О том же, хотя и совершенно иначе оценивая поэзию Гумилева, писал Н. И. Ульянов: «Кроткого, любящего Иисуса не встретишь на его страницах; всюду могучий и грозный Саваоф — повелитель титанических сил, похожий на вавилонского Баала-Мардука или на германского Одина. <...> Но всё это больше дань эстетике. Если искать у него что-то похожее на религиозное мировоззрение, то это будет скорее пантеизм, что-то близкое к религии Спинозы, Ницше, Дарвина <...> Не Космосом ли именуется божество, которому поются эти строки? Это в его неисповедимых силах и бесконечных превращениях — тайна, мудрость и святость мира, в котором нет ни добра, ни зла» (цит. по: Человек. 1990. № 1. С. 175–176). В общем, как бы ни оценивали критики «философию движения», положения которой сформулированы в первой песне поэмы, везде утверждалась связь ее с будущей идеологией «адамизма», свойственной гумилевскому акмеизму: «Даже если официальное провозглашение акмеизма как такового еще не состоялось к этому времени — многие критики считают “Чужое небо” вершиной гумилевского акмеизма. Достаточно назвать <...> поэму “Открытие Америки”, развивающую героический пафос “Капитанов”: <цит. ст. 5–6. — Ред.>» (Вагин Е. Поэтическая судьба и миропереживание Н. Гумилева // Беседа. 1986. № 4. С. 181). Особое внимание привлекал герой поэмы: «Гумилев рисует Колумба самым бодрым, самым смелым неутомимым открывателем, следующим в Неизвестное за Музой Дальних Странствий. <...> Колумб уверенно ведет “стадо оробелое свое” в “новый мир”, в иное бытие, и воле его нет преград: <цит. ст. 157–162. — Ред.> <...> Колумб для Гумилева человек, жаждущий славы и желающий утвердить свою волю» (Натова Н. Образ Америки в русской поэзии // Записки русской академической группы в США. Т. X. Нью-Йорк, 1976. С. 238–239). В том же духе оценивали гумилевскую трактовку образа Колумба и представители «вульгарного социологизма»: «Сильная личность, воин, решительно расправляющийся со всякими бунтовщиками и “дикарями”, держащий своих подчиненных в твердых руках — вот его герой. Таким ему представляется и образ великого Колумба. В поэме “Открытие Америки” поэт идеализирует этот образ <цит. ст. 127–138. — Ред.>» (Волков А. Поэзия русского империализма. М., 1935. С. 128). Некоторые исследователи были склонны видеть в поэме гумилевское видение «нео-романтического» героя: «Колумб Гумилева <...> близок к романтическим “мятежным героям” Лермонтова» (Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 123). В статье Е. Томпсон подвиг Колумба рассматривается как подвиг романтического героя, бросающего вызов миру, хотя и получивший «неожиданное разрешение» (Thompson E. Some Structural Patterns in the Poetry of N. Gumilev // Welt der Slawen. Bd. 19–20. 1974. P. 337–348). «Колумб Гумилева — персонаж, несомненно, с романтической генеалогией. Но вопрос не ограничивается одним Колумбом. Разочарование, по выражению самого поэта, “презренье к миру и усталость снов” ностальгическим мотивом проходят через сборники “Колчан” (1916) и “Костер” (1918)» (Папля Э. Homo peregrinans в лирике Николая Гумилева // Berkeley. P. 218). «Может быть, впервые во внутреннем облике героя нет гармонии, — замечает Л. А. Смирнова. — Сравним внутреннее состояние Колумба до и после путешествия <...>. Аналогия с устремлениями художника безусловна и грустна. <...> Пора юношеских иллюзий прошла» (Изб (М). С. 17).

