73. Любовь Надменный, как юноша, лирик Вошел, не стучася, в мой дом И просто заметил, что в мире Я должен грустить лишь о нем. С капризной ужимкой захлопнул Открытую книгу мою, Туфлей лакированной топнул, Едва проронив: не люблю. Как смел он так пахнуть духами! Так дерзко перстнями играть! Как смел он засыпать цветами Мой письменный стол и кровать! Я из дому вышел со злостью, Но он увязался за мной, Стучит изумительной тростью По звонким камням мостовой. И стал я с тех пор сумасшедшим, Не смею вернуться в свой дом И всё говорю о пришедшем Бесстыдным его языком. 74 Фидлер, мой первый учитель И гроза моих юных дней, Дивно мне! Вы ли хотите Лестных от жертвы речей? Если теперь я поэт, что мне в том, Разве он мне не знаком, Ужас пред вашим судом?! 75. Укротитель зверей ...Как мой китайский зонтик красен, Натерты мелом башмачки. Анна Ахматова Снова заученно-смелой походкой Я приближаюсь к заветным дверям. Звери меня дожидаются там, Пестрые звери за крепкой решеткой. Будут рычать и пугаться бича, Будут сегодня еще вероломней Или покорней... не всё ли равно мне, Если я молод и кровь горяча? Только... я вижу всё чаще и чаще (Вижу и знаю, что это лишь бред) Странного зверя, которого нет... Он — золотой, шестикрылый, молчащий. Долго и зорко следит он за мной И за движеньями всеми моими, Он никогда не играет с другими И никогда не идет за едой. Если мне смерть суждена на арене, Смерть укротителя, — знаю теперь, Этот, незримый для публики, зверь Первым мои перекусит колени. Фанни, завял вами данный цветок, Вы ж, как всегда, веселы на канате... Зверь мой, он дремлет у вашей кровати, Смотрит в глаза вам, как преданный дог. 76. Она Я знаю женщину: молчанье, Усталость горькая от слов, Живет в таинственном мерцанье Ее расширенных зрачков. Ее душа открыта жадно Лишь медной музыке стиха, Пред жизнью дольней и отрадной Высокомерна и глуха. Неслышный и неторопливый, Так странно плавен шаг ее, Назвать нельзя ее красивой, Но в ней всё счастие мое. Когда я жажду своеволий И смел и горд — я к ней иду Учиться мудрой сладкой боли В ее истоме и бреду. Она светла в часы томлений И держит молнии в руке, И четки сны ее, как тени На райском огненном песке. 77. Оборванец
Я пойду по гулким шпалам Думать и следить В небе желтом, в небе алом Рельс бегущих нить. В залы пасмурные станций Забреду, дрожа, Коль не сгонят оборванца С криком сторожа. А потом мечтой упрямой Вспомню в сотый раз Быстрый взгляд красивой дамы, Севшей в первый класс. Что ей, гордой и далекой, Вся моя любовь? Но такой голубоокой Мне не видеть вновь! Расскажу я тайну другу, Подтруню над ним В теплый час, когда по лугу Вечер стелет дым. И с улыбкой безобразной Он ответит: «Ишь! Начитался дряни разной, Вот и говоришь». 78. На Дуксе ли, на Бенце ль я, — Верхом на какаду, На вечер в доме Вен<т>целя Всегда я попаду. 79. Генуя В Генуе, в палаццо дожей Есть старинные картины, На которых странно схожи С лебедями бригантины. Возле них, сойдясь гурьбою, Моряки и арматоры Всё ведут между собою Вековые разговоры, С блеском глаз, с усмешкой важной, Как живые, неживые... От залива ветер влажный Спутал бороды седые. Миг один, и будет чудо; Вот один из них, смелея, Спросит: «Вы, синьор, откуда, Из Ливорно иль Пирея? Если будете в Брабанте, Там мой брат торгует летом, Отвезите бочку кьянти От меня ему с приветом». 80. Рим Волчица с пастью кровавой На белом, белом столбе, Тебе, увенчанной славой, По праву привет тебе. С тобой младенцы, два брата, К сосцам стремятся припасть. Они не люди, волчата, У них звериная масть. Не правда ль, ты их любила, Как маленьких, встарь, когда, Рыча от бранного пыла, Сжигали они города. Когда же в царство покоя Они умчались, как вздох, Ты, долго и страшно воя, Могилу рыла для трех. Волчица, твой город тот же У той же быстрой реки. Что мрамор высоких лоджий, Колонн его завитки, И лик Мадонн вдохновенный, И храм святого Петра, Покуда здесь неизменно Зияет твоя нора, Покуда жесткие травы Растут из дряхлых камней И смотрит месяц кровавый Железных римских ночей?! И город цезарей дивных, Святых и великих пап, Он крепок следом призывных Косматых звериных лап. |
