На предпоследней странице альбома в два столбика написано “Содержание”. В нем перенумеровано 70 стихотворений. Против семнадцати переводных стихотворений, из которых шестнадцать вошли затем в “Фарфоровый павильон”, стоит черточка красными чернилами, причем против первого из них написано “пер<евод>”, а после последнего — красными чернилами цифра “17”. Около половины остальных стихотворений помечено крестиками после названия. Против 27 названий крестика нет. Смысл крестика остается неясным, ибо помеченные таким образом стихотворения включают и такие, какие Гумилев потом включил в “Костер”, и такие, которые туда не вошли... <...> Шесть стихотворений почему-то не были включены Гумилевым в оглавление[40] <“Купание”, “Рыцарь счастья”, “Прапамять”, “Два Адама”, “Богатое сердце”, “Ночь”>. Страницы с этими стихотворениями были вырезаны, но оставлены в альбоме. Одно из них <“Прапамять”> вошло в “Костер”. В самом альбоме стихотворения не нумерованы, но за исключением вырезанных порядок их соответствует порядку “Содержания”.

Помимо “Содержания” в лондонском альбоме имеется еще страница (вырезанная, но, по-видимому, следовавшая сразу за текстом записанных стихотворений), на которой рукой Гумилева записаны четыре списка стихотворений. Первый из них озаглавлен “Отлунье” (возможно, что так Гумилев предполагал назвать свой следующий сборник). Сюда вошло 17 стихотворений, из которых все, кроме одного, были включены потом в “Костер”. Вот этот список: “1) Да, я знаю; 2) Травы; 3) Картинка; 4) Деревья; 5) Ледоход; 6) Природа; 7) Стокгольм; 8) Мужик; 9) Рабочий; 10) На С<еверном> Море; 11) Езбекие; 12) Змей; 13) Городок; 14) Андрей Рублев; 15) Вт<орой> год; 16) Утешенье; 17) И вот вся жизнь”.

От этого первого списка чертой отделен второй — тоже из 17 названий, но на этот раз включающий как старые стихотворения, так и еще тогда не напечатанные: “1) Жираф; 2) Волш<ебная> скр<ипка>; 3) Семир<амида>; 4) Товарищ; 5) Капитаны; 6) Из г<орода> Киева; 7) Я верил, я дум<ал>; 8) Турке<станские> ген<ералы>; 9) Аб<иссинские> п<есни>; 10) Памяти Анненского; 11) Побег; 12) Я вежлив; 13) Сказка; 14) Деревья; 15) Стокгольм; 16) Я и вы; 17) Два Адама”. Значение этого второго списка непонятно: едва ли Гумилев думал об издании сборника в таком составе. Может быть, он записал стихотворения разных периодов, которые считал наиболее для себя характерными. Список охватывает период от “Романтических цветов” до тогда еще не напечатанного “Костра”.

После новой черты следует список из 15 названий. Все названные здесь стихотворения были записаны в парижский или лондонский альбомы и некоторые потом вошли в “Костер”. Вот этот список: “1) Танка; 2) Портрет; 3) Я и вы; 4) Любовь; 5) Прогулка; 6) Роза; 7) Бог<атое> сердце; 8) Тел<ефон>; 9) Сам<офракийская> поб<еда>; 10) Не всегда чужда; 11) О тебе; 12) Сон; 13) Я гов<орил>; 14) Девочка; 15) Езбекие”.

Последний список самый длинный. Он разделен на четыре подотдела и включает 52 стихотворения, все к тому времени не входившие ни в один из уже изданных сборников. Приводим этот список, стихотворения в котором, может быть, долженствовали составить новый сборник стихов: “I. 1) Рублев; 2) Деревья; 3) Травы; 4) Мужик; 5) Рабочий; 6) Картинка; 7) Стокгольм; 8) Сон; 9) Я и вы; 10) Езбекие; 11) Два Адама; 12) Девочка. II. 1) Змей; 2) Городок; 3) Песня; 4) Ледоход; 5) Канцона; 6) В С<еверном> Море; 7) Роза; 8) Портрет; 9) Самотр<асская> П<обеда>; 10) Я, что мог...; 11) Не всегда чужда; 12) Вт<орая> канц<она>. III. 1) Вт<орой> год; 2) Любовь весной; 3) Природа; 4) Девушка; 5) Танка; 6) Любовь; 7) Прог<улка>; 8) Тел<ефон>; 9) Богатое сердце; 10) Я говорил; 11) Прощенье; 12) О тебе; 13) Уста солнца; 14) Новая встреча. IV. 1) Швеции; 2) Норв<ежские> горы; 3) Утешенье; 4) Жизнь; 5) В Бретани; 6) Ночь; 7) Карт<онажный> м<астер>; 8) Сирень; 9) Униженье; 10) Всю ночь гов<орил> я с ночью; 11) Нежно неб<ывалая> отр<ада>; 12) Ангел боли; 13) Прощанье; 14) Обещанье”. Почти все стихотворенья этого списка и целый ряд в других разделах вошли потом в “Костер”» (СС II. С. 273–275).