Полемика велась и вокруг жанровой специфики поэмы в контексте акмеистической жанровой традиции. «Новую поэзию, — писала об акмеизме Л. М. Рейснер, — <...> часто и не без основания упрекают за слишком узкое понимание художественных задач. Казалось странным, что эстетическая школа, объявив войну целому ряду других направлений (символизм, футуризм), сама в деле осуществления своих принципов не пошла дальше чисто лирической формы словесного письма. Эпос и драма — “большое искусство” — оставались в стороне, а вся тяжесть нового миросозерцания, целый ряд тем исторических и философских — оказались втиснутыми в хрупкие сонеты, рондо и канцоны. Перегруженный содержанием и ограниченный в объеме стих утратил свою нечаянную легкость, и чтобы не лишиться ясности и простоты, заменил художественную последовательность — схемой и логикой рациональной. Правда, уже делались попытки к исправлению этой досадной односторонности. “Открытие Америки” и “Пятистопные ямбы” Гумилева — первые большие вещи (акмеизма. — Ред.), переход от сгущенной миниатюры к чему-то большему» (Летопись. 1917. № 5/6. С. 363). Как об образчике «акмеистического лироэпоса» говорит об «Открытии Америки» О. Ильинский: «...в теме Музы Дальних Странствий важен не столько географический или приключенческий момент, сколько чисто лирическая тяга к тому, чтобы подчинить себе пространство, встать, как на гребне волны полного художественного всеединства» (Записки русской академической группы в США. 1986. № 19. С. 387). Для Е. Терновского «“Открытие Америки”, несмотря на “эпические” песни, не выходит за рамки лирического цикла», поскольку «для разработки такой темы требовалось иное отношение и к историческому материалу поэмы, и к самому типу поэмы» (Ternovsky E. Essai sur l’histoire du poème russe de la fin du XIXe et du debut du XXe siècle: Великолепная неудача. Lille, 1987. P. 291).

Поэма обладает символическим подтекстом: открытие Америки трактуется герметическими учениями (Ф. Бэкон, трактат «Новая Атлантида») как начало великой цивилизации, которая должна возникнуть в Новом Свете, воплотив идеалы тайных масонских обществ (см.: Холл. С. 776–777). Особенности в трактовке Гумилевым подвига Колумба, возможно, связаны с его отношением к деятельности и идеалам масонства.

Ст. 13–18. — Ср. с «Отрывками» Гераклита: «Мир в своем движении подчинен закону — Логосу <...> Логос существует вечно и носит всеобщий характер» (Материалисты древней Греции. М., 1956. С. 44). По мысли Гераклита, Логос — универсальное начало космоса — состоит в том, что все течет, все изменяется, и существует, и не существует: «Этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал никакой бог и никакой человек, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим» (Там же). Гераклит призывал признать тяготеющую над человеком силу Логоса — Движения и подчиниться ему, включившись в мировое действо: «Следует знать, что война всеобща и правда — борьба, и что все происходит через борьбу и по необходимости» (Там же). Ст. 41–42. — Нард — благовонное растение из семейства валериановых, считавшееся драгоценным и высоко ценившееся древними. Каравелла — высокобортное трех-четырехмачтовое судно с высокими надстройками, использовалось итальянскими, испанскими и португальскими мореплавателями в XIII–XVII вв. Ст. 51. — Приор Хуан — Хуан Перес, настоятель монастыря делла Рабида, расположенного близ города Палос, откуда вышли в плавание каравеллы Колумба. Увлекшись идеей Колумба об открытии западного пути в Индию, Перес, бывший духовник королевы Изабеллы, сумел настоять на организации экспедиции (см.: Анучин. С. 206–207). Ст. 52. — В этом и последующих стихах нашли отражение споры космографов о величине и шарообразности земли, имевшие место во времена Колумба, который получил от знаменитого космографа Паоло дель Поццо Тосканелли наиболее точную карту (см.: Фиске. С. 191, 239). Ст. 55–60. — Мистическая символика этих стихов переводит действие в «символическую» плоскость. Пещера традиционно являлась местом мистических откровений. Фея с веретеном — Клото («прядущая»), одна из трех сестер мойр, богинь, олицетворяющих судьбу (рок) в греческой мифологии. Клото прядет нить жизни человека на веретене, которое вращает ее мать — Ананке («необходимость»). Миф о мойрах наиболее полно воплотил характерный для античного мировоззрения фатализм. Позже идея фатальной предопределенности человеческого бытия эксплуатировалась в тайных доктринах средневековья и Нового Времени. Ст. 61. — Дорогая кольчуга — знак богоизбранности Колумба: символика «брони», «панциря» широко употребляется в библейском иносказании для обозначения неустрашимой решимости подвижника, которого охраняет воля провидения и его собственная вера (см.: Еф. 6:13, 18). Ст. 66. — Муза Дальних Странствий — вероятно, оригинальный