«Да что там за терминатор такой?!» начал злиться Николай. «То ли он глухой и слепой, то ли у него поистине стальные нервы. Да уж, часовые Британской королевской гвардии, попросту сдохнут от зависти».

Кидать больше было нечего (ну, не обувь же с себя снимать, в самом деле). Прожектор периодически продолжал дружелюбно подмигивать, а страж загадочной двери, продолжал себе преспокойно стоять. Николай мысленно ругал себя последними, по его мнению, словами, понимая, что вся вылазка, катится всем котам мира под хвост.

«Идиот! Кретин! Балбес! Тупица! Диверсант доморощенный! Ниндзя недоделанный! Шпион — неудачник…это ещё что такое?!»

Мысли биатлониста привлёк странный звук. Сперва он подумал, что на почве моральных самоистязаний, у него развились галлюцинации. Затем, хорошенько прислушавшись, запрещая себе даже дышать громко, Николай понял, что ему не померещилось.

Храп. Самый настоящий, нормальный такой, всамделишный храп, мирно спящего человека. Николай, не веря собственным ушам, осторожно пробрался сквозь кусты скумпии, поближе к часовому. Так и есть! Придав осанке положение, по стойке «смирно», надвинув фуражку пониже на глаза, с автоматом на плече, воин мирно дремал. Николай, когда слышал от знакомых истории, что некоторые хитрые солдатики, проходя службу, умудрялись спать стоя, прямо на КПП, почти под носом у командиров, всегда считал это байками. Сказками. Анекдотами наконец. Но нет, вот вам, живое доказательство, его неправоты, стоит себе, похрапывает.

Прожектор снова погас, и не зажигался двенадцать секунд. Это значит, что у Николая будет двенадцать секунд, для того, что — бы преодолеть несколько шагов, от клумбы до двери, открыть дверь, надеясь, что она не заскрипит, и что не заперта изнутри, зайти внутрь, и осторожно закрыть её, что — бы не будить часового. Ух, задачка.

Свет зажегся. Сердце Николая учащенно забилось. «Главное не споткнуться на бегу, не нашуметь, иначе…»

Свет погас. Николай, не теряя времени, мягко как кошка, выпрыгнул из кустов, и рванулся вперёд. «Раз, два, три…» — мысленно отсчитывал он секунды. Сердце уже просто барабанило, когда он приблизился к дверям. «Шесть, семь, восемь…» Часовой не пошевелился. Николай потянул за дверную ручку. «Десять, одиннадцать, двенадцать!» Дверь, не скрепя, мягко закрылась за скрывшимся внутри Николаем.

«Фууух…шалость удалась» — вспомнились Николаю строчки из «Гарри Поттера». Немного успокоив бешено колотящееся сердце, и отойдя подальше от двери, он огляделся. Никакого склада с медикаментами, тут не было. Подсобное помещение, с очень скромной косметической отделкой, уходило в глубь здания, коротким коридором, который делая поворот, продолжился другим коридором. Николай стараясь двигаться бесшумно, добрался до конца коридора, открыл новую дверь.

Коридор, сменился, просторным, но слабо освещаемым, техническим этажом, так называемым «техническим подпольем». Повсюду по стенам, тянулись бесконечные трубы, обтянутые мягким утеплителем, соединяемые между собой различными запорными механизмами. Отдельно, располагались железные электрощиты, закрытые на ключ, приветственно подмигивающие панельными светодиодными индикаторами, и цифровыми табло. С этажа, снова куда — то вниз, вела добротно сваренная, арматурная лестница. Людей не было.

«Надо — же, поставили на входе, одного спящего часового, и никого не оставили внутри для охраны» — подумал про себя Николай, приближаясь к лестнице.

Поглощенный мыслями стрелок, совершенно не заметил, как, практически в ответ на его умозаключения, из темноты скользнула тень, и бесшумно приблизилась к нему. Короткое неуловимое движение — и мастер спорта по стрельбе, Николай Никольский, успев ощутить лишь боль в области затылка, беспомощно рухнул на пол.

Глава 12.

Боль… Боль и тяжесть в голове… Как будто — бы в неё насыпали песка, который при каждом движении шеи, пересыпался от одного полушария мозга к другому. Или как будто, голову взяли, и долго — долго трясли, затем резко остановились, а мозг всё ещё продолжал трястись, вызывая болевые ощущения и головокружение. Наверно так чувствуют себя люди, испытывающие похмелье.