Стихотворения 1917 г. — начала 1918 г. были изданы Гумилевым по возвращении в Россию в книге «Костер».

Судя по материалам, сохранившимся в архиве М. Л. Лозинского, работа над «Костром» была начата Гумилевым еще в 1916 г., когда Гумилевым был составлен сборник «Отлуние», содержащий восемь стихотворений, шесть из которых затем вошли в «Костер»: «Змей», «Андрей Рублей», «Деревья», «Городок», «Второй год», «Детство», «Рабочий», «Перед ночью северной, короткой...». Сборник, однако, издан не был. В архиве Лозинского имеется также и рукопись «Костра», очевидно, представленная Гумилевым по возвращении из-за границы в возобновленное издательство «Гиперборей». Состав рукописи имеет некоторые отличия от окончательного варианта в подборе, расположении и оформлении текстов: «Я и вы» (под загл. «Вступление», которое затем было снято), «Андрей Рублев», «Осень» (под загл. «Картинка»), «Детство», «Городок», «Ледоход», «Деревья», «Канцоны I–III», «Miniature persane» (на французском языке), «Стокгольм», «Творчество», «Мужик», «Рабочий», «На Северном море», «Утешение», «Телефон», «Роза», «Самотрасская победа», «Юг», «Рассыпающая звезды», «О тебе», «Сон», «Девочка», «Два Адама», «Эзбекие», «Змей», «Природа». Наконец, в архиве имеются и гранки «Костра» с пометой М. Л. Лозинского: «Верстать, согласно образцу» и датой: 21 июня 1918 г. По дарственной надписи на экземпляре «Костра» в архиве Лозинского — 17 июля 1918 года — можно точно определить время выхода книжки. Тираж «Костра» не указан.

Известно несколько критических отзывов, посвященных «Костру», — чрезвычайно кратких, содержащих преимущественно оценку книги, без распространенной аргументации и аналитического разбора стихов (эпоха «военного коммунизма» была в разгаре, и периодика в России была почти разгромлена). «...“Костер”, последовавший за радостно-фантастическим “Колчаном” первого года войны, рисуется как эпизод, довольно краткое <...> intermezzo, — писал А. Я. Левинсон. — Душа, возвеличенная жертвенным подвигом воина, вновь погружена в марево северных туманов, в чистилище смутных кошмаров, над которым лишь в высоте сияет воскрылие серафимов (бесконечно любимый Гумилевым образ). Он сам ощущает “Костер” как “зловещую ночных видений тетрадь”, томится в своем гиперборейском изгнании <...> И не тот ли это очистительный костер, из пепла которого, по ветхому уподоблению, — должен грянуть Феникс? Я обнажил, мне кажется, интимный стержень нового цикла. Между тем, Гумилев слыл и слывет у многих парнасцем по содержанию и форме, т. е. безличным и педантичным нанизывателем отраженных чувствований, собирателем живописных эпитетов и радостных звонов. Не может быть большего заблуждения. Лиризм его — выражение сокровенной и скрытой чувствительности; другой в нем признак душевного волнения, его юмор, юмор без широкой усмешки: Гумилев улыбается одними глазами. Да, конечно, он мастер и фанатик формы: но что есть поэзия, если не постижение мира через образ и звук» (Жизнь искусства. 1918. 24 ноября. № 22). В подобном же достаточно сочувственном духе высказались о «Костре» К. В. Мочульский (Одесский листок. 1919. 2 марта (№ 56), б. п.) и А. А. Смирнов (Творчество. 1919. № 3). Как пример остроумного критического выпада можно привести выдержку из статьи В. Г. Шершеневича: «“Костер” написан по очень простому рецепту. Н. Гумилев зоркий критик. Он совершенно верно предугадал: по какому пути пойдет В. Брюсов после 1916 г. И забежал вперед. Он написал все то, что должен был написать В. Брюсов (может, даже пишет). И потому, что Брюсов сейчас пишет скучно и о скучном, Н. Гумилев написал скучный “Костер” — это гениальный плагиат еще не написанной книги Брюсова, и невольно вспоминается пушкинское: “Жалею я о воре”» (Свободный час. 1918. № 7. С. 15).