символ гумилевских мистических идей, связанных с «философией движения». Ст. 68–72. — Диас Бартоломео (1450–1500) — португальский путешественник. Марко Поло (ок. 1254–1324) — венецианский вельможа, совершивший путешествие в Китай. Поиск португальцами южного пути в Индию был во многом обусловлен результатами путешествия Поло. О неудаче, постигшей Диаса, Колумб знал от своего брата Варфоломея, участвовавшего в экспедиции (см.: Фиске. С. 225–226). Страна Великого Могола — здесь: Индия (неточность: династия Великих Моголов правила с 1526 г., тогда как плаванье Колумба состоялось в 1492). Ст. 85–90. — Акцент на «двадцать дней» плаванья в открытом море при отсутствии к тому же точных карт, не случаен: для испанцев путешествие Колумба было первым путешествием подобного рода; до того испанские мореплаватели пролагали свои маршруты возле берегов, рискуя удалиться от них максимум на три-четыре дня. Ст. 95. — Лот — навигационный прибор для измерения глубины моря с корабля. Ст. 97–99. — Путешествие Колумба было начато под знаком Льва, символом которого является солнце (в дальнейшем этим будет определяться тема солнца в поэме), что при определенном расположении планет может предвещать неудачу. Ст. 100. — Для экспедиции Колумба левой стороной был юг и, таким образом, «ветер слева» предвещал неудачу, поскольку поиски южного пути в Индию не привели ни к чему. Левая сторона традиционно считалась сферой владения дьявола, что придает данному знаку негативный религиозный символический смысл. Ст. 101–102. — Гитана — испанская цыганка; в католической Испании цыгане становились жертвами инквизиции чаще всего как «слуги дьявола». В контексте поэмы в сочетании с предыдущим стихом данный стих усиливает мрачный мистический колорит картины начала путешествия. Ст. 103. — Прелат — высшее духовное лицо у католиков. Ст. 105–107. — Страх перед экспедицией был настолько велик, что Колумбу приходилось вербовать команду из осужденных преступников, которым после путешествия обещали прощение и возведение в дворянское достоинство; сам Колумб требовал титул вице-короля открытых им земель. Ст. 108. — Станцы (стансы) — стихотворение, составленное из отдельных, замкнутых по смыслу, преимущественно восьмиконечных строф. Баллада — см. комментарий к № 1. Ст. 116–120. — Плавание Колумба в открытом море продолжалось 33 дня; во второй песне поэмы речь идет о двадцатом дне — времени, когда на кораблях зрел мятеж против «сумасшедшего» адмирала. Ст. 123–127. — Тема солнца здесь соединяется с распространенным в эпоху Колумба мнением, что на Западе находится страна мертвых (проклятая бездна), владения дьявола. Ст. 139–140. — Пикадор — в бое быков (корриде) всадник, приводящий быка в ярость уколами пики. Ст. 166–168. — «Признаки земли показались уже за несколько дней перед тем: летели птицы, виднелись на поверхности моря плавающие стволы, тростник, доска, была поймана даже какая-то ветвь с цветами, похожими на розы» (Анучин. С. 222–223). Ст. 181–182. — В письмах к королю Испании Колумб писал: «Я обладаю сведениями в морской науке, астрологии и геометрии <...>; я занимался изучением космографических книг, также исторических и философских...» (Анучин. С. 199). Ст. 183. — Намек на мистические причины столь яростного стремления Колумба в Индию. В одном из писем королю Испании Колумб говорит: «Я явился к Вашему Величеству как посланник Святой Троицы к могущественнейшему христианскому государю для содействия в распространении святой христианской веры; ибо воистину Бог говорит ясно об этих заморских странах устами пророка Исайи (Ис. 24:15; 65:17. — Ред.), когда Он заявляет, что из Испании должно распространиться Его Святое Имя...» (Анучин. С. 210). Ст. 203. — Волчец — трава проклятия. Мрачная «мистическая» символика, диссонирующая с мажорным пафосом предыдущих строф, намекает на осмысление образа американской цивилизации католическим сознанием: христианские миссионеры, познакомившись с местными культами (многие из которых содержали чудовищно искаженные эмблемы христианства — крест, легенды об умирающем и воскресающем боге и пр.) пришли к выводу, что открытое царство есть царство антихриста. Это повлекло впоследствии чудовищные по жестокости расправы с местным населением. Ст. 208–210. — Ср.: «...Толпа мужчин, женщин и детей с кожей медно-красного цвета <...> Все они были совершенно голы...» (Фиске. С. 283). Ст. 233–244. — Судьба Колумба сложилась трагично. Во время третьего путешествия (1498) он был арестован и доставлен в Испанию в цепях по обвинению в злоупотреблениях. По возвращении из последнего, четвертого путешествия (1502) он разорился и в 1506 г. умер, так и не сумев поправить дела. Духовенство и светские круги относились к нему с плохо скрытой враждебностью, видя в нем «возмутителя умов» и «выскочку».