Веки открываются с огромным трудом, как будто бы их склеили между собой. От всего этого состояния хочется убежать, скрыться, забыться в глубоком сне, примерно на сутки, что — бы, когда проснёшься, ничего подобного больше не чувствовать. И единственное, что может заставить открыть глаза и вернуться в реальность — этот резкий, пронзительный запах…

Морщась от боли, и неприятного запаха, Николай с невероятным трудом открыл глаза. Голова, судя по ощущениям, была явно чья — то чужая, но, этой чужой головой, он сумел сообразить, пусть и не с первого раза, что он сидит на стуле, посреди большой белой комнаты, с одним большим окном. В мозгу, подобно электрическому разряду, снова вспыхнула боль, и Николай рефлекторно хотел взяться за голову руками, но не смог — руки были привязаны к спинке стула. Причём, не прикованы наручниками, а именно связаны, обычной полипропиленовой жесткой верёвкой.

— Очухался — проскрипел противным голосом, человек в белом халате, убирая от лица Николая пузырёк, с нюхательной солью.

Свет в комнате, как казалось Николаю, светил необыкновенно ярко, отчего приходилось близоруко щуриться. По — этому, биатлонист не сразу различил человека, находящегося напротив него. Вернее, людей — зрение подводило, и ориентироваться в пространстве, было пока тяжело. Когда глаза наконец стали слушаться, Николай смог различить всех находящихся в комнате. «Комнатой» оказалось небольшая климатическая камера, закрытого герметичного типа, находящаяся внутри лаборатории, с мощной дверью на выходе, и большим смотровым окном с левой стороны.

Человек в белом халате, приводивший его в чувства, стоял теперь к нему спиной, и суетился возле стола, с различными хирургическими инструментами. А прямо напротив стрелка, на стуле, по-барски, закинув ногу на ногу, в дорогом деловом костюме, и начищенных до блеска туфлях, сидел депутат Николай Сергеевич Бурков, собственной персоной.

— Спасибо Аркадий Борисович — обращаясь к человеку в белом халате произнёс Бурков, при этом не отводя взгляда своих глубоко посаженных глаз от Николая.

Николай Сергеевич, выглядел гораздо моложе и свежее своих лет. Под рубашкой перекатывались крепкие мускулы, а голос, привыкший к командному тону, звучал ровно и четко. И даже морщины, собравшиеся в уголках глаз, не вызывали сомнения в том, что депутат, всё ещё свеж, крепок и полон сил, и с лёгкость даст фору во всех вышеперечисленных показателях, многим молодым людям.

«Надо — же было так вляпаться» — с досадой подумал про себя Николай. «Проскочить этого сонного горе — стражника, и наивно надеяться, что внутри нет охраны…Глупо Коля, очень глупо».

— Можно сказать, вообще тупо…Зря остальных не послушал, надо было лучше всё обдумать…Ну а как я ещё мог узнать, что они тут замышляют, и зачем кормят всех, этими веселящими таблетками…Что — бы узнать, что они замышляли, надо было действовать, вот я и…ой ё…

Николай резко прервался, не сразу поняв, что высказывает мысли в слух. Да, удар по голове был тяжелым, ориентироваться в пространстве было всё ещё трудно.

— Ну что, тёзка — деловито обращаясь к Николаю, с улыбкой произнёс Бурков. — Спасибо, что сам во всём сознался, даже не пришлось тебя пытать. А так хотелось.

— Я…не понимаю…о чём вы… — морщась, выдавил из себя Николай, пытаясь изображать невменяемость.

— Ты смотри на него, не понимает он — отмахнулся Бурков. — Не понимают те, остальные, улыбающиеся дурачки. Аркадий Борисович, я ж сказал, таблетки надо усилить! Или двойную порцию давать!

— Нельзя, Николай Сергеевич — робко возразил человек в белом халате. — Они тогда совсем дебилами станут. Мозг совсем в кисель превратиться. Я же вам объяснял.

— Тьфу ты… — коротко выругался в ответ Бурков.

Он вновь перевёл взгляд на Николая.

— Ой, только не пытайся выворачиваться, рассказывать, что туалет искал, или что шел в библиотеку. Поверь, будь я, как раньше, на военной службе, я бы намного раньше нашел способ развязать тебе язык. Или ты думаешь, что десантники только кирпичи об голову ломать умеют?