сделали своё дело, мать больше не ворчала, пусть и изо всех сил старалась не сбросить с себя рассерженный вид слишком быстро.

– Ну-ка, пусти, задушишь меня совсем, – и мама со смехом осторожно попыталась освободиться от объятий дочери.